БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
26.05.2014 в 22:07
Пишет Marretjen:ииии в эфире очередная история о том, как баки любит стива, а стив любит баки
нет смысла, сплошные кинки, как горели, так и писали. немного почистили текст, ну там, заглавные буквы, точки, запятые (хотя кому какая, к чёрту, разница
) + предыстория.итак, плотбанни на 1800 слов, таймлайн первого КА, после спасения Баки из лабораторий Золы, но до падения с поезда.
авторы: Marretjen&забавная. упрлс
Начало - текст этого поста, продолжение под катом. О, и да, фоточку нашла, сгорела ещё раз, потому что всё, знаете ли, плохо. запёкшаяся кровь из уха, разбирая скула, следы от стягивающих голову ремней на лбу (МОЙ ФАНОН ЧТО ХОЧУ ТО И ПРЕДСТАВЛЯЮ
). умирла.И они конечно же возвращаются периодически в лагерь...
И они конечно же возвращаются периодически в лагерь, а там все их боевые товарищи, и там Ходж. А Баки - он же умный и натренированный жизнью в Бруклине, он всё замечает, и говорит - Стиви, что вы не поделили с тем парнем? Мне не нравится, как он на тебя смотрит. А Стив беззаботно так и немного рассеянно - а, это? Это ходж, мы с ним в одной программе участвовали, но Эрскин выбрал меня. И сразу темнеет лицом, из-за Эрскина, а Баки думает, что из-за Ходжа, неужели всё так плохо было, думает он, неужели он посмел Стива травить? И Баки же немного несёт, он не в себе ещё после плена, не знает, кто он, кто Стив, куда себя девать, и вот он не то чтобы ищет повода Ходжу морду набить, но и не избегает.
И конечно конфликт не заставил себя долго ждать, война всё-таки, кровь, грязь, смерти, постоянное напряжение, которое часто можно сбросить только в баре за пинтой-другой пива, один грубо наехал, другой ответил нахально, начинается вроде как драка, и тут Баки понимает, что всё вообще не так, не как раньше, в Бруклине, ему не хочется наказать наглеца, морду ему начистить, чтобы знал, он выворачивается из захвата почти с паникой, с ненужной силой и поспешностью, хотя прекрасно знает, что не враг, что свои, он боится того, что может Ходжу сделать, он не хочет больше крови, тем более на своих руках, и это всё вместе пугает его самого, и он практически сбегает.
И Стив, конечно, узнаёт об этом, кто-нибудь наверняка проболтается, вон, сегодня в баре один из Воющих что-то с Ходжем не поделил, а потом быстро слился, наверное, на гаупвахту не хочется. И у Стива не подозрение даже - почти уверенность, и он думает - с Баки надо поговорить, это же плен, это же лаборатории, он, конечно, шутит, смеётся, хлопает меня по спине, но он никогда на драку не нарывался и никогда от драки не бегал.
А Баки молчит обо всём, что было, потому что такое - то, что Баки пережил - прячешь как можно глубже, как можно дальше, забиваешь самыми ослепительными улыбками, самыми остроумными шутками, самыми смелыми жестами, потому что да не дай бог Стив узнает, во что перемололи Баки внутри. И ещё ради себя самого, конечно, чтобы выжить, чтобы не расклеиться, чтобы с ума не сойти от того, что пережил.
И у Баки даже нет времени на разобрался-собрался, из плена сразу на войну опять, нет времени чтобы просто может забиться в угол зажать себе рот кулаком и проораться, и он любит Воющих Коммандос ещё и за то, что они работают в бешеном темпе по всей Европе и никто не успевает замечать проскальзывающие у тебя странности и ты сам не успеваешь расклеиться и развалиться, ты работаешь на износ, но пока двигаешься - ты целый, Баки важно не останавливаться сейчас. Потому что, если бы вдруг Стив спросил, вот сел бы напротив и прямо задал вопрос, что не так, что такое; и если бы вдруг Баки говорить начал - то не остановился бы, а так нельзя, когда произносишь же - все становится реальным, как заново в сотый раз переживать весь этот ужас. И Стиву знать об этом нельзя просто, он же светится весь, у него все получается, он наконец полноправно уверен в себе, не нужны ему эти проблемы, проще смеяться, когда Стив смотрит.
Но Стив приходит, и садится напротив, на койку рядом, их колени меньше чем в полуметре друг от друга, и Баки по лицу его видит, что он уже всё знает про Ходжа, и готовит какую-нибудь едкую и пренебрежительную шутку в ответ, но Стив не о Ходже спрашивает, Стив спрашивает - “Баки, что с тобой”, и Баки знает, что это не о случае в баре совсем.
Баки сначала отшучивается, “брось, Стиви”, улыбается ослепительно, как на том видео из Смитсоновского музея, привычной защитой, но Стив его тоже знает, Стив только смотрит на него, упрямо, серьёзно, и Баки видит в нём внезапно, очень ясно, своего Стива, Стива-до-сыворотки, сильного, честного, верного, и это его добивает, как первый камешек в лавине.
И Баки замолкает, поперхнувшись своим смешком, и сереет, и слова бы выходят трудно и он одновременно захлёбывается ими, а Стив не знает, что делать, потому что он не знал, что внутри у Баки так много, и клянёт себя, и просит - “Баки, Баки, прости, я не знал, если ты не хочешь, если тебе трудно, Баки, не надо”. А Баки уже просто не может замолчать, хоть ладонями себя затыкай, и Стив знает, что наверное истерика, что наверное надо ударить, дать пощёчину, чтобы пришёл в себя, но не может, ему страшно дотронуться, на Баки смотреть же страшно, захлебывается весь, и правда рот себе затыкает, а слова все равно лезут, и вой какой-то лезет, безысходный такой, который внутри все это время копился. И Стив всё не может никакую пощечину дать, даже для профилактики, даже так, это же Баки, какая еще пощечина - и Баки сам себя по щекам бьет, и закрывает руками лицо, и трясётся, и умолкает наконец, а Стив растерянный, он в таких делах дуб дубом, и что сказать вообще. Стив до Баки дотронуться боится, боится сделать что-то не так, ещё больше не так, у него аж в глазах темнеет, когда он думает о Золе и Черепе, и себя клянёт за то, что так долго был цирковой обезьянкой, что подчинялся и не писал, не узнавал, как там 107-ой пехотный, и за то что сейчас ничего не замечал. А Баки, он же думает - боже мой, дьявол, преисподняя, Стив увидел это, Стив всё видел и всё слышал, я всё к хренам испортил, что он сейчас думает, он же меня презирает. И он выдыхает в последний раз и встает, оправляя чуть дрожащими ещё руками форму, и проводит таким знакомым - у Стива сердце захолонёт - жестом по волосам, и ухмыляется на пробу, надевая привычную маску, и пробует сказать что-то хриплым сорванным тоном, и понятно, что сейчас он выйдет за дверь и всё. И Баки сам не знает, что сделает и как себя вести дальше, но знает - теперь точно всё, теперь он Стива потерял.
И Баки разворачивается, кидает шутливую фразу какую-то, что поистерил, как девица, вот бывает же. А Стив смотрит, и сердце разрывается, потому что теперь так неестественно выглядит и ухмылка эта, и спина у Баки прямая, как палка, и он понимает, что если сейчас что-то не сказать, не сделать, то все - упущен момент, и Баки опять будет смеяться, только легче ему не станет. И Стиву уже не станет тоже, если вот прямо сейчас не остановить, и он вскакивает, за руки хватает, за плечи, обнимает, ну, так, крепко, больно, баки куда-то в шею усмехается, мол, задушишь; а усмешка тоже такая больная, объятия недостаточно, Стив это тоже понимает, как обычно - в голову что-то вобьет и не остановишь уже, Баки ведь не останавливает, так и стоит, плечи, кажется, дрожат. И Стив его целует.
И Баки сначала замирает, он не верит, он пытается отстраниться, и изумлённым голосом - “Стииив”, а Стива всё, прорвало, брешь в плотине, и он целует Баки снова, губы, глаза - веки и ресницы, и брови, - и висок, и теперь уже он не может говорить, но вот единственное, что Стив знает - Баки он сейчас не отпустит, не может отпустить, ради себя или ради него, не знает сам. И у Баки наконец обмякают плечи, потихоньку начинает уходить напряжение, и от недавней истерики болит, противно ноет голова, и он повторяет, настойчивее, но спокойнее - “Стив, Стив, ну же!” И пытается отодвинуть, и уворачивается, и ловит наконец за подбородок, освободив из хватки руку, и заставляет посмотреть в глаза, а в глазах Баки такое море, океан благодарности, стыда, мягкой насмешки, нежности, и чего-то чего-то ещё, что Стив снова теряет голову, а Баки говорит - “Стив. Я никуда не уйду. Я не уйду”.
И Стив только головой мотает, сказать ничего не может, он тоже - не верит, слышит, конечно, это “не уйду”, но все равно ощущение, как во сне, как будто моргнешь - и ничего не было; он смотрит напряженно, все пытается что-то высмотреть в Баки, а у Баки в глазах вот это вот ВСЕ и еще больше, просто какой-то бездонный взгляд, Стив вообще тонет, - “Баки”, - и что тут еще скажешь, слишком многое хотелось бы, но слова не подобрать. И Баки это видит, расслабляется уже совсем, в висках сильнее ноет, но так хорошо, спокойно, от Стива же тепло идет, как от печки, только лучше, и Баки целует сам, коротко, носом утыкается в щеку, глаза прикрывает, пальцы в волосы, и - “честное слово”. А у Стива руки дрожат, и он как будто опять вернулся в те первые дни после эксперимента, когда ты не знаешь своей силы, и от нереальности происходящего почти голова кружится - бывает такое состояние, когда долго не спишь - и он кладёт ладони Баки на талию, осторожно-осторожно, не уверенный сейчас ни в чём, не уверенный, слишком сильно это или слишком мало, сдвигает их чуть вниз и на спину, на поясницу, и Баки прогибается инстинктом, машинально, совсем немного, на самом деле, практически незаметно, но Стив и это движение прекрасно чувствует, и Баки дышит вот здесь, совсем рядом, живой, и дрожь почти ушла, только от остатков нервного напряжения легонько потряхивает иногда, и губы на щеке, у линии челюсти, и закрытые глаза, и ресницами кожу Стива щекочет у виска, и Стив думает с изумлением - так много, бывает ли так много; ему кажется, если бы не сыворотка, он бы умер уже, его тело бы не выдержало того, сколько чувств в нём сейчас, так разве бывает, он не знал, не думал что бывает, а Баки, Баки, как он, и Стиву хочется сказать - только не смотри на меня сейчас, не смотри, но слова подбираются с трудом.
А Баки смотреть боится, у него тоже - то ли как во сне, то ли как в раю, слишком много всего, и так странно, он же отвык совсем, всюду грязь, кровь, война, смерти, плен, опыты, стол этот, где ему кололи какую-то дрянь, и все так плохо было, а теперь, - теперь Стив, и как будто не было ничего, хотя бы на секунду, хоть бы это и неправда, но Баки так чувствует, и благодарен невозможно, и сам не понимает, что они творят, но любит же Стива, так, что больно, и говорит - они молчат уже долго, так и стоят, - говорит в конце концов, на выдохе, “спасибо”, почти неслышно.
Баки устал, Баки выдохся, Стив чувствует это, по тому, как тяжелеет тело в его руках, по изменившемуся дыханию - ровнее вдохи, дольше выдохи, он сам не замечает, как считает их, слушает завороженный, как будто это - дыхание Баки - важнее всего на свете, и он слышит его “спасибо”, и - что сказать? “Перестань, Бак”? “Ты сделал бы для меня то же”? “Ты не должен”?
Стив улыбается - Баки не видит, но чувствует это, - улыбка неудержимо расползается на его лице, лёгкая, счастливая, проказливая немного, нежная, и он отвечает - “в любое время”. И ты обещал, что не уйдёшь, не говорит Стив и слышит Баки. И если тебя не будет слишком долго, я приду к тебе сам, слышит он. Они так изменились, один внешне, другой внутренне, новый мир вокруг них, мир, который только что создали для друг друга они вдвоём, такой хрупкий, непознанный, незнакомый, а они всё ещё слышат больше, чем говорят, понимают прежде, чем отвечают, и это дарит Баки уверенность, что вот - Стив держит его сейчас, а значит, удержит, когда будет плохо. Дарит надежду, что хорошо - оно бывает. Оно будет.
URL записи
@темы: графомания, ДНИЩЕ, winter captain, Я НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ВЫШЛО
-
-
26.05.2014 в 23:11-
-
26.05.2014 в 23:14-
-
27.05.2014 в 17:37-
-
27.05.2014 в 17:40-
-
27.05.2014 в 17:41Взахлеб, на одном дыхании!
Если бы в тексте не было ни одного знака препинания - все равно не заметила бы!
Просто сирца-сирца-сирца, вот так даже
-
-
27.05.2014 в 17:43а оно так и было, пока мы в комментариях это писали, без точек и запятых почти, ахаха, ЗАЧЕМ.
-
-
05.07.2014 в 19:13вы невозможно прекрасны. просто вот совсем.
я же уже читала это, а сейчас еще раз, как ножом по сердцу.
спасибо.
-
-
05.07.2014 в 19:15