в общем помимо того, что я завтра на public talk, я в принципе буду на СК где-то с 13:00 и до неопределённого времени; у меня хреново с именами и лицами, но если кто меня вдруг узнает и встретит, смело подходите, я давно не обнималась хддд

---

they're building towers; wip

короче, это эванстэн, пришедший ко мне в три часа ночи. дописала, что могла, всего тут будет, наверное, частей восемь, но кто же предскажет, сами знаете.

they're building towers; эванстэн; скорее всего без особого рейтинга; в процессе;
совсем-не-художник крис эванс рисует свои картины, у себастиана стэна - цветочный магазин, вокруг них - нью-йорк, а они - в нем.
вообще, это такой немного эксперимент, но я не скажу, в чем именно, посмотрим, как допишу хдд . умею я писать и доносить русскими словами то, что хочу выразить, или не очень умею
энивей. инджой. или типа того

1 и 2; 2688 слов.

1.
Крис рисует дождь.
Дождь в Сохо – не серый, как его любят описывать; дождь в Сохо – это глубокий синий, и аквамариновый, и немного красный, потому что дождь в Сохо – временами злой, но в целом спокойный, устаканившийся, занимающий свое место в мире так же, как люди, живущие с Крисом по соседству. Обитатели Сохо могут мнить себя мятущимися, непризнанными душами, одинокими гениями, бесславными артистами, но, на самом деле, – Сохо – такая же ниша в Нью-Йорке, как Бруклин, или Верхний Ист-Са йд, или окраины Квинса, – любая ниша рано или поздно заполняется чем-то, так же обыденно, как краски Криса заполняют пустоту на холсте.
Потому что ничто не остается пустым надолго, и в мире слишком много обыденных вещей, и Крис.
Крис не мнит себя одиноким гением.
Он просто рисует.

– У тебя совсем нет друзей, – подает голос с дивана Скотт, устав, видимо, бесцельно перещелкивать каналы. – Я не говорю, что ты меня волнуешь, но Крис, в последнее время, правда…
– У меня есть друзья, – отвечает Крис ровным автоматическим голосом, какой обычно звучит из трубки, сообщая о недоступности абонента. – И тебя не должно это волновать. И, – подумав, добавляет он, пытаясь сфокусировать внимание на палитре, – ты мне мешаешь, бро.
Скотт вздыхает так тяжко, словно Крис его чем-то обидел; Крис немного устал чем-то обижать людей, особенно когда не может взять в толк, чем именно.
Особенно когда может.
Крис немного устал слушать то, что может без посторонней помощи повторить наизусть, – ты что-то сдал, приятель, с тобой что-то не то, почему тебе не сиделось в Бостоне, – хорошо, конечно, что родители помогают тебе с арендой, но, – я в тебя верю, естественно, верю, Крис, о чем ты вообще, просто подумай, – ты какой-то грустный, и слова не вытянешь, я знаю, ты сказал, все в порядке, – мог бы хоть улыбнуться, знаешь.
Крис знает.

Скотт – это голубой и коричневый, семья и уверенность; Скотт играет в любительском театре каждое второе воскресенье месяца, Скотт любит свою дебильную офисную работу и говорить правду; Скотт говорит правду, как никто другой, выдавая ее в те моменты, которые сам считает нужным, провоцируя задушевные разговоры на пустом месте; Скотт – тот парень, что заставил весь свой отдел в полном составе участвовать в прошлогоднем гей-параде, лично выбрав самые яркие костюмы из тех, что позволял бюджет.
Скотт замалчивает очевидную правду, – то, что считает, будто Крис живет как-то не так, – но озвучивать и не обязательно; Крис знает.
Скотт говорит:
– Ладно, – пожимает плечами, словно пытаясь стряхнуть с себя что-то тяжелое, неуместное и неуютное, ту ношу, о которой никогда не просил. – Ладно, Крис. Мне уже пора, Джейми ждет. Точно не хочешь с нами поужинать?
– Точно, – кивает Крис, бессильный полностью переключить внимание на младшего брата, и переводит взгляд за окно. Дождь все еще идет, ливень, на самом деле, и Крис уже представляет, как бежит за сигаретами, бессмысленно запахивая поглубже куртку, и вокруг все смешивается в синий. – В следующий раз. Передавай Джейми привет.
– Передам, – говорит Скотт, хлопая его на прощание по плечу с не рассчитанной силой; от неожиданности Крис едва не роняет кисть и слегка морщится, но Скотт уже этого не видит, закрывая за собой дверь.

Дождь выходит настолько же унылым, насколько Крис ощущает себя сегодня; в каком-то смысле это справедливо.

*
Он берет трубку, когда понимает, что человек на том конце провода достаточно настойчив, чтобы не оставить его в покое просто так.
– Это Крис Эванс? – голос женский, звонкий, бодрый почти до тошноты; Крис представляет себе бойкую невысокую девчонку, вряд ли старше его самого, рыжие волосы забраны в неаккуратный хвост, на ногах – оранжевые конверсы.
– Да. С кем я говорю?
– Меня зовут Кэт, и я представляю “Нью-Йорк Таймс”.
Крис едва сдерживается, чтобы не сбросить звонок немедленно; звучит слишком странно для глупого розыгрыша, но, с другой стороны, в двадцать первом веке розыгрыши могут быть любыми; и все-таки.
– “Нью-Йорк Таймс”, – повторяет он. – Простите, при чем тут я?
Кэт смеется так радостно, словно Крис удачно пошутил, но он пока – единственный, кто не понимает, в чем юмор.
– Вы как раз тот, кто мне нужен, – говорит она. – Я представляю интересы издательства и Нью-Йорк-Таймс-билдинг, вы знаете, наша штаб-квартира на Восьмой авеню?
– Знаю, конечно, – Крис кивает, уставившись на не до конца зарисованную его пробами в граффити стену, и повторяется за неимением новых слов: – Простите, при чем тут я?
– Конечно, – Кэт снова смеется, – несколько этажей, отведенных издательству, не имеют формат открытого пространства, и традиционно в холлах и коридорах мы вешаем произведения искусства. Картины различных художников. Вы, возможно, слышали.
Крис, возможно, слышал.
Он не так давно в Нью-Йорке, но крутится в сообществе достаточно, чтобы знать, что на стену в Таймс-билдинг не попадают просто так; имена тех художников так или иначе уже известны хотя бы части широкой публики, о новых пополнениях в собственной коллекции “Таймс” публикует достаточно обширные заметки и устраивает соответствующие мероприятия; Крис хочет повторить, – простите, при чем тут я? – но в третий раз это было бы совсем уж по-идиотски; к счастью, Кэт перепрыгивает через всякую неловкость, попросту продолжая говорить.
– Так вот, через несколько месяцев, в начале октября, мы собираемся в очередной раз обновить нашу, если позволите, выставку, представить на обозрение что-то новое. Я бы хотела официально предложить вам сотрудничество.
– Простите, при чем тут… То есть, – Крис сбивается, все еще уставившись в стену; позабытые краски высыхают в не вымытой палитре, брошенной рядом с остывающим кофе, – вы не могли бы объяснить подробнее?
– Да, разумеется. Крис, мы можем предложить вам три места в обновленной коллекции, три картины вашего авторства. Если вы заинтересованы, я приглашаю вас в нашу штаб-квартиру для обсуждения конкретных деталей, как вы на это смотрите?
Крис не смотрит; он закрывает глаза, потому что так убедить себя в том, что это не шутка, отчего-то кажется проще.
– Как вы узнали обо мне? – спрашивает он в конце концов, откровенно не понимая; да, у него есть сайт, и несколько работ, участвовавших в мелкого рода выставках, и опыт в иллюстрировании книг и журналов, и еще пара проектов, но ничего особенного; ничего такого, что могло бы сделать его заметным.
Выделяющимся среди прочих.
В Нью-Йорке таких – куда ни плюнь.
– О, – Кэт оживляется, будто бы только и ждала вопроса, – я наткнулась на ваш сайт, вообще-то случайно, по какой-то перекрестной ссылке, в раздел с последними работами, и сразу подумала, что вы пишете потрясающе. Показала руководству, все со мной согласились, и вот мы здесь.
– И вот мы здесь, – эхом откликается Крис; похвалы он в основном пропускает мимо ушей, но история проясняется хотя бы немного. – Могу я узнать, есть ли какая-то определенная тематика? Чего нужно будет придерживаться?
– Нет, полная свобода, – немедленно отвечает Кэт, и, подгоняемая неопределенно-вопросительным мычанием Криса, продолжает: – Мы давно уже убедились, что самые впечатляющие работы получаются, если художника ни в чем не ограничивать. Дух свободы, которого издательство, честно скажу, не всегда придерживается в работе над печатными продуктами, но что касается искусства – тут вы вольны делать, что хотите. Мы верим в то, что результат нас не разочарует.
– Вы и правда так уверены, – не удерживается и хмыкает Крис, но Кэт только посмеивается, снова, и Крис все еще не посвящен в шутку.
– Я лично верю в вас, Крис, обещаю, – говорит она, и в ее голосе нет фальши; Крис представляет оранжевые кеды с наполовину развязанными шнурками, широкий монитор рабочего компьютера на офисном столе и приклеенные к клавиатуре разноцветные стикеры.
Крис не знает, что делать, но, вроде бы, никто еще не умирал, пытаясь.
Вроде бы; Крис не слишком силен в мировой истории.
– Хорошо, – вздыхает он; может быть, слишком тяжело для такого позитивного разговора, но Кэт явно все равно. – Хорошо. Давайте попробуем.
– Отлично! В какое время вам было бы удобно?
– Скажите, в какое время удобно вам, – Крис пожимает плечами; сегодня понедельник, и, если верить кухонным часам, едва перевалило за девять утра, но он в любом случае неприхотлив, – и я подъеду. Я работаю из дома, так что.
– Хорошо, Крис, мы хотели бы утрясти все детали как можно быстрее, поэтому, если есть возможность подъехать прямо сегодня, к полудню? Наш точный адрес…
– Да, – соглашается Крис, быстро, не давая себе времени передумать, – да. И я знаю адрес, спасибо, – он натянуто смеется вместо извинения за то, что перебил, – иногда гуляю в тех местах.
– Вот и здорово, – солнечная Кэт светится даже через телефонный динамик, и Крис почти улыбается. – В полдень! Подойдете к администрации на первом этаже, назовете свое имя и вас проводят. Спасибо большое, Крис.
– Спасибо вам, – автоматически отвечает Крис и, повесив трубку первым, растерянно смотрит на погасший дисплей.
Я стану звездой Нью-Йорк Таймс, пишет он Скотту, и тот отвечает двумя строками вопросительных знаков.
Крис не объясняет, потому что не уверен, как объяснить.

2.
Визит в Таймс-билдинг отнимает у Криса куда больше нервов, чем следовало бы; он чувствует себя откровенно не на своем месте в огромном холле, со своей россыпью нелепых татуировок, проколотым ухом и одеждой разных оттенков черного; с щетиной и в потертой кожаной куртке он больше похож на бандита, чем на свободного художника, но все это – то, что есть у Криса, – то, что есть в нем.
Крис знает, как скрываться за тем, что уже имеет и выбрал сам, и не может представить, в какой ситуации добровольно подпишется на стресс вроде поиска несуществующей в его шкафу деловой рубашки или гребаного пиджака.
Крис, впрочем, узнает, что для “Нью-Йорк Таймс”, – в отличие от администратора на первом этаже, женщины с лицом его первой учительницы, сияющей презрением через стильные очки, – его внешний вид не имеет никакого значения.

Кэт оказывается очень высокой блондинкой на не менее высоких каблуках; впрочем, как и представлялось Крису, она нетипично смешлива, а на мониторе ее компьютера он замечает стикеры, пускай все они – одного цвета. Кэт провожает его к своему начальнику, и садится на третий свободный стул, и Крис проводит полчаса, пытаясь осмыслить, в какой момент “Нью-Йорк Таймс” успела втиснуться в его небогатую красками жизнь.
Перестать заморачиваться ему не помогает и гонорар, обозначенный начальником – мистером Рэдли – словно бы между делом, как будто для мистера Рэдли писать подобные суммы на листе бумаги совершенно в порядке вещей; как будто для Криса в порядке вещей – представлять подобные суммы на собственном банковском счете.
Мистер Рэдли подтверждает, что на написание трех картин у него есть три месяца, до конца сентября; подтверждает, что Крису дается полная свобода действий; добавляет, что расходные материалы, “разумеется”, оплачивает корпорация, и призывает связываться с Кэт по любым вопросам.

Крис жмет мистеру Рэдли руку и неловко машет Кэт, прежде чем перед ним съезжаются дверцы лифта; через стеклянные стенки, спускаясь на первый этаж, он рассматривает остающиеся поверх него оупен-спейсы, заполненные тусклыми красками и не менее тусклыми людьми.
Когда Крис выходит на улицу, Таймс-билдинг нависает над ним, напоминая о том, как стремительно он умудрился продаться капитализму.
Крису двадцать шесть, и с продажностью всех, включая себя, он уже смирился.


*
Цветы, решает Крис.
Ему нужны цветы.

Краски, которые чаще всего ложатся на его холст – это пестрый Нью-Йорк и сероватый Бостон, хорошие люди и плохая погода, торжество урбанизма во всей красе; но сегодня, кажется, один из тех дней, что люди, регулярно посещающие психотерапевта, зовут “хорошими”.
Это хороший день, и Крису нужно что-то, выходящее за рамки; цвета, о которых он успел забыть.
Поэтому, поднявшись со своей станции метро, он вытаскивает из кармана телефон, едва не сбивая с ног торопящуюся по тротуару навстречу женщину, и открывает приложение с картой, выискивая среди десятка условных обозначений ближайшие к дому цветочные магазины.

Самодельная вывеска гордо гласит: “Цветы”; выкрашенная в бледно-розовый цвет дверь и пара панорамных окон зажаты между круглосуточным магазином товаров первой необходимости и явно заброшенной школой актерского мастерства, где на стеклах теперь красуется объявление об аренде.
Крис качает головой и, отпуская минутные сомнения, заходит внутрь.
В магазине все выглядит так, как и пристало любому месту, продающему нечто живое и привлекательное, – цветы здесь повсюду, – в горшках и кадках, на полках, на полу, на оконных витринах, в коробках, в виде семян на специальном стенде; запах, пускай и приятный, немного кружит Крису голову, а яркий свет множества развешанных по стенам и потолку ламп вместе со всей прочей обстановкой заставляет его ощутить себя не в крохотном цветочном в Сохо, а на какой-то поляне в разгар цветения, – это был бы выходной, над головой маячило бы практически ослепляющее солнце, на небе не было бы ни облака, и пастельные тона мешались бы со всеми оттенками желтого и зеленого.
Потерявшись во внезапной, забытой уже пестроте ощущений, Крис не сразу понимает, что в помещении никого нет.
Он проходит вперед; около кассы – пусто. За ней – распахнутая дверь, открывающая вид на небольшой коридор, ведущий наверняка в подсобку, и Крис откашливается:
– Тут есть кто-нибудь? – не получив отклика, он повышает голос. – Эй? Вы не закрыты?
Ответом служит приглушенный грохот – будто где-то свалилась целая гора коробок или книг, – и куда менее приглушенные ругательства; через несколько секунд из того крохотного коридора появляется парень.

Крис не задерживает дыхание, не чувствует никаких романтических трепетаний и вообще не реагирует физически, но ему вдруг кажется, что его мозг только что замкнулся, сфокусировавшись исключительно на незнакомце, – Крис пялится на нахмуренное отчего-то красивое лицо, белый – молочный, пожалуй, таким рисуют Млечный Путь и облака – мягкий джемпер с закатанными рукавами и взъерошенные волосы; кольца на пальцах и тонкие серебряные цепочки, обмотанные вокруг левого запястья, должны бы придавать образу остроты, но, – напротив, – парень кажется еще мягче. Как будто он – та самая палитра пастельных тонов, и нечто плавное, и спокойное, и целостное, и все, чем Крис не является.
Это бред, – полных противоположностей не существует в принципе, – но Крису кажется именно так; он представляет себе две нарисованные жестким карандашом параллельные линии, которые никогда не пересекутся, и ему хотелось бы, чтобы Евклид пошел к черту со своей геометрией.
– Эй, – парень щелкает пальцами у Криса прямо перед носом, и тот вздрагивает, возвращаясь в реальность. – Ты меня ограбить пришел?
Это не первый человек, который судит Криса по внешнему виду, но куда чаще он ощущает от подобных реакций мрачное, секундное удовлетворение – а не призрачное разочарование, как сейчас.
– Нет, – честно отвечает Крис, поднимая руки ладонями вперед в жесте обезоруженности. – С чего бы я стал это делать?
– Ну, ты так выглядишь, как будто, знаешь, – парень, вмиг потеряв все намеки на жесткость во взгляде, склоняет голову к плечу, словно всерьез задумывается, – либо ограбить меня пришел, либо по объявлению в модельное агентство. Только двери спутал, модельное – в соседнем квартале.
Крис не знает, что ответить; ему хотелось бы подобрать парочку острых ремарок, но он все еще пялится на облачный джемпер, и серебряные цепочки, и ему, в самом деле, должно бы уже стать стыдно.
– Этот цветочный магазин называется “Цветы”, – озвучивает он без особого осуждения мысль, которая где-то на краю сознания не давала ему покоя последние пять минут; парень смеется, заставляя пространство вокруг заиграть солнечными бликами, и его смех напоминает Крису о параллельных линиях.
– Владелец сам придумал, говорит, что простота – залог успеха и все такое, – помедлив пару секунд, парень все так же солнечно улыбается, стирая впечатление от первых моментов встречи как хороший ластик. – Владелец, кстати, я. Себастиан Стэн, – он протягивает руку, и Крис встречает его коротким рукопожатием на полпути.
– Крис Эванс, – он усмехается. – Хорошо, а то я уже собирался начать выдумывать тебе клички.
– И какие, например?
– Тот Грубый Тип С Цветами? – беспомощно пожимает плечами Крис, и Себастиан смеется, снова, слегка запрокидывая голову:
– Эй! – он становится чуть серьезнее так же плавно, как до того начинал смеяться, так же плавно, как говорит. – Нет, на самом деле, я прошу прощения. Редко сужу по первому впечатлению, но, – Себастиан пожимает плечами примерно так же беспомощно, трет ладонью предплечье, – день какой-то хреновый. У тебя, надеюсь, лучше, Крис Эванс.
– Вообще-то, да, – решает вдруг Крис; ему хотелось бы знать, что может испортить Себастиану день, но он не может придумать ни единой разумной причины. – Я поэтому здесь.
– О, – Себастиан оживляется. – Нужен букет? По какому случаю? Для кого-то определенного?
– Нет, я, – Крис мотает головой, придумывая, как облечь такую очевидную ему мысль в слова, – мне нужно что-то красивое. Что-то, на что хотелось бы смотреть, что я мог бы нарисовать.
– Художник? – Стэн изучает его внимательным, теплым взглядом, и оживление его увеличивается, но не в громкости, а в объеме, словно он способен своей увлеченностью разговором запереть Криса в своем магазине и не выпускать; мысль не кажется Крису абсурдной. – Стой, я должен тебя знать? Я могу потом рассказывать друзьям, как ко мне в магазин пришел сам Крис Эванс, и они будут ахать, ох, боже, это же второй Пикассо?
Крис хочет честно ответить, что он не художник, но останавливается на нейтральном, легком:
– Нет, ничего такого. Но “Нью-Йорк Таймс” только что предложили мне повесить пару своих работ у них в штаб-квартире, – признается Крис, и глаза Себастиана загораются:
– Поздравляю! – он круто разворачивается и едва ли не бросается через весь торговый зал, уже начиная подбирать цветы; словно поймав потерянную на половине пути мысль, он оборачивается, поймав взгляд Криса. – Правда, поздравляю. Звучит как достижение.
Может быть.
Может быть, и звучит.
– Спасибо, – отвечает Крис; Себастиан, практически уткнувшийся в георгины носом, улыбается.
Замерший посреди цветочного магазина с самым банальным названием, Крис остается обезоруженным.

3 и 4; 2407 слов.

3.
Себастиан подбирает ему настоящий, полноценный букет, и Крис не знает, почему так удивлен, словно ожидал чего-то иного от похода в цветочный магазин; букет пестрит оттенками синего и молочно-белым, как бесконечное небо с редкими облаками.
Крис не уверен, что это именно то, что нужно.
- То, что нужно, - тем не менее, говорит он, когда Стэн заканчивает; на подбор цветов у него ушло минут десять, за которые они успели каким-то образом обсудить преимущества лилий перед розами, погоду в Нью-Йорке и последний сингл alt-j. - Спасибо. Может быть, потом приду за еще одним.
- Было бы неплохо, - Себастиан сосредоточенно хмурится на кассовый аппарат, пока пробивает чек. - Было бы еще лучше, если бы я увидел что-то из твоих работ, ну, знаешь, - он поднимает брови, пожимает плечами, - чтобы понимать, какие цветы тебе нужны. Какие цвета.
- У меня есть сайт, - зеркалит пожатие плеч Крис; добавляет быстрее, чем успевает спохватиться: - Или, когда я закончу с первой картиной, я мог бы показать тебе. Я работаю дома, отдельная комната под мастерскую, ну и. Если это не странно?
Себастиан улыбается так, будто Крис сделал ему комплимент.
- Нет, не странно, - непринужденно отвечает он, забирая протянутые Крисом наличные; высчитав сдачу, он убирает одну копию чека в кассу и задерживает взгляд на второй. - Я бы хотел посмотреть. Честно говоря, я не особенный любитель, - неопределенно поведя в воздухе рукой, Стэн выуживает откуда-то ярко-синий маркер и, стянув с него колпачок, быстро записывает что-то на обороте чека, не переставая говорить, - искусства в том смысле, когда нужно обязательно идти в какую-нибудь галерею, делать умное лицо. Или там, притворяться, что мне нравится чья-то симфония в консерватории, чтобы не выглядеть дураком, - Крису хочется сказать, что Себастиан - не дурак, и желание поправить настолько же сильно, насколько и не рационально; Себастиан, так или иначе, явно знает это о себе сам, потому что улыбается, легко и беспечно, придвигая в сторону Криса чек вместе со сдачей. - Но я люблю процесс. Смотреть, как человек что-то делает. Почему делает. Понимаешь?
- Конечно, - отзывается Крис; на долю секунды ему становится тревожно, как будто сама мысль о том, что Себастиан все-таки поймает его на слове и придет посмотреть на картины, достаточна для того, чтобы внушить страх.
Скорее всего, дело в пресловутом “почему”; почему делает?
Почему Крис рисует то, что рисует?
Он не знает точного ответа и не уверен, что хочет, чтобы ответ нашли за него.
- Мне пора, кажется, - резче, чем ему хотелось бы, заговаривает Крис, но Себастиан то ли не замечает его тона, то ли не принимает на свой счет.
- Не смею задерживать, - тихо посмеивается Стэн, покачав головой; Крис с трудом отводит взгляд от его ладоней, где Себастиан, кажется, не замечая того, прокручивает одно из колец на пальце правой руки.

Крис оборачивается уже у самой двери; Себастиан, поймав его взгляд, почти по-детски машет рукой, и Крису кажется, что он что-то забыл, но на ум ничего не приходит. Выдавив подобие уместной в обществе улыбки, он выходит на улицу, отходит от цветочного магазина на несколько шагов и, завернув за угол, останавливается, уставившись на собранный Себастианом букет в левой руке.
Разжав правый кулак, Крис обнаруживает, что так и не убрал в карман чек, и, да, конечно.
Он что-то забыл, а вот Себастиан Стэн - нет.
На обороте помятого уже листка ярко-синим маркером выведены цифры; в самом углу - символично нарисованный торопливой рукой цветок, лепестки разного размера и закрашенная середина; под телефонным номером - короткое “звони!”.
Обернувшись в сторону “Цветов”, Крис улыбается шире.

*
Он не звонит, конечно; телефонные звонки - самая настоящая пытка, и, если бы была такая возможность, Крис бы и вовсе в них не участвовал. Вместо этого он сохраняет номер в списке контактов под совершенно не лаконичным “Тот Грубый Тип С Цветами”, отключает на телефоне звук и забывает про него на несколько дней.

Вечером четверга кто-то громко и настойчиво стучит в дверь кулаком; Крис знает, что это Скотт, еще раньше, чем смотрит в глазок.
Больше некому.
- Ты что делаешь? - обвиняюще тычет пальцем ему в грудь брат вместо приветствий, приглашая себя в квартиру самостоятельно. - Я думал, ты тут скончался.
- Да, конечно, - привычно закатив глаза, Крис закрывает дверь и хмурится, заметив на лице Скотта нечто, похожее на искреннее беспокойство. - В чем дело?
- Я звонил раз сто, - вздыхает Скотт так, будто справляться с Крисом - огромный груз на его обтянутых бледно-голубой рубашкой плечах, - после того, как не получил ответа на сообщения. Которых было штук сто. Где твой телефон?
- Телефон, - продолжает хмуриться Крис, проходя вслед за Скоттом вглубь квартиры; ему требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, и, стянув со спинки стула брошенную туда еще в начале недели куртку, он вытаскивает мобильник из кармана. Разблокировать экран, чтобы увидеть все наверняка ждущие там Криса уведомления, ему абсолютно не хочется, и он просто поднимает руку, демонстрируя Скотту находку. - Я рисовал. Забыл про него.
- Забыл, - недоверчиво выдыхает Скотт, падая на диван, и встречает непонимающий взгляд Криса своим, неприятно изучающим.
- Что случилось-то?
- Со мной - ничего, - мотает головой Скотт, потирая виски. - Но было бы круто, если бы ты иногда подавал признаки жизни, потому что… - Крис поднимает брови, но Скотт обрывает фразу, махнув рукой так, словно отмахивается от собственных мыслей. - Бро, серьезно, ты не отвечаешь, и я беспокоюсь. От беспокойства у людей появляются морщины раньше нужного. Если у меня появятся морщины, Джейми меня бросит, - ухмыльнувшись, Скотт наблюдает, как Крис прикрывает дверь в комнату, где рядом с мольбертом в с трудом найденной им вазе стоит все еще полуживой букет; Крис чувствует взгляд брата, даже когда не смотрит в ответ, и понятия не имеет, какой вариант просьбы оставить его одного будет достаточно вежливым. - Ты же не хочешь, чтобы Джейми меня бросил. Я буду страдать, Крис.
- Ты всегда страдаешь, - тихо фыркает Крис; все-таки разблокировав телефон, он нажимает на крестик в углу несколько раз, стирая все уведомления о пропущенных вызовах и сообщениях разом. - Пару недель, а потом пройдет.
- Я оскорблен, - картинно прижав ладонь к груди, Скотт озирается. - Есть что выпить?

Они делят на двоих бутылку темного пива и десяток историй с работы, - историями, точнее, делится Скотт, а Крис, откинув голову на спинку дивана, односложно отвечает в нужных местах, но Скотту всегда было достаточно и этого.
Или не всегда.
Последние несколько лет - точно; Крис не помнит, когда это началось, - в какой момент Бостон вместе с Нью-Йорком предстали перед ним монохромным нагромождением кирпичей, а люди на улицах мегаполисов перестали улыбаться; Крис не помнит, когда перестал улыбаться он сам.
Ему было бы легче, если бы для его состояния существовала какая-то стоящая причина, хотя бы чертова банальнейшая трагедия, услышав о которой, окружающие бы сочувственно охали, качали головами и похлопывали его по плечу. Людям с трагичным прошлым многое прощается, пусть даже о них далеко не всегда лестно отзываются за спинами, - у этих людей есть достойное оправдание, чтобы в нужный момент не улыбнуться, не ответить, не принять приглашение, не понизить тон, - не сдержаться или, наоборот, не иметь ничего, что можно было бы сдерживать.
С Крисом ничего не произошло; ничего не происходит.

Он кивает, когда Скотт, распахнув дверцу холодильника, вопросительно указывает на еще одну бутылку.

*
Крис просыпается в шесть утра, резко и неприятно, но не помнит, что ему снилось.
Из-за полупрозрачных занавесок уже бьет по затылку приглушенный нью-йоркским небом солнечный свет; телефон маячит на не занятой Крисом подушке, словно призывая взять его в руки и сделать хоть что-нибудь со своей жизнью.
В соседней комнате, за стеной - едва начатая картина, первая из трех, не внушающая Крису особого оптимизма. Букет Стэна помог, но не слишком, - по крайней мере, помог начать, и за это Крис уже должен быть благодарен, - он и благодарен, приходит в его толком не проснувшийся мозг вдруг простейшей осознание.
Благодарен достаточно, чтобы подняться с кровати через пять минут после пробуждения, а не через час, и набрать сообщение между нажатием кнопки на чайнике и чисткой зубов.
Привет, пишет Крис быстрее, чем успел бы передумать, это Крис Эванс, я заходил в твой магазин в начале недели? Подбирал букет для картины. Спасибо, кстати, он отличный.
Крис нажимает “отправить”, потому что не знает, как сформулировать дальше то, что хочет сказать; не знает, как напомнить Себастиану о своем сделанном зачем-то приглашении так, чтобы это было хоть сколько-нибудь уместно; не так неловко, может быть.

Себастиан, к счастью, такими проблемами не страдает; ответ приходит, когда Крис заваривает себе вторую чашку кофе.
6:20?? , пишет Стэн, и следом, - думал, я один встаю в такую рань. Всегда рад помочь!
Крис давно уже не школьник, но вдруг чувствует себя таковым; растерянным, несобранным, не знающим, как продолжить разговор с человеком, который ему нравится.
Себастиан ему нравится.
Крис не смог бы точно сказать, чем именно.
Может быть, своей способностью говорить то, что у Криса не получается, потому что еще одно сообщение приходит раньше, чем Крис успевает придумать ответ на предыдущие.
Помню, ты предлагал взглянуть на твои работы, но ты мог передумать за это время, так что можем сделать вид, что ты этого не говорил? А если все-таки говорил, то не думай, что я так легко поддаюсь, Крис Эванс. Сначала хоть кофе меня угости.
Череда пришедших следом смайлов заставляет Криса выдохнуть; заставляет ответить, забыв об практически не тронутой кружке.
Когда ты свободен?

4.
Себастиан свободен в ту же самую пятницу, во время ланча.
Нью-Йорк все еще бесконечно тусклый, но небольшая кофейня на той же улице, что и цветочный магазин, встречает Криса мешаниной звуков и гораздо большим разнообразием красок; шумит кофемашина, от пары столов раздается чужой смех, и одежда на людях вдруг кажется Крису такой яркой, что начинает немного болеть голова.
- Ты опять похож на бандита, - заявляет Себастиан, в какой-то момент подошедший сбоку настолько незаметно, что Крис вздрагивает, прежде чем повернуться. Себастиан склоняет голову к плечу, улыбается одними глазами: - Я начинаю привыкать.
- Это прикрытие, - объясняет Крис, пока они продвигаются в очереди к кассе; загруженный продавец запускает пальцы в волосы, убирая со лба крашеную челку. - Если буду похож на художника, начну еще, не дай бог, нравиться людям.
- Мне ты нравишься, - пожимает плечами Стэн так, словно это вещь, которую можно просто так сказать, без предупреждений и предисловий.
Может быть, можно.

Себастиан делает заказ за них обоих, но Крис не слушает; он хотел бы сказать, что то, насколько пристально он разглядывает Стэна, - лишь издержки профессии, внимание к деталям и жизненная необходимость замечать мелочи, которые в отдаленном будущем переместятся смутными впечатлениями на холст, - но, честное слово, он просто хочет смотреть. На кольца, которых, кажется, с прошлого раза стало еще больше; на цепочку, обмотанную вокруг запястья; на бледно-розовый джемпер, явно разношенные челси, художественно разорванные на коленях джинсы; на взъерошенные волосы и то, как один только голос Себастиана превращает мешанину цветов кофейни в нечто удобоваримое.
Нечто, что заставляет Криса улыбнуться, когда бариста ставит перед ними стаканы, и он видит, что Себастиан заказал им самые большие порции фраппе с мешаниной сиропов.
- Вообще-то, я люблю черный кофе, - объясняет Стэн, когда они находят свободный столик, зажатый в самом углу между двумя низкими креслами. - Но я его и дома могу сделать, это же скучно, прийти и купить то, что можешь сделать сам.
Крис садится спиной к залу и хмыкает в качестве подтверждения; поправив начавший съезжать с плеча джемпер, Стэн цепляет пальцами трубочку и смотрит пару мгновений на Криса, прежде чем продолжить отчего-то серьезнее:
- Не думал, что ты на самом деле напишешь, - поймав взгляд Криса, он тут же качает головой, улыбается, - но я рад. Честно.
Честность за честность, наверное; Крис не знает, что еще побуждает его отвечать то, что он отвечает:
- Я сам не думал, - впервые за долгое время подобное признание не похоже на расписку в собственной беспомощности; Крис не чувствует себя человеком, не способным на простейшую социализацию, и, возможно, причиной тому - бесконечное спокойствие, которое Себастиан транслирует, словно бы совершенно не осознавая. - Но. Хотел еще раз сказать спасибо за цветы.
- Это моя работа, - подмигивает Себастиан, пробует кофе. - Но работа, которую я люблю, да, поэтому - тебе спасибо. Как там картины?
- Нормально, - фраппе оказывается слишком сладким и слишком холодным; Крис не против. - То есть, пока не очень. Они дали мне полную свободу действий, сказали, что их устроит все, что угодно, и я, - слегка нахмурившись, он размешивает трубочкой лед в стакане, - у меня, в общем, не очень хорошо с этим.
- Со свободой действий?
- С чужими ожиданиями.
- Они верят в тебя, видимо, это же хорошо, - предлагает Себастиан, и что-то в его голосе заставляет Криса поднять взгляд; откинувшись на спинку кресла, закинув щиколотку одной ноги поперек колена другой, Стэн выглядит здесь на своем месте так же, как выглядел на своем месте в цветочном магазине.
Крису интересно, есть ли место, в котором Себастиан выглядел бы лишним; Крису интересно, почему в него верят люди, которые не знают его, которых не знает он, и вопрос рвется из него так, что удерживать слова выходит с трудом.
- Видимо, - в конце концов соглашается он; отзеркалив вопрос, переводит тему раньше, чем Себастиан успевает сказать что-то еще. - Как там цветы?

Перерыв на ланч, который в случае Себастиана, по его словам, составляет обычно около получаса, превращается в полтора часа и лишнюю порцию кофе на каждого; Крис меньше говорит и больше слушает, стараясь запомнить всю ту новую информацию, которую Себастиан предлагает легко и без лишних препятствий. Его мама дает частные уроки игры на фортепиано для детей в своем лофте где-то в сердце Бруклина; пару лет они жили в Австрии, а до этого - в Румынии, но свое детство Себастиан помнит хуже, чем ему бы того хотелось; он обожает выискивать на стриминговых музыкальных сервисах малоизвестные европейские группы, потому что у их песен зачастую самые цепляющие слова; когда-то он хотел стать актером, но сдался слишком рано, не выдержав бесконечных отказов на сотне похожих друг на друга прослушиваний. Один факт превращается в два, два - в несколько десятков; Крис отвечает тем же, когда ему есть, что ответить, в основном потому, что не может скрыться от интереса в глазах Себастиана.
Стэн смотрит так, будто Крису есть, что предложить миру; его не хочется разочаровывать.

- Мать твою, - кинув взгляд на настенные часы, охает вдруг Себастиан; округлив глаза в сторону Криса, он стаскивает со стола телефон, запихивает в карман джинсов. - Мне пора, кажется. Нью-Йорк уже час как страдает без цветов, - подскочив было с кресла, он опускается обратно, смотрит на Криса - все так же внимательно, непривычно настойчиво, как будто хочет донести мысль, но не озвучивает. - Мы еще увидимся?
- Конечно, - отвечает Крис, почти выпаливает; ему кажется, что Себастиан сомневается, и его немедленно хочется убедить.
Конечно, естественно; Крис не помнит, когда в последний раз пил с кем-то кофе и забывал о времени. Уж тем более не помнит, чтобы кто-то забывал о времени рядом с ним.
Себастиана хочется раскрывать, как многоярусный ящик для красок, - сдвигаешь несколько рядов ячеек сверху, чтобы обнаружить под ними другие, третьи, еще и еще, - он интересен настолько, что Крис уже знает: отключать звук на телефоне он в ближайшее время не будет.
Если получится.
- Конечно, - повторяет Крис, пока на лице Себастиана мелькает быстрая, довольная улыбка. - Повторим, когда захочешь.
- Скоро, - кивает Стэн, прежде чем подняться наконец окончательно; помедлив у стола рядом со все еще замершим в кресле Крисом, он ограничивает прощание очередной улыбкой, а затем быстрым шагом направляется к выходу.
Запоздало обернувшись, Крис жалеет, что не поднялся навстречу.

5; 2503 слова.

5.
Они встречаются еще пару раз в течение следующей недели в той же кофейне; Себастиан всегда пишет первым, и его сообщения полны осторожных вопросов и лазеек, словно специально подобранных для того, чтобы Крис, если ему захочется, мог отказаться от любого предложения без необходимости чувствовать себя виноватым. Наверное, это нормально, - не то чтобы Крис считал, что хоть сколько-нибудь хорошо скрывает свое стремление к затворничеству, - но внимание к его желаниям со стороны, по сути, едва знакомого человека настолько же приятно, насколько и сбивает с толку.
Может быть, Стэн такой со всеми; он похож на человека, которому не надо стремиться быть хорошим, чтобы таковым являться.

- Не знаю. Я имею в виду, - пожимает плечами Себастиан спустя две недели после их знакомства, частично подтверждая мысли Криса на свой счет, - не то что я не согласен, когда ты говоришь, что я хороший человек, или хочу быть очень скромным, нет. Просто, хм.
Кофейня сегодня заполнена отчего-то туристами всех мастей; узнаваемые щелчки камер на смартфонах смешиваются с многообразием голосов на как минимум четырех языках, и Себастиан отвлекается на мгновение, глядя в сторону кассы, у которой девочка лет пяти пытается объяснить усталому кассиру, какое пирожное с витрины она хочет больше всего.
- Просто, - продолжает Себастиан, возвращая внимание Крису, - я не думаю, что не быть мудаком - так сложно, как все вокруг пытаются мне рассказать. Скорее наоборот. И самому приятнее, и окружающим, ну и, - опустив задумчивый взгляд на свою кружку с все еще горячим чаем, Стэн слегка улыбается; Крис зеркалит улыбку, едва замечая, - я верю в карму, вроде как. Может, когда-нибудь кто-то постарается вести себя хорошо по отношению ко мне, или, - дернув плечом, он поднимает голову, улыбаясь шире, - не ко мне. Вообще, в целом, это тоже неплохо.
Нет ничего сложного или удивительного в том, что он говорит; Крис все равно обнаруживает, что слушает так внимательно, словно Себастиан рассказывает ему не, в общем-то, прописные истины, а историю сотворения мира; слушает так, словно двух недель знакомства достаточно для оценки характера, и Стэн абсолютно точно не окажется назавтра секретным мучителем котят; слушает так, словно в самом деле сможет запомнить каждое слово из этого разговора.
Внимательно смотреть для Криса - привычнее некуда; он художник, это, так или иначе, приходит вместе с профессией, даже если он до сих пор с натяжкой признает, что это не просто хобби, а нечто стоящее.
Внимательно слушать - совершенно другое дело.
- Что? - посмеиваясь, спрашивает Себастиан, когда Крис, не отводя взгляда, продолжает молчать. - Что-то с моим лицом?
- Нет, - спешит помотать головой Крис и, тихо хмыкнув, глотает свой черный кофе. - С лицом все прекрасно. Я бы нарисовал, но, по-моему, я не рисую настолько хорошо.
Себастиан округляет глаза, уставившись на Криса несколько бесконечно долгих секунд, и по его выражению лица сложно что-то прочитать до тех пор, пока губы Себастиана не растягиваются в плавной, недоверчивой улыбке.
- Нельзя просто говорить такие вещи, - с запоздалым смешком выдыхает он, будто предпринимая обреченную на провал попытку звучать укоризненно. - Ты весь такой, - Себастиан поводит рукой в воздухе, явно затрудняясь подобрать слово, - тихий, а потом. “Я бы нарисовал”, - качая головой, Стэн все еще улыбается, - боже.
Забирать назад так легко вырвавшиеся слова уже поздно, и Крис делает все возможное, чтобы не растеряться посреди разговора от неизвестно откуда взявшейся собственной прямоты; фыркает только:
- Тихий?
- Не в плохом смысле, ничего такого, просто…
- Я знаю, - отмахивается Крис, опустив чашку на стол, - меня вряд ли кто-то назовет душой компании.
- Не видел тебя в компании, - немедленно отзывается Себастиан, подняв бровь. - Исправим?
Полузабытый на краю стола телефон короткой трелью дает знать о входящем сообщении от Скотта; бросив взгляд на экран, Крис медленно кивает:
- Когда-нибудь.

*
На улицах Сохо - оживленно, как и всегда; когда-то, только переехав в Нью-Йорк, Крис любил выходить из чудом найденной после недель поисков в интернете квартиры, покупать кофе или чай в первом попавшемся месте и идти, пока совсем не устанут ноги. Нью-Йорк тогда еще казался ему отличным от Бостона, - более ярким, более разнообразным, выстреливающим кирпичной краснотой стен с малоэтажных домов района и синевой подпираемого соседними высотками неба.
Теперь он выходит на эти прогулки в основном по привычке.
Пользу таких вроде бы бесцельных блужданий подтверждал когда-то и Марк, его доктор, - когда Крис еще находил в себе силы посещать его кабинет на Нижнем Ист-Сайде, - когда Крис еще не перестал назначать приемы и отвечать на его звонки, - когда Марк еще не произнес категоричное “клиническая депрессия”, попытавшись начать разговор об антидепрессантах. Он все еще возникает в жизни Криса иногда; достаточно регулярно отправляет сообщение или два, ограничиваясь простыми вопросами о состоянии и настроении, как будто ждет, пока Крис либо сломается и ответит, либо сменит, наконец, номер.
Крис не настроен делать ни того, ни другого.

Ноги приводят его к знакомому цветочному магазину сами, Крис не успевает заметить; только что он выходил из кондитерской, ожидая, пока чай в картонном стакане хоть немного остынет, и вот он уже стоит у бледно-розовой двери, не уверенный, стоит ли заходить.
Хуже, впрочем, не будет.
В магазине, внезапно, людно, - по сравнению с предыдущим визитом, когда даже самого хозяина в помещении не наблюдалось, - стайка школьниц хихикает возле удивительно ярких роз; пожилая пара рассматривает что-то на стойке с семенами; хмурого вида парень, закусив большой палец, сосредоточенно изучает готовые, уже составленные букеты, пестрящие солнечно-желтым, кремовым и голубым; Себастиан стоит за кассой, активно жестикулируя что-то для мужчины, чьего лица Крис не может разглядеть от двери.
Желание развернуться и уйти, знакомое и привычное как чистка зубов по утрам, улетучивается раньше обычного только потому, что Стэн, подняв вдруг взгляд, светлеет лицом и машет рукой, глядя прямо на Криса. Обозначив приветствие одними губами, Себастиан кивает в сторону своего собеседника, в немом извинении пожимая плечами; Крис кивает в ответ, указывая пальцем на первую попавшуюся напольную вазу, - он не против подождать.
Знать бы еще, чего; визит в магазин не имеет более четкой цели, чем прогулки по Манхэттену, и ничто не мешает Крису прийти сюда в более подходящее время.
Какое, впрочем, будет более подходящим?

Зависнув на какое-то время возле хризантем, будто сошедших с полотна Моне, Крис возвращается к реальности только в момент, когда не такое уж большое пространство магазина заполняет низкий, резковатый смех; источник звука обнаруживается у кассы, - все тот же мужчина, продолжая посмеиваться уже не так громко, наклоняется вперед, обхватывает ладонями лицо Себастиана и звонко расцеловывает его в обе щеки. Себастиан смешно морщит нос, закатывает глаза, бормочет что-то совсем тихо, вызвав у собеседника новый приступ смеха.
С трудом отведя взгляд, Крис обнаруживает, что помещение за несколько минут успело опустеть; он остался единственным посетителем, который даже не пришел сюда, чтобы что-то купить.
С другой стороны, хризантемы - не такая уж плохая идея, - как и маргаритки по соседству, - есть вероятность, что Стэн вновь сможет составить из мешанины светлых цветов букет, который вдохновит вновь застопорившегося в своей работе Криса хотя бы на что-нибудь.
- Хей, Крис, - зовет Себастиан, судя по веселью во взгляде, уже не в первый раз. Обойдя прилавок, он, мимоходом хлопнув только что заходящегося смехом мужчину по плечу, засовывает руки в карманы джинсов. - Извини, что не сразу подошел, я… Это Роберт, - развернувшись вполоборота, Себастиан улыбается, - мой старый друг. Роберт, это Крис, - покосившись на Криса, он жмет плечом, но не сбивается с мысли, еле слышно фыркнув, - мой новый друг.
Рукопожатие выходит крепким, почти настойчивым; друг Стэна смотрит на Криса так пристально, что ему становится почти неудобно.
- Я тебя знаю? - прищурившись, спрашивает Роберт, явно ожидая однозначного ответа.
- Я… не думаю? Вряд ли.
- Напоминаешь мне кого-то, - пожав плечами, Роберт поправляет очки с сиреневыми стеклами; на вид ему - лет сорок, может быть, чуть больше, но Крис никогда не был силен в определении возрастов. - Окей, неважно. Стэн, детка, заглядывай на выходных, Сьюзан соскучилась.
- Ладно, ладно, - ухмыляясь, Себастиан, как и Крис, взглядом провожает Роберта до самой двери. - Может, даже не с пустыми руками.
- Надеюсь, ты про скотч, - оборачивается с ответной ухмылкой мужчина, прежде чем, не утруждая себя формальными прощаниями, махнуть рукой в сторону Криса с Себастианом и захлопнуть дверь с другой стороны, унося с собой запах незнакомого Крису парфюма и едва уловимое, неизвестно чем вызванное напряжение.
- Какими судьбами, м? - немедленно переключается Себастиан, бросив взгляд сначала на Криса, а затем на болтающиеся на левом запястье часы. - О, я могу закрываться, - быстрым шагом вернувшись к рабочему месту, он отпирает кассовый ящик и вытаскивает оттуда пачки банкнот, отработанными движениями начав пересчитывать; не поднимая головы, он продолжает, - как дела?
- Бывало и лучше, - Крис уже не задумывается, выбирая условную честность; спрятав руки в карманах застегнутой до груди черной толстовки, он подходит ближе к кассе. - Интересный персонаж, этот твой друг.
- Роберт? Да, - губы Себастиана дергаются в мягкой усмешке; захлопнув ящик, он вбивает что-то на клавиатуре чудом не падающего со стопки бумаг ноутбука. - Он классный. Я ему многим обязан, и “Цветов” без него бы не было, - закусив губу, Себастиан секунду хмурится на экран, прежде чем кивнуть самому себе и закрыть крышку ноутбука, - ну, не было бы у меня.
- Правда?
- Да. Это вроде как долгая история, но, - вновь сверившись с наручными часами, Стэн поднимает голову, - как у тебя со временем?
- Полно. С картинами полный провал, поэтому я, - неровно пожав плечами, Крис потирает коротко стриженый затылок, - весь твой.
Себастиан улыбается, - быстрое, скоротечное изменение в лице, как непроизвольная реакция, - но не комментирует.
- Тогда дай мне минуту, - бросает он уже через плечо, скрываясь в коридоре, ведущем к подсобке. Краем уха вслушиваясь в доносящиеся оттуда приглушенные звуки, Крис оборачивается к ближайшему панорамному окну, бесцельно разглядывая проходящих мимо людей, привычно торопящихся куда-то в любое время суток.
Самому Крису торопиться некуда; может быть, это не плюс.

*
- Если вкратце, - продолжает прерванный короткой прогулкой по району разговор Себастиан, зацепив двумя пальцами край клетчатой скатерти, покрывающей угловой стол в кафе “Фанелли”, - то, хм. Черт, давно не приходилось рассказывать кому-то что-то о себе. В общем, я говорил, что мы переехали в Штаты, потому что мама влюбилась и готова была ехать не только за лучшей жизнью, но и вообще хоть на край света. Потом сказка разрушилась, и мы остались с этим бруклинским лофтом, кучей неоплаченных счетов, и, - повертев запястьем, Себастиан упирается локтем в стол, подпирая ладонью подбородок, и переводит взгляд на официантку, которая собирает их заказ, то и дело сталкиваясь с занятым чужим пивом барменом, - и никого, к кому можно было бы обратиться. Кто бы помог, знаешь? Никого. Только долги, никакой перспективы для меня продолжать обучение после старшей школы. Какие-то ребята стучатся в двери по ночам, предлагают купить травку или еще что-нибудь, можешь представить.
Крис не может, на самом-то деле; детство и юность его были максимально идиллическими, ни одного хоть сколько-нибудь значимого неудобства, и рассказы Себастиана звучат для него подобно пересказу кем-то наскоро написанного сценария для фестивального фильма, которому вряд ли дадут больше одной награды. Ему, впрочем, интересно; не потому, что интересно обычно все неизведанное.
Ему интересен рассказчик.
- Я сдал все экзамены и стал искать больше возможностей заработать, что-то, кроме того, чтобы разносить подносы в соседском дайнере. Совался везде, в Бруклине и не только, и как-то раз набрел на музыкальный магазин. Не сетевой, больше похож на, мм, старый видеопрокат? Только с пластинками и дисками. Тогда еще не запустили Спотифай, - губы Себастиана растягиваются в одной из его привычных уже, повседневных улыбок; кивком обозначив, что все еще внимательно слушает, Крис вытаскивает торчащий из стакана для столовых приборов карандаш и подтягивает к себе пару салфеток. - На окне висело объявление, требуется продавец, и я зашел, почему бы и нет. И там был Роберт, точно такой же, как сейчас, один в один, только, - он прерывается коротким смешком, - бороду еще не носил. И я понравился ему, уж не знаю чем, - подняв глаза с едва начатого наброска, Крис вскидывает брови, но Себастиан только отмахивается, - ну, серьезно. Мне было едва ли восемнадцать, что я там мог?.. Но он за меня взялся. Так и сказал: я за тебя возьмусь, пацан. Сделаем из тебя что-нибудь.
- Сделал, - эхом отзывается Крис, слегка улыбаясь.
- Ну да. О, спасибо, - солнечно улыбается Стэн официантке, торопливо выставившей перед ними тарелки с бургерами и две пинты пива, только чтобы исчезнуть из поля зрения с той же скоростью и нервной энергией, присущей только людям, по двенадцать часов кряду проводящим на ногах. - До колледжей я не добрался, но ходил на разные курсы, вечерние классы онлайн, у нас с мамой не было нормальной сети, - стянув со своей тарелки картофель фри, Себастиан задумчиво макает его в соус, прежде чем откусить, - Роберт почти силком заставлял меня отправлять задания с его лэптопа, из дома. Бухгалтерия, финансы, базовые вещи, я толком не понимал даже тогда, нахрена мне все это надо, наглел и просил лучше дать мне больше рабочих смен, - Крис понимающе хмыкает, и Себастиан улыбается, легко и довольно, обхватив ладонью холодный бокал. - Но попробуй с ним поспорь.
- Звучит так, будто ты ему сына заменял?
- Если не сына, то, может, племянника? Он старше меня, да, но ему тогда было, черт - тридцать пять? Что-то вроде того. Но динамика верная, да, - глотнув из своего высокого бокала, Себастиан на мгновение жмурится, - была, во всяком случае. Пока я не достаточно подрос в его глазах, - задумчиво глядя на Криса, начавшего наконец бургер, Стэн делает еще один глоток, - я так думаю. Короче, опуская кучу подробностей, которые тебе не нужны, - Крис, жуя, издает невнятный протестующий звук, и Себастиан смеется, - окей, когда-нибудь, в другой раз. Так вот, опуская подробности. Откуда у меня, по-твоему, свой магазин?
- Хороший вопрос, - признается Крис; запив еду холодным пивом, он смотрит на Себастиана почти озадаченно. Когда в первую их встречу Стэн представился владельцем “Цветов”, ему в голову не пришло ставить этот факт под сомнение, но сейчас Крис уже знает, что Себастиану через пару недель исполнится всего двадцать пять. В совокупности с отсутствием высшего образования и достаточно непростым детством, это дает повод задуматься, и любопытство Криса, до того легкое и не привлекающее к себе внимания, оживает по-настоящему. - Откуда?
- Он принадлежал когда-то деду Роберта. Тот завещал его сыну, но Дауни-старший, - запнувшись, Себастиан заминает паузу очередным глотком и едва заметно мотает головой, - неважно, суть в том, что магазин медленно подыхал, помещение было разве что простаивающей недвижимостью, да, не самое плохое вложение, но Роберт, он, - вновь оживившись, Стэн цепляет с тарелки еще пару картофелин, - никогда не успокаивается. Не любит, когда что-то простаивает. Год назад я уже не работал с его пластинками, но помогал в разных местах, - встретив вопросительный взгляд Криса, Себастиан быстро кивает, - он - реальный делец, работа всегда найдется, ну и. Он сделал мне предложение, от которого невозможно было отказаться, - Стэн пожимает плечами, почти смущенно, и Крис поддается неожиданному приливу удивленного веселья:
- Ничего себе, - улыбнувшись в пол, он запрокидывает голову с новым глотком. - Может, ты и не знаешь, чем ему понравился, но явно - сильно.
Громкий смех Роберта и его ладони на щеках Себастиана всплывают в памяти Криса яркими, отчетливыми кадрами; не успев застопорить мысль, он выпаливает возникшее из ниоткуда подобие вопроса:
- Он… - первое же слово кажется глупым, но острый интерес заставляет попытаться продолжить, - вы с ним?..
- Что? - вздернув бровь, Себастиан изучает скованное напряжением лицо Криса. - Мы с ним - что? - выражение его лица из недоуменного медленно превращается в недоверчивое; откинувшись назад, к стене, Себастиан балансирует на двух ножках стула и смеется так внезапно и громко, что сидящие за соседним столом мужчины оборачиваются в их сторону с тенью недовольства в пьяных глазах. - Господи. Мы с ним… Нет, - качая головой, Стэн опускает стул в нормальное положение и наклоняется чуть вперед, выискивая возможность встретить взгляд Криса.
Крису даже не хочется провалиться сквозь землю, это было бы слишком банально; возможно, он мог бы попросить у бармена нож поострее и отрезать свой проклятый язык, отрубая не вовремя проснувшееся желание задать самые неловкие в мире вопросы.
Себастиан все пытается перестать смеяться, тихо фыркая в свой бокал; на запачканной карандашом Криса салфетке, зажатой под его тарелкой, виднеются недорисованные солнечные очки с бледными стеклами.


невероятно, но факт! а, ну и да, забыла, кажется, сказать, в этом тексте не будет рейтинга, скорее всего. потому что я все еще считаю, что не каждому тексту нужен рейтинг. вообще - как получится, конечно, но все предупреждены хд
часть 6 - в комментариях в трех частях, потому что я забыла, что и у записей, и у комментов есть лимиты

upd.НЕТ Я НИЧЕГО НЕ ЗАБРОСИЛА ГЛЯДИТЕ-КА
часть 7 - все еще в комментариях, все еще в трех частях

запись создана: 10.10.2016 в 20:02

@темы: графомания, ДНИЩЕ, дитя дьявола, Я НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ВЫШЛО, эванс

---

1500
потому что потому

Есть вероятность, что холод все-таки действует даже на стойких к нему людей, потому что к концу тура, в подмороженном Красноярске, Арсений успевает окончательно долбануться.
- Я вам говорю, - вещает Сережа в объектив фронтальной камеры, расхаживая по гримерке с телефоном в вытянутой руке, - я не могу совсем избавиться от Арса в трансляциях, даже если хочется. Серьезно. Потому что, если человек поплавился, мир должен об этом знать, ну посмотрите вот, что это, блин? Арс, это вот что?
Занятый своим важным делом Арсений даже не поднимает головы, увлеченно нахлобучивая на голову Грута миниатюрную шапку Санты; Антон, еще с утра в аэропорту остановившись у прилавка, лично купил Арсу какого-то левого игрушечного мишку в новогоднем костюме, совсем маленького, только чтобы Арс позаимствовал одежду у несчастного животного и принялся наряжать Грута едва ли не сразу после концерта.
- Это маленький Грут, - сообщает Арсений, наконец взглянув в камеру. - У него скоро Новый Год.
- У него скоро Новый Год! - восторженно повторяет Матвиенко, сверкая ошалевшими глазами. - А у Арса скоро больница намечается. Ну такая, рубашку там ему подберут… смирительную… и стены мягкие…
- Вы ничего не понимаете, - с прежним достоинством заявляет Арсений, приосанившись, и усаживает Грута на середину стола, прислонив к бутылке заранее приготовленного шампанского. Бутылка обмотана неизвестно откуда взявшейся мишурой, и Антон, торчащий в дверях гримерки последние минут пять, начинает подозревать, что Арс успел подкупить всех вокруг, чтобы у Грута получился праздник.
- Мы ничего не понимаем, - болванчиком кивает Серега, разворачивается так, чтобы в объектив попали Антон и замаячившая за его спиной Оксана. - Я вот понимаю, что нам нельзя больше таких долгих туров устраивать. Сенечка перегрелся, вот что я понимаю. Шаст, ты понимаешь?
- Дай ребенку поиграться, - отвечает за Антона Оксана; проскальзывает под его рукой в комнату, деловито начинает складывать какие-то вещи, Антон без понятия даже, чьи; Арсений радостно кричит:
- Вот! Вот кто меня всегда понимает. Оксанка. Оксан, иди сюда, смотри, шапка нормально на нем сидит?..

Уже через минуту Оксана на радость всем, кто смотрит Сережину трансляцию, устраивает с Грутом на руках импровизированную фотосессию; Арсений, развалившись на стуле поотдаль, наблюдает за этой картиной с умилением гордого своими отпрысками отца, а Антон подвисает, прислушиваясь к чужому хохоту краем уха, пока его по плечу не хлопает Дима.
- Ты чего застрял?
- Ничего, - мудро отвечает Антон, сдвигаясь, чтобы дать Позову пройти; Сережа завершает трансляцию на том, как Дима, демонстративно приложив ладонь к лицу, укоризенно качает головой.
- Давайте шампанское, что ли, откроем, - отчего-то без палящего во все стороны энтузиазма предлагает Арс, скрещивая в лодыжках ноги. - Зря разве стоит? - когда никто не бежит следовать его предложениям в первую секунду, он запрокидывает голову и продолжает картинным нытьем, - Оксана-а-а! Шампанское!
- Шампанское! - поддерживают Дима с Сережей, усердно аплодируя.
Смешливо фыркнув, Оксана передает бутылку более умелому в этом деле Позову, который откупоривает бутылку, никого не убив; вовремя забежавший в гримерку Стас уже, как по волшебству, несет в руках стопку обычных пластиковых стаканчиков, и, под аккомпанемент веселого галдежа ребят, Антон подходит к Арсу, думает секунду и с размаху садится прямо на пол.
- Замерзнешь, - подает голос Арсений; пожав плечами, Антон приваливается боком к его ногам, придвигается ближе к стулу. - Отморозишь что-нибудь.
- Мне детей не рожать.
- У тебя полно других полезных функций, - округляет глаза Арсений, дождавшись, пока Антон, запрокинув голову, поднимет на него взгляд, - которых можно лишиться, а потом страдать буду я.
Хмыкнув, Антон несильно бьет его кулаком в колено; принимает два стакана от Стаса, протягивает Арсу один:
- Ты вообще, - дождавшись, пока Стас вернется к остальным, тихо начинает он, - страдаешь чего-то, нет?
Арсений даже не перебивает его, не спорит; с минуту задумчиво посверлив глазами успевшую увеличиться на одного звукача и одного технаря компанию, он делает вслед за Антоном глоток шампанского и еле слышно вздыхает:
- Да я… Эй, вы там! Лучшего друга мне не убейте! - орет он вдруг на Сережу, дергающего Грута за помпон шапки; получив в ответ красноречивый средний палец, салютует Матвиенко стаканом. - Я не знаю. Последний концерт прошел.
- Крайний, - с умным видом поправляет Антон, вытягивая ноги.
- Крайний.
- Будут еще.
- Будут.
- Арс, - Антон вновь упирается затылком ему в ногу, чтобы смотреть нормально в глаза. - Ты чего? Зимняя хандра? Если ты заранее без дела страдаешь, то у нас там расписание до следующих гастролей такое, я тебе напомню, плотненькое, заскучать не успеешь.
- Знаю, - спокойно кивает Арсений; протянув руку, стучит стаканом о стакан Антона, и они допивают одновременно. На другом конце заставленной старой мебелью комнаты Дима, кажется, предлагает сразу переместиться в более веселое место, но Арс запускает пальцы Антону в волосы, и он перестает что-либо слушать. - Вы из Москвы в Воронеж сразу?
- Поз - сразу, - мотает головой Антон, ловит Арса за запястье, удерживая его руку. - Если б летали прямые рейсы отсюда, он бы уже свалил, стопудово. Ну и пока время есть, там свободные дни, надо пользоваться. С ним Оксана полетит, Стас вроде тоже, но на день всего, - Арсений неопределенно хмыкает, и Антон заканчивает, - а я - нет, - покосившись на вскинутые брови Арса, он прикрывает глаза. - Ну, ты ж не говорил, поедешь в Питер или не поедешь. Определяйся давай, и я определюсь.
Настороженный продолжительным молчанием и замершей в его волосах рукой, Антон вновь распахивает глаза; Арс таращится на него, улыбаясь, и Антон улыбается в ответ почти непонимающе:
- Что?
- Давай тогда в Питер? Дня на три хотя бы, - не перестает улыбаться Арсений, впервые настолько привычно с тех пор, как они закончили концерт, и что-то в Антоне успокаивается.
Уперевшись ладонью в колено Арсения, он поднимается на ноги, чуть пошатнувшись, и протягивает Арсу руку, чтобы тот встал:
- Давай.
- Эу! - свистит Сережа, размахивая почти опустевшей бутылкой. - Горбатая гора! Вы идете, нет?
- А это, мой дорогой Антон, - немедленно заводит импровизационную пластинку Арсений, указывая на Матвиенко пальцем, - примитивный примат. У него очень мало мозгов, но зато прическа…

*
Из Гранд Холла они всей разнообразной толпой, решив не разбредаться в последний-то вечер, перемещаются в порекомендованный кем-то из зрителей на фотосессии клуб, на название которого Антон даже внимания обратить не успел; он, в общем, и всю последующую ночь помнит слишком отрывочно. Вот они с Позом методично нажираются холодной водкой; вот Стас делит с Оксаной огромный бургер на не менее огромной тарелке; вот они всей компанией чокаются за успешный красноярский концерт; вот Арс заходится хриплым кашлем, отмахивается от вопросов и залпом выпивает что-то цветное из высокого бокала; вот Позов практически висит на слишком трезвом Матвиенко и нудно требует срочно купить ему еще сигарет.
Не открывая глаз, только что проснувшийся Антон прокручивает разномастные картинки прошлого вечера, как в калейдоскопе, ощущая на груди привычный вес руки Арса, и отвлекается лишь потому, что Попов кашляет, прямо как вчера, страдальчески и во всеуслышание.
- Блин, спи, не обращай внимания, - бормочет он, утыкаясь лицом в плечо Антона, и тут же шипит, - холодный какой.

В номере слишком душно; Арсений, с видом великомученика обнимая подушку, объясняет, что почти сразу закрыл ночью окно и балконную дверь, потому что Красноярск срочно переехал куда-то в Финляндию. Услышав эту сомнительную информацию, Антон прикладывает ко лбу Арса сначала ладонь, затем - прижимается губами для верности; вздыхает, перебарывая резко накатившую головную боль:
- Вот ты наконец и правда поплавился. Серега в восторге будет.
- Пошел он, - невразумительно мычит Арс в подушку. - Я не болею. Я супермен.
- Супер Арс, - хрипло смеется Антон, слишком поспешно принимает сидячее положение и морщится под стать Арсению. - Нам выезжать уже. Самолет.
- Херолет, - отвечает Арс так быстро, недовольно и нехарактерно, что на Антона вновь накатывает хохот. - Я тут останусь, вы летите.
- Ага, а потом что? Арсений Попов трагически помер в отеле?
- Может, тут есть, - зажмурившись, Арс плотнее натягивает на себя одеяло и, извернувшись, кладет голову Антону на колени, - наложницы какие-нибудь? Готовые помочь мне по первому зову. Будут носить мне лекарства, устраивать… шоу. Танцевать с блюдом фруктов.
- Это у тебя лихорадка, - подсказывает Антон, сдвигая челку с чужого разгоряченного лба. - Лихорадочный бред вроде называется. Надо у Димана спросить.
- Он стоматолог, а не специалист по бреду.
- Зато ты специалист. Я к Оксане пошел, за лекарствами.
- А если я тут умру?
- Я сам умру, мне бы похмелиться, Арс, давай. Пусти меня во имя выживания.
Очевидно задумавшись, Арсений в конце концов сдвигается, позволяя Антону подняться, и вяло машет рукой в воздухе:
- Иди и спаси нас, герой.
Что-то делать совершенно не хочется, но, назвавшись героем, приходится соответствовать; пока Антон ищет в распахнутом чемодане толстовку, Арс успевает опять провалиться в сон.

*
Очень бодрый Матвиенко и благостный после двух чашек кофе Позов ржут над ними с самого начала поездки в такси и до тех пор, пока вся компания не разбредается по своим местам в салоне самолета. Едва усевшись, Арсений окликает Антона, делает селфи и тут же пялится на экран телефона с нескрываемым ужасом.
- Почему мне никто не сказал, что я выгляжу как смерть?
- Тебе все сказали пять раз, - помогает сидящий на ряд позади Стас, наклонившись вперед к проему между креслами; повернув голову к Антону, он улыбается. - И тебе тоже сказали, кстати. Живые еще? Арс, пять часов лететь, поспать постараешься?
- Угу, - хмуро откликается Арсений, дергая застежку ремня безопасности.
- Смотри-ка, человек-праздник помер, - усмехается Стас, сочувственно поглядев на Арса. - Тоха, ты тоже.
- Мы постараемся, - серьезно кивает Антон. - Сиденье мне не пинай только.
- Посмотрим, - удовлетворенный Стас отклоняется обратно, устраиваясь на своем месте; последние пассажиры поднимаются на борт, будто специально не желая никуда торопиться или, возможно, желая иррационально побесить Антона.
Судя по судорожному вздоху слева, Арсения - тоже.
- В Питере - пить, - изрекает ведомый известной только ему логикой Арс, пытаясь развернуть выданный плед.
- В Питере - лечить, - насмешливо поправляет Антон, перехватывая инициативу и помогая выиграть неравную борьбу с пледом. - Дай сюда уже.
У него в самом деле получается лучше. Накинув плед на Арса, Антон прищуривается и, оценивающе оглядев эту чудесную картину, укрывает Арсения прямо до подбородка; тот, прикрыв глаза, беззвучно ржет и, перехватив руку Антона под пледом у своего колена, благодарно сжимает пальцы.
- А куда я Грута дел?
- У Оксаны он, - Антон дожидается ленивого кивка. - Спать давай.

*
В Питере они оба болеют неделю.

@темы: графомания, господа актеры

---

апд.
вспомнила про этот пост в связи со стадионными концертами оксимирона, сижу короче страдаю


____
самое ужасное, что может случиться с творцом любого рода, - ненависть к собственному произведению. не нелюбовь, не желание импрувмента, а вот прямо весь спектр от раздражения и дальше; когда люди все еще любят твою песню, или картину, или книгу, да хоть чертов фичок, - когда это находит все еще отклик в тысячах, десятках тысяч, а может просто в десятке человек, не суть, и они тащатся, - и они накидываются на тебя, злятся, если узнают, что ты больше не любишь то, что сделал, - и никакие объяснения не помогают, если ты вообще знаешь, что объяснять.
вот прямо, ну фак.

запись создана: 25.05.2016 в 19:45

@темы: music, было бы смешно, если бы не, ДНИЩЕ

---

прямо ждала, когда на ютуб зальют, мальчик классную песню сделал

@темы: music

---

31.10.2017 в 23:08

Пишет  Narcissa_Malfoy:

31.10.2017 в 21:30

Пишет  Jenni:

Дайри-апокалипсис: ссылки
Что случилось

- Последняя осень от  нос
- Как дела у дайри в  Diary Spirit
- Пояснения в  Diary Spirit

Как помочь

1. Идете в Пополнить счет, выбираете пополнение через банковскую карту и кидаете на счет в дайри желаемую сумму. Деньги поступают на счет 1:1.
2. Открываете Набор дополнительных сервисов и выбираете какой-либо Вклад в развитие. За годовую подписку на Лайт вы заплатите 120 рэ, на Оптимум - 600 рэ, на Лояльный - 1200 рэ.
3. Профит.

Апдейт. Админы прикрутили Вклады в развитие на бОльшие суммы:
Вклад в развитие - Желаю здравствовать - 50 руб. в месяц, 600 руб. в год
Вклад в развитие - Долгих лет - 100 руб. в месяц, 1200 руб. в год
Вклад в развитие - Здоровья и успехов - 250 руб. в месяц, 3000 руб. в год
Вклад в развитие - С вами навсегда - 500 руб. в месяц, 6000 руб. в год
Вклад в развитие - Обожаю и люблю - 1000 руб. в месяц, 12000 руб. в год

Куда податься и где найтись

- diary-shelter на dreamwidth.org от  daana
- dybr.ru от  Симорошка
- Старый добрый Обвал дайри на ЖЖ

ЗЫ. За кнопку спасибо  adept-13:

баннер на страничку оплаты

<a href="http://www.diary.ru/options/pay/?services" target=_blank> <img src="http://static.diary.ru/userdir/1/3/5/0/135047/85320161.gif" border="0"> </a>

---

салли тегнула меня во флешмобе, я посмотрела и забыла исправляюсь.

Правила:
1. Нужно публиковать все правила!
2. Каждый человек должен рассказать 15 фактов о них самих!
Вот ответы на те 15 вопросов, что вам уже задали, и есть те самые факты
3. Ответить на вопросы и придумать 15 собственных...
(Отвечаете на вопросы человека, который вас отфлэшмобил, и придумывайте свои, и закидывайте все в один пост (или несколько, как вам удобнее, в общем))
4. Тегнуть 13 человек!
5. Тегнуть обязательно!
6. Можно тегать обратно (т.е того, кто тегнул тебя)
7. Будьте изобретательны с вопросами! Но можно и копировать, в общем-то, если вопрос помогает шире раскрыть какой-либо аспект.

от  Red Sally
1. будь у вас возможность попасть в будущее, насколько вперед вы бы отправились и почему?
мне вообще в любое интересно, кстати. минимум лет на сто вперед, а там бы уже - как получится ) лишь бы не закинули туда, где мы все вымрем уже а так прямо обидно. историю можно сколько угодно изучать, но как будет все развиваться без нас, мы никогда не узнаем, печаль
2. ваша первая осознанная мысль сегодня утром?
"бля почему так много пропущенных", я телефон забыла на беззвучном режиме, и родители немножко потеряли
3. при необходимости изменить все в своей жизни, не трогая только что-то одно, что вы оставили бы неизменным?
своего брата
4. шоколадное мороженое или фруктовое?
да все равно, на самом деле, пускай будет фруктовое
5. вы заблудились в незнакомом городе и не знаете языка. ваши действия.
слушайте, тут я начинаю думать технически потому что ситуации были всякие, ну скажем, бывало, когда я слегка потерялась в крохотном сицилийском городке, никто из встреченных на пути английский не знал, но у меня было название места дальнейшего назначения, бумажная карта, и искала я автобусную станцию, поэтому, доебываясь до всех подряд, в итоге помощь получила хд если я в любой стране, где есть хоть минимальная вероятность, что кто-то в городе знает хотя бы зачаток английского, или если я знаю адрес/место, куда мне собственно надо, или уж тем более если телефон включен и работает, тогда проблем на самом деле нет. люди куда отзывчивее на такие штуки, чем кажется, и понять друг друга в любом случае правда можно, в минуту стресса все нужное само вылезает кстати хд
а еще это очень сильно зависит от времени суток потеряться ночью я бы не особо хотела даже там, где знаю язык.
6. какая версия апокалипсиса, на ваш взгляд, наиболее реальна? это очень важный вопрос
конкретно не буду гадать, но что-то, причиной чему станут люди, конечно хд
7. ваша любимая сказка/легенда/история.
я не люблю сказки и легенды, а также басни и все прочее подобное. пусть будет гарри поттер, начинался он сказкой )
8. что действует на вас сильнее: предвкушение или само событие?
событие однозначно. я вообще, кажется, лишена возможность что-то по-настоящему вот прям предвкушать, и мне глубочайшим образом все равно - ровно до наступления события
9. про идеальный завтрак было. давайте про идеальный ужин. но про завтрак тоже можно *_*
все, что угодно, полезное. потому что идеал - это то, к чему можно лишь стремиться
10. вы часто удивляетесь? и чему чаще?
неа ) тут как с предвкушением. и с кучей других эмоций, судя по всему, лол. если я и удивляюсь, то это чаще всего такое, ну знаете, на русский оно нормально не переводится, - amused, - в том смысле, когда тебя развлекает что-то немного неожиданное. из серии "во дает человек", поржал и забыл то есть, скажем, понятие "неприятно удивлена" в моем случае отсутствует.
...пока печатала, поняла, что меня удивляет, когда люди искренне добры. хотя, может, скорее настораживает. это же подозрительно, откуда они такие хдд
11. назовите самый жизнеутверждающий, по вашему мнению, фильм/сериал/мульт.
сериал - бруклин 9-9, остального не подберу
12. и самый внезапный в вашей жизни фандом, в который вы вляпались, хотя ничто не предвещало.
ИМПРОВИЗАЦИЯ
13. что лучше всего помогает вам уснуть?
легкие антидепрессанты, как выяснилось, рукалицо. больше ничего хд ну и полнейшая вымотанность, когда по несколько суток не спишь, но это физиология хд
14. детская книга, которая кажется вам актуальной и во взрослой жизни.
да любая нормальная сказка, в принципе, они же об этом
15. что вы видите?

жажда, эмоции, похоть
ЗВУЧИТ КАК КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА ДЛЯ ФИЧКА


15 вопросов от меня:
1. есть ли какой-то фанфик (один, да, один), который вы перечитываете регулярно, пусть даже редко,
и если читать нечего, всегда знаете, что можете просто открыть опять этот? какой и почему?
2. как вы относитесь к чужим вредным привычкам?
3. много ли у вас друзей? и при любом ответе - осознанно ли так сложилось; то есть нравится ли вам это, или хотели бы, чтобы их было больше/меньше?
4. любимый артист (из любой творческой сферы)?
5. как вы относитесь к рпс, и есть ли для вас отличие, русский или зарубежный?
6. любимый город?
7. какие языки вы знаете, какие хотели бы знать?
8. прислушиваетесь ли вы к чужим советам по-настоящему?
9. есть ли у вас какие-то границы в том, что касается поведения других людей? то есть, скажем, если человек сделал/сказал что-то, и после этого вы считаете, что границы он перешел, и общаться вы с ним больше не будете. чего это касается?
10. вы больше любите слушать или говорить?
11. ваша идеальная работа/род деятельности сильно отличается от настоящей?
12. если бы вы писали твиттерский флешмоб "1 лайк = 1 факт о....", о чем бы писали? то есть, в другой формулировке это вопрос о том, в чем вы разбираетесь, по вашему мнению, чуть лучше других.
13. я вот честно считаю, что нет такого понятия, как любимый типаж, "он не мой тип" и вот это вот все, и что на длинноногих брюнеток будет вставать ровно до тех пор, пока в поле зрения не покажется подходящая миниатюрная блондинка а у вас типаж есть? если да, он с внешностью связан, или с какими-то яркими чертами характера, или вообще с чем-то другим?
14. хотели бы вы жить в месте, отличном от нынешнего, и почему?
15. когда в компании заходит разговор на любого рода политические темы, вы выпадаете из беседы или поддерживаете ее?

насильно вот прямо 13 человек осаливать не буду хд поэтому, во-первых, берите вопросы кто хотите, если есть настроение на что-то поотвечать.
а во-вторых, немного все-таки отмечу, это добровольно-принудительно  13sadfarewells,  Red Sally,  Perfect_criminal,  commander romanoff,  Чарли

@темы: ф-моб

---

давай не ныть,
еще ведь столько проходить
с таким крестом, размером с дом,
придется нам вдвоем.
и больше никого на свете нет,
кто мог бы дать тебе и мне ответ,
который бы убил в тебе порыв штормящих сил, тебя
внутри моих штормящих сил

@темы: music, господа актеры

---

отмотали таймлайн назад еще немного
1600

- И чего ты там про нормальность говоришь? - во второй раз за последние полчаса пытается ухватить потерянную мысль Матвиенко, активно размахивая полупустой пинтой пива; они в клубе, в вип-зоне, где сотрудники уже привыкли видеть самых разных людей, хоть как-то относящихся к Камеди Клаб Продакшн. Здесь относительно тихо, относительно спокойно и, к сожалению, сегодня относительно скучно. - Нормально у людей - это когда, ну там, работа по часам, семья дома, пес или, бля, попугай. И отпуск длинный, и еще они когда с работы идут, на улице светло. Ты вот не сравнивал бы.
Арсений не то чтобы даже сравнивал; просто размышлял, пространно и вслух, о том, что их теперешний режим, в котором импровизаторы существуют немногим меньше года, не может, наверное, вечность продолжаться; что когда-нибудь это все закончится, поменяется, приобретет более стандартную форму, в которой они смогут называть, допустим, субботу - как все остальные люди - полноценным выходным днем, а в вечером в клубе не обязательно будет считать выпитые стаканы, потому что впереди утренние съемки, и не стоит прибавлять лишней работы гримерам, муторно маскирующим их синяки под глазами.
Это не значит, что у кого-то жизнь лучше, а у кого-то хуже; это просто значит, что иногда Арсений вспоминает, сколько ему лет.

Но потом, - потом он смотрит на Пашу, который старше их всех, и ничего ему не делается, - на Пашу и ему подобных, чьи календари в айфонах больше напоминают разноцветный бред сумасшедшего, и занятости нисколько не убавляется, но и энергии - не убавляется тоже.
Нажраться надо, по-простому нажраться, вот что.

- Пес, - мечтательно тянет Арсений, вроде как незаметно сворачивая тему в другое русло. - Серег, давай пса заведем?
- Куда? - фыркает Матвиенко, тянет с тарелки в центре стола пару чипсов. - Здесь в квартиру? Или в Питере? Ты долбанулся?
- Здорово же было бы. Собака, - очевидные же, по мнению Арсения, вещи, зачем еще объяснять? - Чтобы встречала и радовалась всегда.
- У тебя Шаст для этого есть, - беззлобно ржет Сережа, прежде чем присосаться к своему пиву; со стуком поставив опустевший стакан на стол, он чешет макушку. - У меня… тоже найдется кто-то, какие проблемы. Нахрена тебе собака?
- Шаст хвостом не виляет, - наполовину серьезно отвечает Арсений и, тут же поймав в глазах Сереги невысказанную пока шутку, выставляет ладонь вперед, практически другу в лицо, - цыц, хвостатый.
Сережа отбрасывает его руку в сторону, смотрит куда-то вбок, прищуривается, пытаясь что-то разглядеть в полутьме, разбавляемой только миганием неоновых огней:
- Вон идет. И правда не виляет, слушай.

Шастун в этот раз одевается в клуб так же, как и в любое другое место в мире, разве что капюшон все-таки с головы скинул; Арсений, не регистрируя больше ничего стоящего его внимания в поле зрения, беззастенчиво пялится на поблескивающие в мелькающем свете кольца, почти пропуская мимо ушей Сережино, насмешливое и тихое:
- Дыру в нем прожжешь, дебил.
- Сам дебил, - автоматически откликается Арсений, немедленно поздравляя себя с ответом, достойным детского сада. Шаст с Димой, тем временем, видят их наконец, ускоряют шаг, приближаясь к столу; Позов падает на диван с краю, возле Сережи. Арсению, наверное, тоже нужно бы сдвинуться, но он откровенно тупит, зависнув на чужих украшениях; нависший над ним Антон в конце концов только фыркает и перелезает через колени Арсения, усаживаясь между ним и Матвиенко; щелкает пальцами перед носом:
- Арс, ау. Земля вызывает…
- А? Ага. Прием, - включается Арсений, похлопав глазами; улыбается Шасту, который, оказывается, успел притащить с собой целый поднос шотов и теперь деловито расставляет по три штуки перед каждым из собравшихся за столом.
Арсений, честное слово, ни черта не заметил.
Какие мелочи, подумаешь, все нормально.

- Катя привет передает, - сообщает Позов, убирая телефон в карман, и берется за первую рюмку. - За что пьем?
- За успех, - ухмыляется Сережа, подавшись ближе к столу, - всеобщий.
Они переглядываются, быстро пьют, все четверо; Арсений понятия не имеет, что именно только что проглотил, но более крепкий алкоголь, в сочетании с уже выпитым, неожиданно быстро дает в голову; осталось только поймать тот момент, в котором его память, как обычно, счастливо начнет отрубаться, и не дать ему случиться.
Антон, тем временем, уже шутливо лупит по рукам Матвиенко, потянувшегося было к собственному телефону:
- Трансляции эти твои, бля, братан, давай не сегодня…
- Я смс-ку написать хотел, - смеется Сережа, вяло отбрыкиваясь, вырывает-таки и айфон, и руки из хватки Шаста. - Не буду я ниче транслировать, спокуха, - уже увлеченно стуча пальцами по экрану, он бросает хитрый взгляд на Антона, - можешь что хочешь делать, никто не узнает.
- Это чего? По-свински нажраться? - вскидывает брови Антон. - Вот спасибо, - схватив вторую рюмку, он оборачивается к Арсению, солнечно улыбаясь. - Мне Серега бухать разрешил, слышал? Король.
- Он попутал чего-то, - ухмыляется Арсений, борясь с желанием поймать руку Антона в свою и рассмотреть поближе хотя бы один браслет. - Король здесь я.

За первым подносом следует второй, почти аналогичный; на третьем они тормозят, не желая завтра тащиться в Главкино совсем уж невменяемыми, и тянут время, не испытывая особенной необходимости - или жажды - разъезжаться. Серега с Димой сдвигаются в угол дивана, ржут о чем-то своем, Дима хаотичнее обычного жестикулирует в процессе рассказа, деталей которого Арсений даже не слышит, и Сережа от смеха валится набок, неосознанно хватаясь за живот.
Антон, рвавшийся минут десять назад куда-то плясать, присмирел; сидит себе, уперевшись локтями в колени, вертит в руках пустую рюмку и в клубном антураже больше всего напоминает человека, которого готовятся сфотографировать для чего-то классного.
Разворот в журнале с фоткой на тему мелких печалей золотой молодежи, или вроде того; у Арсения и без того по жизни странные аналогии, а уж на пьяную голову - проще и не пытаться.
Невыносимо хочется… чего-то. Взять наконец Шаста за руку, придвинуться поближе, спросить что-то.
Поцеловать его тоже хочется; Арсений уже даже не пугается вот этих своих идей, потому что бороться с собой можно миллион лет, а результат все равно один, из головы ничего не выбросишь.
Выбрасывать он умеет, но стоит ли пытаться?
- Шаст, - зовет Арсений, не выдерживая; Антон поворачивает голову, они встречаются взглядами и несколько секунд просто таращатся друг на друга, как идиоты; Арсению не нравится считать себя идиотом, но - если не вслух - он вполне способен оценить себя здраво. - Дай побрякушки посмотреть?
- Посмотреть? - непонимающе переспрашивает Антон, но одновременно ставит рюмку на стол, сдвигается чуть ближе к Арсению, смотрит так, будто не уверен, чего от него ждут дальше. Арсений и сам не слишком уверен, что конкретно имел в виду, поэтому делает то, что собирался; взяв руку Антона в свою, задумчиво вертит сначала одно кольцо на указательном пальце, затем второе - на среднем.
Колец у Шастуна полно, времени - полно тоже.
- Это фетиш у тебя секретный? - хмыкнув, уточняет Антон, но руки не отнимает; ерзает, разваливаясь поудобнее на диване, откидывает голову на обитую кожей спинку в практически зеркальной Арсению позе; вновь зависший на руках Антона Арсений чувствует его взгляд на себе. - Колечки? Могу подарить, хочешь?
- Неа, - на редкость меланхолично мотает головой Арсений, переходя с колец на мешанину браслетов и четок, хаотично намотанных на запястье Шаста; цепляется за бусины слегка отросшим ногтем.
- Не хочешь, или не фетиш?
- И можно без хлеба, - усмехается Арсений. - Ни то, ни другое.
Это и правда не фетиш; разве что можно назвать это зацикливанием на одном человеке - целиком? Со всеми его мелочами сразу?
У Арсения впервые такое, и он пока что не до конца разобрался с определениями.

Впервые такое; чтобы так долго, чтобы так сшибало.
Чтобы было спокойно, - как будто смиренно чувствуешь неотвратимость, неизбежность происходящего, - ждешь только, когда окончательно накроет.

- По домам поедем? - упорно не глядя на Антона, Арсений поднимает голову; Сережа, привалившись к плечу Позова, продолжает что-то ему втирать, а Дима явно уже клюет носом. - Или девчонку будешь искать себе?
- Да какую там… - Арсений все-таки косится на Антона, и тот смотрит на него как-то странно. - Какую девчонку? Не, Арс.
- Коротышки наши заснут сейчас, - Арсений кивает в сторону друзей, и Антон смешливо щурится:
- Не наши проблемы. Хотя можно и такси вызвать им.
- Им?
- Ну, не знаю. Вечер хороший, - пожимает плечами Антон. - Не особо хочу заканчивать.
Только в этот момент Арсений понимает, что все еще удерживает запястье Антона в своей ладони, поглаживает пальцами, перебирая браслеты; Шастун вроде бы не полный дебил, чтобы даже спьяну не замечать, а значит - просто не протестует.
Вот и здорово, вот и отлично; неотвратимость и неизбежность вдруг накатывают на Арсения так яростно, что он, выпустив все-таки руку Антона из своей хватки, таращится в украшенную фотографиями посетителей стену, пытаясь успокоить расшалившиеся неизвестно от чего нервы; со стороны, вроде бы, не очень заметно должно быть, что он в не поддающейся объяснениям панике.
- Арс? - ну, естественно, Антону как раз заметно. - Нормально все?
- Ага… - медленно кивает Арсений, возвращает взгляд на Шаста и кивает резче, - ага. Зависаю сегодня.
- Это старость, - хохочет Антон, успевший в какой-то момент придвинуться вплотную; Арсений смотрит на него и думает, что, если бы очень захотел, мог бы вновь взять Шаста за руку. Прижать к себе прямо сейчас и, блядь, сделать что-нибудь, давно же пора; высока вероятность, что он даже не получит по морде, в этом он уверен спустя год существования шоу, пару лет до него.
Но Арсений, как последний дебил, не хочет - так. Не хочет в клубе, не хочет оставшихся шотов на столе, не хочет всезнающих взглядов немного ожившего Сереги, развалившегося напротив.
Он обещает себе: в следующий раз, и не уточняет, что имеет в виду; не имеет понятия, какой раз окажется следующим, когда он все-таки представится.
(Через две недели, после вечерних съемок, в темных коридорах Главкино, когда терпеть он уже не сможет совсем.)
- Я всегда молод душой. И телом, - торжественно заявляет Арсений, садится прямее; Антон улыбается шире, и от него сложно отвернуться, поэтому Арсений, полностью признав свою слабость духа, пока что не собирается. - Давай все-таки все вместе на такси.

Растолкать успевших все-таки задремать Диму с Сережей оказывается сложнее, чем кажется, но они все равно опережают такси; топчутся недалеко от входа в клуб в безмолвном ожидании, изредка перебрасываясь отрывочными фразами. Позов прикуривает сначала себе, потом Антону, без вопросов отдает еще одну сигарету протянувшему руку Арсению; Матвиенко поднимает брови, но не комментирует.
Явно устав смотреть на то, как Арсений борется с зажигалкой, Антон приближается к нему, щелкает своей, укрывая вспыхнувший огонек ладонью от разбушевавшегося в ночи теплого ветра; легкая улыбка не сходит с его губ, и Арсению хочется думать, что он - и есть причина.
Ему всегда хочется так думать; он всегда думает.

@темы: графомания, господа актеры

---

1460

Дверь в Пашину гримерку наполовину приоткрыта, и Арсений замирает на пороге, хотя секундой ранее не собирался даже заходить, но:
- Арс, - негромко зовет его Паша, у которого, судя по всему, локаторы какие-то особые настроены, нюх нечеловеческий, слух, что там еще такого бывает; потому что Паша сидит, вытянув ноги, запрокинув голову на спинку высокого стула, и глаза у него закрыты. Под глазами налеплена какая-то чушь, Арсений на самом деле не помнит, как эти штуки называются, но предназначены они вроде бы для того, чтобы избавляться от синяков; он знает об этом лишь потому, что ему самому не помогло.
- Да, ваше сиятельство? - серьезно откликается он, делая шаг в гримерку; Воля, не открывая глаз, гостеприимно взмахивает рукой в сторону дивана, самого удобного на всей территории Главкино, и ухмыляется:
- Сам ты сиятельство. Я - высочество, это как минимум, а лучше - бери выше. Если работа дорога. Дорога тебе работа, Попов?
- Дорога, ваше императорское величество, - с готовностью отвечает Арсений, широко улыбаясь; на мгновение он забывает о том, как сильно был раздражен последние минут двадцать, и благодарить за кратковременную потерю памяти, кроме Паши, в общем-то и некого.

Не совсем к месту Арсений вдруг вспоминает, что ведущим мог быть кто-то другой; ведущим мог оказаться Руслан Белый, например, и как же, черт возьми, хорошо, что этого не произошло. Белый - чертов комок нервов под наросшей шкурой, наполовину состоящий из неоправданных ожиданий, нерастраченных чувств, застарелого стыда и тянущегося последние лет десять неприятия себя; Арсений наблюдал его вместе с бывшими собратьями по Убойке на одном и том же мероприятии, он знает, о чем говорит.
То ли дело - Паша; у Паши миллион рабочих часов в неделю, не отражающихся на внешнем виде и блеске в глазах. Пашины глаза говорят о том, что он, - все еще цепкий, едкий, насмешливый, отголосок маски гламурного подонка во всей, наконец-таки, спустя все годы, полноте, - счастлив в браке, счастлив в отцовстве, счастлив в деятельности, да и вообще - со всех сторон - охренителен. Сумел сделать свою жизнь такой, умеет убеждать других людей, что и для них это возможно.
“Импровизацию” несчастный человек просто не смог бы вести; вышло бы слишком, - слишком зло, слишком въедливо, слишком неловко местами, слишком грубо, - много всяческих “слишком”, о которых Арсению даже фантазировать не хочется.

- Ты чего злой-то такой?
- Блин, - не выдерживает Арсений, - Пашка, серьезно. У тебя там третий глаз на лбу, или что?
- Я просто очень умный. Понимаю, тебе такое не очень знакомо…
- Ха-ха.
- ...но у нас, мудрецов, такое случается. Прозрение, - как ни в чем не бывало заканчивает фразу Воля, после чего все-таки разворачивается, смотрит на Арсения, снимая с лица те штуки от синяков. - А еще у тебя голос ниже становится, когда ты бесишься, и как будто горло тебе кто-то сдавливает. Ну так, слегка, для профилактики, но заметно. Такие дела, Арсюха.
Арсений пялится на Пашу и, вот уж редкое явление, не сразу подбирает слова.
- Мы слишком много времени рядом проводим? У тебя это все записано где-то?
- Да, Арс, книжка в сумке, - закатывает глаза Паша, сползает ниже на стуле и скрещивает руки на груди. - Дорогой дневник, бла бла, сегодня Арсений опять ведет себя странно, впрочем, ничего нового, - хмыкнув, Паша смеряет Арсения взглядом и качает головой. - Мы все еще об этом говорим? Окей, я внимательный, ты доволен? Особенно к друзьям. После рождения детей - вообще, считай, эмпатом заделался. Запомни и в корыстных целях не пользуйся.
Блистательно изобразив пантомиму, в которой он закрывает рот на замок и выбрасывает невидимый ключ через плечо, Арсений откидывается на спинку дивана и устало оглядывает гримерку; удобная временная амнезия отжила свой срок, и былое раздражение накатывает по новой.
- Я поговорить хотел, - заявляет Арсений, хотя совершенно не собирался ни о чем ни с кем говорить; Паша только брови поднимает, побуждая продолжать. - Вот чего им всем надо, а? - молчаливым пояснением Арсений приподнимает руку с зажатым в ней телефоном, хмурится. - Всем им - что? Каждый раз по кругу, вижу очередной бред этот идиотический, ответить хочется, я и отвечаю. Оксанка мне потом все твердит, мол, да ты чего, да так нельзя, Арс, помягче будь, комментарии не читай, мало ли что пишут, смерти не желают - и на том спасибо скажи… Да лучше б желали, мне-то какая разница.
После съемок Сережа устроил трансляцию, в которую Арсений не вовремя для себя влез, начитался очередных радостных просьб потрахаться с Шастом, высказал все, что думает по этому поводу и свалил, не дождавшись остальных, гулять по коридорам Главкино; он собирался побыть один, позлиться на себя и на все вокруг - тоже один, но случился Воля.
Оно и к лучшему, кажется.
- Ты злишься, потому что границ не знаешь еще. Все вы, - снова ухмыльнувшись, Паша одним широким плавным движением наклоняется к брошенному у ног кожаному рюкзаку, вытаскивает оттуда какой-то термос; Арсений чувствует запах мяты. - Это нормально, потом пройдет.
- Когда “потом”? - насупившись, уточняет Арсений, сам себе напоминая дошкольника, которого заставляют жрать цветную капусту вместо сникерса. - Бесит - сейчас. Мы, вот что, не такими популярными будем, если школьницы в своих инстаграмах перестанут меня под Тоху подкладывать во всех позах?
- Арсений, друг Арсений… Во-первых, ты и так там. Давно и комфортно лежишь, - ржет Паша, не обращая внимания на вскинутые в его сторону средние пальцы Арсения. - В смысле, я в курсе, оттого и бесишься. Во-вторых, может, и не такими популярными, представь себе. Камеди еще на кассетах выпускали, а мне уже показывали на каких-то форумах, как мамы твоих нынешних фанаток что-то там выдумывали про меня и кого угодно еще. Про Вадика вот, Галыгина, бля, прикинь?.. Я тогда не врубался вообще, пиздец. Но тоже часть аудитории. И чтобы от нее избавиться, тебе в миллион раз больше усилий придется приложить, только, - Паша наставляет на него указательный палец; в этом жесте Арсений немедленно высматривает укоризну и хмурится еще больше, - никто тебе этого сделать не даст, это понятно же? Они еще переключатся. Смерти начнут желать, прям как ты хочешь. Ты бы знал, чего я сейчас только не читаю. И жена страхолюдина, и я дрыщ позорный, и шутки не смешные, и гореть бы нам всем хуевым семейством в аду. Ну и? Мне за Лясю каждого вычислить и морды ехать по стране бить, или что?
- Да ничего, - огрызается Арсений, вздыхает, ладонями проводит по лицу. - Но в мозгах-то что у них там творится вообще?
- А у тебя? Стена, Арс, - Паша рубит ладонью в воздухе, - вот такая вот, невидимая. Не разбивай ее своим же лбом, если не просят. Вслух ничего не зачитывай, в черные списки отправляй, если надо. Футболки сам перестань развозить, это круто, ты молодец, но ты даешь повод думать, что куда-то приглашаешь и двери распахиваешь, даже вот так тупо. И вообще, - колесики на ножках Пашиного стула тихо скрипят о паркет; подъехав к дивану, Паша вытягивает руку и щелкает Арсения по лбу.
- Эй! Щелбаны-то за что?
- Для профилактики, - важно сообщает Паша, закинув ноги на подлокотник дивана; Арсений немедленно предпринимает несерьезную попытку сбросить их, но терпит ожидаемое поражение, - и за все хорошее. Не заморачиваться ты можешь? Ты же не хочешь даже, идиота кусок.
- Меня притесняют, - глубокомысленно кивает сам себе Арсений. - Меня здесь никто не любит. Не уважают на собственной работе. Начальник - тиран и обзывается.
- Поговори мне еще, - отмахивается Паша, не глядя сбрасывая звонок на едва успевшем зазвонить айфоне. - Ты истерить закончил?
- Ты не видел, как я истерить умею? Я и не начинал даже.
- Вот и славно, - Паша смотрит на него то ли с одобрением, то ли с сомнением, Арсений не может определить, чего во взгляде больше; да и без толку, сам же знает, что одним этим разговором ничего в его дурной голове не решить, да и вообще ничем не решить, но Паша правильно говорит, наверное.
Потом пройдет.

На послышавшиеся из коридора шаги Воля оборачивается первым.
- Арс? - Антон замирает на пороге так же, как ранее - сам Арсений; с ног до головы в черном, наушники заранее в ушах, ненужные здесь солнечные очки сдвинуты на лоб, руки в карманах и сдвинутые брови. Типичный вечерний Шастун, готовый к поездке на такси куда-нибудь подальше отсюда. - Поехали?
Паша смотрит то на одного, то на другого так самодовольно, будто сам факт их общения - личное достижение и огромная гордость его величества; Арсений никогда не поймет, что с Волей, в конце концов, не так.
Антон приваливается плечом к косяку, трет кулаком глаза, на Пашу смотрит с легким сонным недоумением, - как будто не уверен то ли в том, что в собственной гримерке делает Паша, то ли в том, что в Главкино забыл он сам, - а на Арсения - выжидательно, и он подскакивает с дивана; передергивает плечами, сбрасывая приевшееся уже раздражение и весь рабочий день с ним впридачу.
- Поехали. Разрешите идти, ваше императорское?..
- Вольно, разрешаю, - улыбается Паша и, словно переключив режим, немедленно утыкается в позабытый телефон. Антон бурчит что-то вроде пожеланий спокойной ночи и сладчайших снов, закидывает руку Арсению на плечи и увлекает за собой, в привычный полумрак коридоров, прямиком к выходу.
- Вещи твои забрал уже, - Антон поддергивает свисающую с его плеча лямку явно потяжелевшего за день рюкзака; усмехается. - Хотя толку… Через восемь часов уже обратно.
- Спасибо.
- Нормально все?
Допустим.

На ходу повернув голову к Антону, Арсений смотрит на него всего пару секунд, но уверен - на всю жизнь практически:
- Да. Конечно, да.
Шаст улыбается сдержанно; смотрит - ярко.

@темы: графомания, господа актеры

---

внезапно вот так

24.10.2017 в 21:24

Пишет  Narcissa_Malfoy:

Настало время поговорить про РПС!
Вы любите РПС столь же страстно, как любим его мы?
Ваше сердце начинает биться быстрее, когда вы слышите заветные "Дж2", "Макфасси", "РДЖ", "Эванстен", "Хиддлсворт", "Олег Евгеньевич и все-все-все", "Оксимирон и все-все-все"?

Тогда обязательно приходите на наш паблик-ток, посвященный теме РПС!

05 ноября, Слэшкон-Осень 2017
в 15:00, малый зал



Паблик-ток - это живая беседа с героями перед аудиторией. В нашу импровизированную студию придут популярные фандомные авторы, которые с удовольствием ответят на наши коварные вопросы и расскажут о том, как же они дошли до такой РПС-жизни

Наши гости:

 marina_ri
 ИЖДУ
 Fujin!!
 Sandra-hunta
 забавная

ведущая:  Narcissa_Malfoy

Сейчас РПСом уже никого не удивишь, это давно перестало быть «нишевой» темой.
Музыканты, актеры, прочие медийные лица не просто в курсе происходящего, они активно заигрывают с фанатами, давая желаемый фансервис. Фансервис, который стал обязательной частью рекламных кампаний фильмов и сериалов.

Но было время, когда все было в новинку, и многие поклонники даже верили, что это происходит на самом деле!

Мы поговорим о том, что же такого привлекательного (или наоборот) в РПС, вспомним, как (и с кого!) все начиналось и развивалось. И, конечно же, поговорим об опасностях, которые таит в себе РПС.

Будем рады вас видеть!

---

не могу не репостнуть, потому что половину видео здесь я сама скидывала мари, потому что ребята котики, и потому что до сих пор помню аналогичный, но куда менее связный пост, которым я когда-то объясняла мари про ван дирекшн

тут все хорошо и понятно, мари, правда, не стала добавлять про то, какие они все дикие засранцы на самом деле, и какую чушь нередко несут; и как иногда бывает очевидно, что паша давно умеет общаться с фанатами и фандомами и понимает, где шутить, где можно грубить, где сглаживать углы, - а эти все четверо - нихрена не умеют, на самом-то деле, не дошли еще и не доросли; и про то, что там вокруг них тоже всякие люди, из воронежа, из питера, приехали с ними и работают с ними, и ну это так классно же, когда хорошие люди друг друга находят и остаются )
и про всякое другое, но это все в общем неважно, детали, мелочи. короче, они классные. и мы придумываем всякие ау и собираемся писать фичок который вам всем придется читать. можно какоридж. готовьтесь.

24.10.2017 в 00:35

Пишет  13sadfarewells:

это пост про "Импровизацию" для Скаты! и, может быть, для КОЕ-КОГО, кто не желает проникаться!!
поэтому под катом, как вы понимаете, актёры из "Импровизации"

в общем начнём с Паши Пашу вы сами прекрасно знаете, поэтому я вот покажу тот пост в инстаграме мой любимый:

пост в инстаграме

A photo posted by Instagram

пару пейринговых видео добавлю, раз уж такая пьянка хд

@темы: ДНИЩЕ, господа актеры

---

ask.fm/Azabavnaya

поговорите со мной!

запись создана: 02.09.2017 в 14:13

---

две тыщи двести и они в италии потому что хочу так

Они летят в Рим, потому что так хочет Арс.
Потому что “я был там всего один раз и очень соскучился, потому что “ага, Шаст, конечно, еще я на пляжах с тобой не валялся”, потому что “на площади Навона есть отличный отель, совсем небольшой, по-домашнему все, а теперь и денег на него реально хватает”.
Потому что Антон согласен.

В их распоряжении - три несчастных дня, даже два с небольшим, из которых стоит выжать максимум; февральский Рим - ничего такой, балует, никаких обещанных дождей или слишком сильных ветров, только часть прохожих зябко кутается в воротники пальто по утрам, но зима не портит этот город так, как портит Москву, мучает Питер и уничтожает Воронеж. Февральский Рим - это куда меньшее количество туристов, слишком холодное вино в бокале и донельзя счастливый, светящийся буквально Арс, поедающий только что купленное у какого-то добродушного усача мороженое.
- Мужчина, вам сколько лет? - хохочет Антон, наблюдая за тем, как Арсений слизывает каплю подтаявшего мороженого с тыльной стороны ладони. - Пять?
- Мне семь, - с достоинством отвечает Арсений, сидящий по-турецки на каменной лавке; за его спиной - какой-то монастырь, не узнать даже, в чью честь назван, все надписи только на итальянском. - Мне семь, и я уже большой. Хочу есть мороженое - и ем.
- Когда ты простудишься, я не буду тебя лечить, - предупреждает Антон, озираясь в поисках знака, запрещающего курение, и не находя ничего похожего; тянется за брошенной утром в карман кожаной куртки пачкой. - Ты такой будешь хрипеть, ох, ах, Антоха, че ж я за дебил такой, мороженое в феврале начал жрать…
- Отвянь, дядя, - заявляет Арс и, в ответ на вскинутые брови Антона, пожимает плечами. - Ну, мне ж семь.
Любовь Арсения к холоду все еще не поддается, на взгляд Шастуна, никаким разумным объяснениям; когда Антон закапывается в воротники и капюшоны целиком, Арс разве что соглашается застегнуть наконец куртку, - когда народ вокруг явственно дрожит под валящим с неба снегом, Арс, подумав, красиво заматывает шарф, - да и шапки если и надевает, то, кажется, исключительно в эстетических целях, модник херов. Арсений торчит на холодных барнаульских балконах в декабре, отгуливает всю новогоднюю ночь по морозным питерским улицам, покупает уже третий рожок мороженого за один римский день.
Либо намекает на то, что его неплохо бы отогреть, либо намекает на то, что мозги уже совсем отмороженные.
Сам Арсений обычно отвечает, что просто не любит зимнюю одежду, а кровь у него - горячая.
- Ты такой горячий, - чаще всего, с наибольшим придыханием, соглашается после таких заявлений Антон и - чаще всего - уворачивается от и без того невесомых подзатыльников, без толку пытаясь подавить уместный разговору ржач. - И без одежды лучше смотришься, точно.
Это, кстати, не то чтобы правда; Арс всегда смотрится круто, если спросить Антона, и это умение, которому он иногда немного завидует. Ну, примерно как может завидовать случайный посетитель музея человеку, изображенному на портрете перед ним, - или читатель, перелистнувший страницу журнала и зависший над чьей-то классной фоткой, - вроде видишь, насколько этот человек хорош, но это же, блин, картинка; чудо, хрен знает кем изображенное.
Не простой смертный.
Антон никогда ничего подобного вслух не скажет; он же не идиот, чтобы вот эту вот хрень лепетать, Арс его засмеет просто.

Не засмеет, возражает всезнающий внутренний голос, зачастую подозрительно напоминающий то ли Диму, то ли Волю.
Антон молчит все равно.

Большую часть второго дня они тратят на Авентину; с вершины холма вид настолько крутой, что Антон теряется иногда в бесконечных попытках выбора между тем, чтобы вытащить телефон и начать фотографировать все, что находится в поле зрения, и тем, чтобы забить на дурацкую необходимость хранить что-то на карте памяти, если его собственная память вполне себе еще работает; чтобы просто смотреть.
Арс смотрит, - долго, словно тоже пытается запомнить получше, не зная, когда получится еще раз здесь побывать, получится ли, - а потом, как обычно, просит щелкнуть его пару раз, заранее изображает все самые идиотские позы из своего арсенала, и достать смартфон все-таки приходится.
- Давай только по-нормальному, - просит Антон, убирая вспышку; Арсений, успевший сесть на корточки и притвориться придурком, закатывает глаза и поднимается на ноги.
- Ну Шаст.
- Ну Арс, - передразнивает Антон, отходя на пару шагов назад. - Давай-давай.
- Ну Шаст, - продолжает ныть Арсений, но больше позы не меняет. - И что, просто стоять вот так? Неинтересно никому.
- Можешь сесть, - разрешает Антон и, усмехаясь, добавляет, - ты и так хорош.
- Это да, - бодро кивает Арс, скрещивает руки на груди, смотрит куда-то вдаль, на невысокие светлые крыши и полуголые деревья; ухмылка рвется с его губ на свободу.
- Не в инстаграм же снимаю, - объясняет зачем-то Антон, как будто Арс и без того не догадался уже. - Так, просто.

Жилые кварталы на Авентинском холме - забавные и немного нелепые, череда похожих как братья домов по обеим сторонам узкой проезжей части, отовсюду торчит зелень и какие-то цветы в разноцветных горшках, за самыми высокими заборами прячутся жители богатых особняков; Антон даже удивляется в какой-то момент:
- Как же тут тихо, - но провожает взглядом очередной симпатичный дом, который они медленно проходят, и исправляется, - но классно.
- Я бы жил тут.
- Да ладно? Со скуки бы не помер?
- А что, спускаешься, - Арсений неопределенно взмахивает руками, вроде как обозначая движение куда-то вниз, - с холма сойдешь - уже и город тебе, и все что хочешь. С экономикой полная задница, ну да, но людей смешить - не мешки ворочать.
- Все равно лучше мегаполис, - Антон чешет затылок, закидывает затем обе руки за голову, сцепляет пальцы в замок на шее; после холодного утра город будто разогревается, просыпается, приходит в себя, солнце наконец выходит нормально и начинает даже вроде бы еле заметно греть, а ветер стихает. - Ну в смысле, чтобы жить. Люди там. Живое все. И, блин, в Европе ничего круглые сутки не работает, как они существуют-то вообще?
- Это чтобы ты спать пораньше ложился, - фыркнув, Арс обгоняет его, разворачивается и продолжает идти спиной вперед с такой легкостью, словно знает каждый участок пустой дороги. - И за бухлом не бежал в последние три минуты до того, как продавать перестают.
- Один раз всего было, - дуется Антон, хмыкает в ответ на всезнающий взгляд. - Ну, три. Пять. Ой, да отвали.
- Я тебя спою сегодня, - обещает Арсений, потягиваясь на ходу.
- Как песню?
- Как танец, блин, Тох. Спаивать буду. Когда еще теперь…
- Тогда ладно, - улыбается Антон. - Тогда не отваливай.

Они добираются сначала до отеля, потому что Арс, верный привычкам и имея такую возможность, не собирается весь день таскаться в одном и том же; меняет одну футболку на другую, затем - не без помощи Антона стаскивает и ее, потому что, несмотря на то, что они в Риме, а не в любом городе России, привлекать к себе внимание огромной надписью про “я перестал волноваться” - это как с огнем играть; Антона более чем устраивает, что на них здесь никто не смотрит.
То есть, - смотрят, конечно, они местами все равно выделяются, - Арса уже разок приняли за своего, а самого Антона - за, мать его, модель, Арс умилялся часа два, но, - никто не подбегает просить автограф, не фоткает исподтишка, не задает тупых вопросов; вообще по-русски не говорит никто, кроме горничной в отеле, давно перебравшейся в Италию из Украины, но этой женщине вообще на все, кажется, пофигу.

На площади Испании темновато и людно; народ расселся дружными группами по всей Испанской лестнице, поддерживая вечную жизнь в присмиревшем городе, но сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, ни Антону, ни Арсению не особенно хочется здесь задерживаться.
Прелесть в том, чтобы свалить с наиболее популярных мест в чужом городе чужой страны, в том, чтобы начать приобщаться; Антон не понимал раньше.
Да и не то чтобы много путешествовал.
Арс ведет их куда-то, - так уверенно, что Антон почти всерьез удивляется, когда Арсений признается, что вообще понятия не имеет, куда они держат путь, - и, поддавшись теплому вечеру, стаскивает все-таки куртку; в черном джемпере Арс похож на кого-то важного, даже если совершенно не старается.
Может, потому, что для Антона он важен всегда, прилагает усилия или же нет; в голове такие вещи все еще продолжают звучать по-идиотски, так что об этом Антон тоже, чаще всего, молчит. Но не удерживается хоть от чего-то; уже в случайно выбранном ими, совершенно наугад, ресторане, когда они устраиваются за угловым неприметным столиком и ждут заказ, Антон берет руку Арса в свою, разглядывает задумчиво, хотя голова от мыслей в основном блаженно пуста; стаскивает со своих пальцев пару колец и примеряет их на Арсения.
- Шаст, - негромко зовет Арсений, улыбка слышна в его голосе; уже начиная улыбаться в ответ, Антон поднимает взгляд.
- А? - осмелевший здесь, в отсутствие привычной российской публики, он все равно ищет любые намеки на то, что делает нечто неверное, но Арс только качает головой, не меняя до странности мирного выражения лица:
- Ничего, - удовлетворенный этим абсолютно, Антон возвращается к своему занятию; покрутив еще немного, оставляет кольца на пальцах Арсения, сжимает его ладонь в своих; вздрагивает от неожиданности, когда Арс вдруг продолжает, - здесь, кстати, за что-то такое… наехать могут неслабо, не слабее, чем у нас, - поймав взгляд Антона, Арсений кривится слегка, - к сожалению.
- Да ладно? - в представлении Шастуна Европа - единый организм, слаженный в своем стремлении к свободе, к толерантности, хер там знает к чему еще, вот к этим всем вещам, что они сами-то в себе оба все еще продолжают воспитывать, но так же продолжают и отчаянно выискивать.
- Католики, - невнятно поясняет Арсений, не делая ни малейшей попытки убрать руку. - У Сереги приятель в Лондоне живет, рассказывал как-то про подругу свою, она с Сицилии. Призналась как-то семье, что и по мальчикам, и по девочкам, думала, ну, взрослая же, на две страны уже давно, пускай знают.
- А они что?
- Сказали, ничего общего иметь не хотят с ней. И пускай в свой Лондон проваливает, раз стала такая, - машинально поглаживая запястье Антона большим пальцем, Арс откидывает голову на спинку дивана. - В общем. Не такие уж мы все и разные иногда.
- Хуйня это, а не семья, значит, - решает Антон, во взгляде Арсения читая то же, что думает сам; своим семьям они рассказывать ничего такого не стали бы. Сейчас - чтобы на скандалы не нарываться, потом - родители уже пожилые будут, с хрена ли их волновать.
Но когда-то придется.
Антон разглядывает Арса, на ломаном английском флиртующего со смешливой официанткой, притащившей им пару огромных тарелок на огромном подносе, и понимает: придется, придется.
Никак они уже не отвертятся, после стольких лет дружбы, после пары лет вроде как вместе, с шоу или без него, и пропади пропадом.

Арсений утверждает, что Антон не сможет рассказывать анекдоты десять минут без передышки, и он с удовольствием принимает вызов; уже двенадцатая минута пошла, а Антон радостно шпарит практически без остановки, пока они обходят по периметру очередную красивую церковь, название которой Антон снова забыл.
(Сант-Аньезе-ин-Агоне, поучительно повторял Арсений каждый раз, когда они покидали или возвращались в отель.)
Перед церковью - облепленный скульптурами обелиск; перед Антоном - довольно ухмыляющийся Арсений, который, по его собственному признанию, устал уже просто ржать. Вино, которое они неизвестно каким образом все-таки перестали в себя вливать минут сорок назад, все еще занимает законное место в крови, замедляя разгон только под действием ночной прохлады; будоражит и делает жизнь легче.
Антон не хочет уезжать.
- Ты чего? - вскидывает голову Арс, когда Антон прерывается наконец на полуслове.
- Чемодан собирать еще, - бормочет Антон; хорошо хоть, один на двоих, поездка слишком короткая. - Так впадлу.
Арсений читает его с одного внимательного взгляда; вздыхает, обхватывает ладонью предплечье, тянет в сторону показавшегося впереди отеля.
- Я тоже не хочу, - соглашается он, зная, с чем на самом деле.
Дима с Сережей звонили уже по скайпу днем, напоминали, сволочи, что выходные кончились, ближайшее мероприятие послезавтра, и не охренели ли они сваливать в свои европы и италии, подлецы; просили привезти сувениры, Матвиенко верещал, что требует магнитик.
Хрен вот им, а не магнитик.

Не отпуская Антона, Арс тянет его по лестнице на второй этаж, в номер, в такой внезапной спешке, что они оба сталкиваются у порога номера, Арс будто нервничает, пока Антон пытается выискать в карманах ключ; накидывается, как только они оказываются внутри, прижимает Антона к захлопнувшейся двери, расцеловывает до мгновенной, непрекращающейся больше дрожи; хлопает Антона по запястью, когда тот рефлекторно тянется к выключателю.
В номере темно, но глаза у Арса светятся получше любого ночника, любой гребаной звезды, Антон не может держать собственные глаза открытыми долго, стонет, рвано выдыхает, но смотреть тоже хочется, это почти мучение, - чья-то музыка на незнакомом языке слышна из-за приоткрытого окна, негромкие голоса доносятся из комнаты этажом выше, одеяло сбивается под упавшим на него спиной Антоном, летят куда-то в сторону сброшенные кеды, и Арсений.
Бля, Арсений.

Они не слышат будильников, конечно; просыпаются на полчаса позже, чем собирались, и Антон все еще не особенно хочет вставать, потому что встать - означает собирать вещи, собирать вещи - значит сваливать.
Арс таращится на него полусонными глазами, обхватив левой рукой подушку; тянет правую к лицу Антона, и тот, загораясь не вырвавшимся наружу смехом, кусает его за палец.

- До аэропорта полно времени еще, пошли, - провозглашает Арс сразу после выселения и, бесцеремонно схватив Антона за руку, тянет его за собой, чуть не спотыкаясь о чемодан; они практически добегают до ближайшей остановки двухэтажного туристического автобуса, за который Арсений поспешно расплачивается и немедленно торопится на второй этаж, туда, где нет крыши, только жесткие сиденья, голос гида в ненужных им наушниках и вновь выглянувшее сегодня солнце.
Не сойдя ни на одной остановке, они проезжают большую часть маршрута, осматривая с высоты автобуса практически весь город; Арс садится на ряд позади, вытягивается вперед, обнимает сползшего пониже по сиденью Антона за плечи, губами жмется к виску; это, сука, так хорошо, что почти больно.
- Пиздец, - выдыхает Арс редким еле слышным матом. - Давай останемся, забьем и останемся.
- И спрячемся, и симки выкинем, и имена сменим, - подхватывает Антон, жмурясь на солнце. - Я в модели пойду.
- Я ресторан открою, чтобы с вином и всеми делами, - помолчав секунду, Арс улыбается ему в висок. - И шоурум.
- Ну нахрен, - смеется Антон, закрывая уже и так прикрытые солнечными очками глаза; ветер ерошит нерасчесанные волосы, Арс сжимает руки чуть крепче на его плечах. - Я тогда в Москву.

@темы: music, графомания, господа актеры

---

и еще полторы тыщи слов
которые я написала в три часа ночи под баттлы kotd вместо саундтрека лол и мари виновата

Вечерние съемки заканчиваются, и Антон не хочет даже смотреть на часы; по его ощущениям, сейчас примерно десять, - или, может, одиннадцать, - но с таким же успехом он мог бы выдумывать наугад совершенно любые цифры, который уже месяц потерянный во времени и пространстве, между съемками и концертами, не слишком долгими отпусками и жестким рабочим режимом.
Ему нравится.
Ему охренительно нравится, он мечтал об этом еще в Воронеже, - еще когда впервые приперся на Comedy Баттл, - да блин, еще когда в КВН только начинал играть; чтобы уставать до отвала ног и башки, но кайфовать при этом с равноценной силой, чтобы научиться черпать вдохновение и энергию из всякой банальной херни вроде трех часов сна, лишней чашки вкусного кофе или ощущения чужого плеча под боком.
Абстрактное плечо к нынешнему году успело превратиться в достаточно конкретное, и это - тоже кайфово.
Антон выматывается под конец недели так, что ему не хочется приблизительно ничего, но и менять он тоже ничего бы не стал.

Каким-то образом он всегда оказывается самым вымотанным из всех, несмотря на то, что вроде бы младший, вроде бы моложе. Поз просто воспринимает работу чуть больше именно работой, чем все остальные, и как-то держит в голове все эти условности типа переключения между бодрым рабочим режимом и всем, что остается; Серега либо уходит с головой в очередную влетевшую ему в голову идею так, что и танком не остановишь, либо валится на диван на манер умирающего лебедя, чтобы через полчасика подскочить как ни в чем не бывало; а Арсений…
Арсений - это Арсений.
Человек, блин, загадка.
Арсения не предугадаешь; не сможешь предсказать, когда его организму вдруг приспичит наконец окончательно вырубиться, не поймешь до конца, о чем он думает, не определишь, обидится он на что-то всерьез или отбросит через секунду.
Все, что Антон знает наверняка: Арс всегда смеется над его шутками, всегда ловит ход его мысли на лету, но при этом при всем, - всегда, регулярно, - таращится на Антона так, словно он восьмое чудо света или что-то такое, удивительное и обезоруживающее; Арс всегда ершится, чтобы потом смягчиться, и с Антоном это правило работает без особенных перебоев, как, в общем, и со всеми остальными.
Только между ними - острее; Антон не смог бы сказать как-то еще, да и не то чтобы он был силен в подборе слов, если дело выходит за рамки сценических импровизаций. В реальной жизни на язык первым делом просится разве что мат.
Вот как сейчас, ага.
- Ебаный свет! - восклицает Антон, завернувший за угол по пути к гримеркам и немедленно врезавшийся в кого-то; в Арса, конечно.
Арс ловит его за предплечья, чуть пошатнувшись, ловит машинально, на автомате, так же, как предотвращает регулярные падения Антона с высоты его роста на какой-нибудь гололедице, как подхватывает шутки в миниатюрах, как поправляет Антону галстук перед редким совместным корпоратом; не думая, не тратя на оценку своих действий лишней доли секунды.
Антон тащится с этого так, что иногда боится себе признаться.
- Давно уже не ебаный, - тем временем заявляет Арсений, губы его подрагивают в ухмылке. - Дня три. Но свет, конечно.
- В конце тоннеля, - ржет Антон, плавно расцепляет их руки, задерживая пальцы на запястьях Арса.
- Нет, скорее, как этот… Свет мой зеркальце, вот что-то такое.

Арс впервые поцеловал его здесь же, - в полутемных коридорах Главкино, чуть ли не в этом самом закутке, после похожих вечерних съемок, - по ощущениям - то ли год назад, то ли день, Антон не взялся бы определять; каждый день, при всей мнимой рутине, все еще в новинку, каждый день и каждый час. Он тогда так охренел, что растерялся даже, застыл, замер, как дебил полный, Арс почувствовал, отстранился, - и взгляд у него был такой, Антон до сих пор помнит и до сих пор страдает, - горящий, решительный, напуганный, ошарашенный, все сразу, как будто Арсений перед этим накидался хорошенько, достаточно, чтобы пойти и сделать что-нибудь глупое; только они оба были тогда абсолютно трезвы, под конец рабочего-то дня на рабочем еще месте, и глупостью все это тоже не было.
Они целовались тогда, очнувшись от обоюдного ступора, пока Паша не спалил, совершенно случайно, нарочно не придумаешь; Паша ржал так громко, что Арсений начал уже шикать на него всерьез, - Воля, мол, твою мать же, услышат, сейчас все Главкино сюда сбежится на нас посмотреть, - и Паша сказал, что было бы круто, народ же ставками давно балуется, кто-то срубит неплохое бабло.
Арс тогда перестал шикать и начал шипеть, до сих пор смешно; никто, конечно, никаких ставок на их срыв башки не делал, - окей, никто из лично знакомых точно, - но Паша все равно продолжал угорать, потом заткнулся, смягчился, по-доброму так посоветовал, как умеет, - продолжайте, ребятня, - и свалил домой.
Ржали после этого уже сами Антон с Арсом.

Они так и остаются стоять, боками прижавшись к стене, лицом друг к другу, молча, так уютно, как будто дома уже давно, на любой из квартир; Антон ловит взгляд Арса и, кажется, не у него одного случился внезапный приступ ностальгии.
Голоса Стаса и Димы слышны как-то глухо, но в то же время - так хорошо, словно ребята где-то за стенкой или за углом.
- Страшно тогда было, знаешь как, - говорит вдруг Арс, шепчет почти, вскидывает брови, - стремно.
Антону не нужно спрашивать, когда именно.
- Да что плохого могло бы случиться. В худшем случае, я бы тебе в морду дал.
- Я и говорю - страшно, - хмыкнув, Арсений пожимает плечами, все еще слишком резко, от сцены не отошел. - Моя морда, с твоего позволения, мое главное достояние.
- Я бы вот поспорил.
- Поспорь, - легко соглашается Арс, касается плеча Антона и, кивнув в сторону, сдвигается все-таки с места; они идут наконец к гримеркам, Антону хотелось бы медленнее, но он подстраивается под стремительный шаг Арсения уже через секунду; делает вид, что задумывается.
- У тебя полно достояний, - предлагает он; щурится от долбанувшего вдруг в глаза более яркого света, бьющего от ламп на стене очередного коридора. - Прям с каждой стороны парочка найдется.
Арс с размаху прикладывает ладонь к груди, над сердцем, ахает:
- Столько комплиментов, Шаст, и все мне!
- Милуетесь опять? - приоткрыв одну из ближайших на их пути дверей, из гримерки высовывает голову Матвиенко, хлопает глазами, всем своим видом выражая умиление. - Голубки.
- Хвостик подрежу, - ярко улыбается ему Арсений; Антон, не слушая завязавшуюся дальше привычную тихую перебранку, оглушительно зевает.

И зевает еще громче снова через час или полтора, в тысячный, кажется, уже раз; Антон в самом деле не уловил до конца, когда Арсений успел отправить Серегу с Позом по домам, попросив не дожидаться, и, - чуть важнее, - как он уломал Антона потащиться гулять по Москве.
Романтик херов.
- Романтик херов, - ворчит Антон, закутываясь в толстовку так, что только глаза и видно; Арсений, на полшага впереди, пружинистым шагом рвется вперед по пустынной улице, словно и не замечая ночной прохлады в одной футболке.
Антон, как обычно, не в курсе, который сейчас час и где они находятся; Арс попросил высадить их где-то в Строгино, и это не самый радующий глаз район, ничего тут такого нет, но - вот же - этому придурку все нравится.
- Ты придурок, - категорично сообщает Антон, у которого к ночи фильтр между мыслями и прямой речью отрубается наглухо. - За что ты такой. Бля, - фыркает он, споткнувшись о валяющуюся на асфальте бутылку; Арс, не глядя, выбрасывает руку в сторону, удерживая Антона за плечо в вертикальном положении. - За что ты. Почему я.
- За все хорошее, Тоха, - беззаботно откликается Арсений, вертя головой по сторонам; ну, серьезно, это жилой район Москвы, время давно перевалило за полночь, и Антон почти всерьез начинает подозревать, что через пару кварталов на них в лучших традициях нападет кучка обдолбанных бандитских подростков. - За все самое хорошее.
Он замолкает, и Антон недоверчиво щурится:
- А где это все твое, “самое хорошее, прямо как я, прекрасный Арсений”?
- Ты и так знаешь, к чему слова, - Арс подмигивает ему и переводит взгляд вперед, в сторону мутно горящей вывески круглосуточного супермаркета.
- Возьму тебя и для сториз в инстаграм сниму щас, - объявляет Антон, как будто это угроза. - Будешь знать, полночный гуляка.
- Да-а, возьмешь и снимешь.
- Одинокий бродяга.
- Ничего и не одинокий, - отвечает Арсений так, будто они тут о чем-то серьезном говорят; притормаживает, заставляя остановиться и Антона, поворачивается к нему, поднимает руки, большими пальцами тянет уголки губ Антона вверх, правый повыше левого. - Ну улыбнись, чего ты.
Арс улыбается первым, настаивает, не отнимает рук, и Антон сдается, хотя и не битва это, чтобы сдаваться, он бы пошел на поводу и так; всегда почти идет на поводу у Арсения, у взгляда его гребаного, кто глаза такие только придумал, - улыбка Антона сама уже рвется наружу, непроизвольно, ярко, достаточно, чтобы Арс засветился весь, удовлетворенно закивал, придурок с шилом в заднице.
- Пойдем хоть нажремся, - предлагает Антон. - Тачку до бара поймаем.
- А пойдем, - Арсений, не теряя времени зря, уже приближается к проезжей части, изредка освещаемой светом фар проезжающих мимо машин, вытягивает руку, бросает подошедшему Антону, - алкаш.
- Ты ж поддерживаешь.
- И курить из-за тебя не могу бросить.
- И беды все из-за меня, - подхватывает Антон, уже прикурив. - Кстати, я без налички.
- Вот точно, все беды из-за тебя, - смеется Арс. - Не парься, все при мне. Я тебя тут не брошу, так уж и быть.
- Так уж и быть, - в наигранном возмущении передразнивает Антон; по дороге, ничего удивительного, все еще никто не едет, а свет фонаря красиво падает на Арса, и Антон вытаскивает телефон, не задумываясь; делает одну фотографию, другую, удовлетворяется вроде бы третьей.
Арс не меняет даже позы, не выебывается и не превращает это в игру; продолжает стоять, подставив профиль под объектив, улыбается со всем спокойствием мира; в такие моменты он кажется старше.
То есть - выглядит на собственный возраст.
- Выложу потом, - обещает Антон, бросив последний взгляд на экран, и убирает телефон обратно в карман. - Без твоих хештегов тупых.
- Момент не порти, - фыркает Арс, впервые за ночь поежившись; Антон делает лишний шаг, останавливаясь практически вплотную, и Арсений делает едва заметное движение навстречу, ловя тепло; снова вытягивает руку.
Тачка, наконец, подъезжает.

запись создана: 16.10.2017 в 08:50

@темы: графомания, господа актеры

---

ну такое
тыща восемьсот на этот раз
мари это вам

- Я жене звонить собирался, - монотонно повторяет Дима раз уже в третий, продолжая вертеть в руках бесполезный теперь телефон. - Вот с этой самой трубы собирался звонить.
- У меня самого телефон сел, - зевает Арсений.
- И обязательно надо было мой сажать?
- Ну да, - он пожимает плечами, не зная, что еще сказать в свое оправдание; они в пустынной комнате ожидания иркутского аэропорта, торчат уже второй час, совсем скоро объявят посадку на следующий рейс, и у Арсения сел телефон, спать он перехотел, заняться толком нечем, а встать - тоже нельзя; Антон спит у него на плече, крепко вцепившись в куртку, и двинуться лишний раз Арсений боится.
Не хочет.
Поэтому и отобрал у Димы его телефон, поиграл там в каждую из пяти установленных игр раза по три; ну, посадил, с кем не бывает-то? Обидчивый какой.
- Попов, ты сволота.
- Ну че ты заладил, - стонет развалившийся на жестком диване напротив Сережа. - Заряди по-быстрому, до посадки еще…
- Минут пять, - подсказывает Арсений, тихо хмыкнув, и тут же вскидывает свободную от Антона правую руку, блокируя шутливый подзатыльник от Позова. - Молчу-молчу.
- Не успею зарядить, - подтверждает Дима, и Матвиенко бормочет что-то агрессивное, смешно трет кулаками глаза, прежде чем попытаться их нормально открыть:
- Мой тогда возьми, позвони. А хотя, - уже начиная хлопать себя по карманам джинсов, Сережа хмурится, - разница с Воронежем твоим сколько? Четыре часа, пять? Она спит же еще, Поз.
- А, - Дима ошарашенным взглядом сверлит грязно-белые часы на такой же грязно-белой стене; бесстрастный женский голос что-то вещает из динамиков, но Арсений не вслушивается. - А. Ну да. Блин, да.
- Блин, да, - передразнивает Арсений, косится на лениво замахнувшегося в его сторону Позова и, беззвучно посмеиваясь, рассеянно поглаживает Антона по плечу.
- Там посадку объявили, ребят, - подскакивает к ним неизвестно откуда взявшийся Стас; Оксана маячит за его плечом, держа в руках полупрозрачный пакет с бутылками воды и какой-то неясной мелочевкой. - Погнали. Шаст… Блин, он что, дрыхнет еще? Капец, мы час назад от вас ушли. Арс, он там не помер?
Арсений неопределенно жмет правым плечом, опускает взгляд на Антона:
- Антох, - щелкает его по носу, вызывая лишь сумрачное бурчание в виде реакции, - Шастун. Ша-аст, - он запускает пальцы Антону в волосы, сдвигая натянутый почти на лоб капюшон, легко подталкивает в бок затекшей рукой.
- Че ты нежничаешь с ним, пни разок, да и все, - кряхтя, советует Серега, поднимаясь с дивана, но Арсений только отмахивается, не находя в себе ресурсов даже для дежурной шутки.
- Антоха, подъем, - продолжает он; сдвигает Антона с себя, придерживая за плечи, чтобы удержать в вертикальном положении; тот распахивает наконец заспанные глаза, недовольно морщится, взъерошенный весь, нахохлившийся, мрачный во всем своем черном. - О, смотри-ка, живой.
- Живой! - победно вскидывает руки в воздух Сережа, прежде чем скрыться в холлах аэропорта вслед за Стасом и Димой; Оксана уже говорит с кем-то по телефону, машет в сторону двери, показывая, чтобы догоняли, и выходит тоже.
- Арс, - хрипло зовет Антон, и Арсений тут же оборачивается обратно к нему; от сонного вида Шаста ему самому наконец хочется снова спать, но нельзя прямо сейчас. - В каком мы городе?
Разумный вопрос.
- В Иркутске.
- Сейчас же декабрь. Декабрь же? - хмурится Антон. - У нас уже был концерт в Иркутске. Месяц назад?
- Был, был, - смеется Арсений. - Пересадка сегодня, Новосибирск-Барнаул.
- Барнаул… - тянет Шастун так задумчиво, будто в одном названии города кроются все тайны бытия, и наконец немного светлеет лицом. - Бля, точно. Гребаные ранние рейсы.
- Ну, бухать тебе не помешало, - фыркнув, Арсений рывком поднимается на ноги, наблюдая, как следом за ним это делает Шаст, медленно и осторожно, с лицом человека, пытающегося переосмыслить всю свою жизнь. - Прямо до вылета из Новосибирска.
- Ты тоже бухал, - обвиняюще тычет пальцем ему в грудь Антон. - А по тебе не скажешь вообще.
- У меня синяки уже не под глазами, а на все лицо, ты чего.
- Не видно, - упрямо сообщает Антон, пока они бредут из комнаты ожидания к нужному выходу на посадку.
- Ладно, я просто, - задумавшись на секунду, Арсений картинно сгибает руку в попытке продемонстрировать бицепсы, - суровый сибирский мачо. Нам все нипочем.
Это вызывает должны эффект; Шаст перестает быть полумертвым и ржет, сунув руки глубоко в карманы толстовки:
- Ты - питерская интеллигенция, кончай заливать.
- А был сибирским мачо, - парирует Арсений, издалека кивая машущему им Стасу. - Это состояние души, Шастун.
- Хорош, - отмахивается Антон, продолжая ржать, хотя даже сам Арсений может признать, что эта шутка не настолько бриллиантовая.
- Он живой! - вторично радуется при их приближении Серега, привлекая внимание выстроившейся в сонную цепочку очереди; Арсений усмехается, прикрывая ладонью лицо.

*
Окончательно до Антона доходит, что они именно в Барнауле, уже после концерта, на котором название города, как обычно, повторялось триста раз на все лады в самых разных ситуациях; это все равно сложновато. Потому что Антону все еще кажется, что только вчера они свалили из Саранска, - хотя это было десять дней назад, - а в Омске, где Арс демонстративно обижался на шуточки своего отца о том, насколько Матвиенко смешнее Попова-младшего, были как будто бы вот прямо сегодняшним утром.
Антону кажется, что еще год или два в таком режиме, еще пара туров, и он наконец выучит наизусть расположение всех городов на карте России.
Географичка бы с ума сошла от гордости за своего бывшего троечника.

- Просто такая сильная любовь! - горланят на два голоса Серега с Арсом на сиденьях позади, подпевая выкрученному по их просьбе почти на максимум радио; они едут, наконец, в гостиницу, и Сережа, видимо, снова записывает что-то для инстаграма. Хотя бы не свои бесконечные прямые трансляции, и на том спасибо. - Шаст, давай!
- ...ты еще не знаешь! - успевает вклиниться Антон, показывая язык возникшей перед ним фронтальной камере серегиного айфона. - Просто такая сильна-я любо-овь!
- Рома, кстати, отличный мужик, - вещает Арс в камеру, возникнув за плечом Антона, пока Матвиенко продолжает орать въевшиеся в память слова, - был у нас в эфире когда, и там…
Антон кивает, где надо, улыбается, где надо, и делает вид, что все еще включен, ровно до тех пор, пока Сережа наконец, сжалившись, не прекращает свои сиюминутные развлечения.
Когда Дима пять минут спусят включает собственную камеру, Антон сначала, глядя прямиком в объектив, вежливо уведомляет его о том, который сейчас вообще-то час, потом - о том, как они все тут нахрен устали, и только под конец ласково кроет Поза отборным матом под общий смех.
Камеру Дима все-таки выключает.

*
Не вспомнив больше о попытках записать видеодневник, Поз после ужина валится на кровать и засыпает практически сразу, даром что не храпит; приземлившийся на кровать напротив Антон тупо пялится в одну точку за спиной друга минут десять, прежде чем встряхнуться, насильно выдирая себя из оцепенения. Состояние - блеск, - то самое, когда так устал, что ни спать не получается, ни функционировать толком, - ни есть не хочется, ни отдыхать, вообще нихрена, а впереди еще три города до небольшого перерыва, и, наверное, когда-нибудь они прославятся? Так, чтобы на уровне с Пашей, и не надо было бесконечно кататься по турам?
В смысле, Антон очень любит гастроли и своих зрителей.
В смысле, ну блядь.

“Мы заканчиваем”, читает Антон, когда телефон вибрирует пришедшим от Арсения сообщением, напоминая о том, что все это время был зажат в его руке. Ушедшие с ужина пораньше, Арс с Сережей все это время были заняты чертовой трансляцией, которые, - Антон вот прямо уверен теперь, - нахрен уже не вперлись никому из них с настолько пугающей частотой, но Матвиенко продолжает поддерживать сетевую активность как будто из принципа; и не то чтобы о них четверых кто-нибудь смог забыть за пару дней онлайн-молчания, но Серега продолжает, и трансляции продолжаются, и Арс торчит там же с завидным мазохизмом, хотя до сих пор не может толком ответить на вопрос, зачем ему так надо регулярно читать фанатские вопросы, которые его бесят.
Он говорит: я актер, и мне нужно внимание.
Даже, может быть, и не врет.
Сообщение Арса - и традиционный способ побудить к действию, и не менее традиционная просьба вообще подать признаки жизни; иногда Антон засыпает еще быстрее Димы и шлет ответное рандомное эмодзи уже утром, но иногда, - с каждым днем, месяцем, годом и городом все чаще, - вздыхает, поднимается с насиженного места и, прихватив с собой ключ-карту и телефон, тащится в соседний номер; коротко стучит и, не дожидаясь ответа, заходит.
- А вот и Антошка! - радостно восклицает Сережа, но тут же хмыкает, присмотревшись к лицу Антона. - Расслабься, мы закончили уже.
- Ага, - рассеянно кивает Антон, уже сосредоточивший внимание на замершей на балконе фигуре, наполовину скрытой от них тонкими занавесками.
- Понял, пошел к Позу, - снова хмыкает Серега, вполне беззлобно, и быстро собирает явно приготовленные заранее вещи; Антон не смотрит, какие. - Не шалите тут, молодежь, - изображая голосом то ли бабульку, то ли Ревву, заканчивает Матвиенко уже на пороге, и уходит, удовлетворенный брошенным вслед пожеланием спокойной ночи.
Антон пересекает комнату за следующие пару секунд, выходит наружу; балкон ничем не застеклен, и в середине декабря в гребаном Барнауле Арсений Попов решил, похоже, превратиться в ледяную статую, потому что выперся в одном джемпере и стоит, засунув руки в карманы.
Очень стоически.
- Башка что ли съехала, Арс, - Антон приближается со спины, обхватывает Арса руками поперек груди; тот, даже не вздрогнув, смыкает на его запястьях холодные пальцы, Антон почти шипит, - ледяной уже, блин. Ты чего?
- Тут так… - Антон смотрит поверх плеча Арса на стройные ряды совершенно одинаковых жилых застроек и, уловив мысль, ухмыляется:
- Язык не поворачивается сказать, что красиво, да?
- Ага. Тут так… нормально. Очень нормально.
- Я - поэт, зовусь Арсений, - тихо смеется Антон, отнимает было руку, но Арс перехватывает его запястья, не отпуская, и сам, слегка извернувшись, лезет в карман толстовки Антона за пачкой; зубами вытащив сигарету, быстро сам прикуривает и протягивает через плечо, дожидаясь, пока Антон не обхватит ее губами. - Спасибо, - покрепче обхватив Арса одной рукой, Антон упирается подбородком ему в плечо и все-таки высвобождает вторую. - Слушай, ну правда холодно пиздец.
- Зато потом теплее будет. Заснем сразу.
- Тоже не спится?
- Вообще ни в какую.
- Пошли, - выбросив недокуренную сигарету не глядя, Антон берет Арса за руку, переплетает пальцы. - Пойдем.
Арс не спорит; настолько же уставший, как Антон, он отдает всю энергию без остатка каждый день и в какой-то момент, уже ночью обычно, резко выключается, как будто шокерами слишком сильно долбанули. Пару лет назад Антону на такое смотреть было страшновато, все казалось, что что-то не так, но теперь он знает, - у каждого свое, - Арс так перезаряжается, подскакивает наутро как ни в чем ни бывало, светится, невзирая на свои хваленые синяки и бесконечно подавляемую зевоту.
В порядке все.
Задумчиво посмотрев на кровать Арсения, Антон подходит сначала к той, что номинально принадлежит Матвиенко, забирает с нее подушку и одеяло; Арс плотно закрывает балконную дверь, щупает подрагивающими пальцами батарею, будто не доверяя тому, что она все-таки греет, трет ребром ладони лоб:
- Вот я дебил все-таки, а.
- Только сейчас понял? - улыбается ему Антон, вызывая быструю ответную улыбку. - Мы тебе сколько уже об этом твердим.
- Ну Шаст, - строит жалобные глаза Арс; зависнув на секунду перед раскрытым чемоданом, натягивает на себя вытащенный оттуда лишний свитер, в котором Антон без особого удивления узнает свою же вещь; в этом свитере тепло, он знает. - Середина декабря в Барнауле. Откуда мне было знать, что там мороз.
- Да-а, откуда, - пока Арс ложится, Антон стаскивает кольца и браслеты, складывает как попало на ближайшую тумбочку. - Свет выключаю?
- Давай.

Щелкнув выключателем, Антон зажмуривается на пару мгновений, привыкая к темноте; на удивление без приключений делает несколько шагов и заползает под одеяла; неудобная узкая кровать - на этот раз только лишнее преимущество в поиске тепла, когда Антон придвигается ближе к Арсу, тянет его на себя, обнимает в ответ.
- Устал пиздец, - еле слышно бормочет он, чувствует, как Арс улыбается ему в шею.
- Я тоже. Спи, Шастик, - Арсений, в противовес словам, засовывает ледяную ладонь ему под слои толстовки и двух футболок, и Антон охает:
- Твою же!.. Арс, чтоб… - но все равно перехватывает ладони Арса в свои, греет без вопросов. - Суровая сибирская ледышка.
Арс только хмыкает, благодарно целует его куда-то в подбородок, опускает голову и затихает совсем.
Антон не замечает, как засыпает.

запись создана: 14.10.2017 в 01:00

@темы: music, графомания, ДНИЩЕ, господа актеры

---

вот так я взяла и написала полторы тыщи слов по импровизации здравствуйте

Паша говорит: Арс, расслабься давай, еще раунд съемок впереди.
Паша спрашивает: у тебя как вообще, Попов, дела-то, в порядке ты? Пиджак, может, жмет, красота ты наша?
Паша шутит, потому что не шутить не может, серьезные вопросы - слишком неудачный выбор для перерыва между дневными съемками и вечерними, и Арсений благодарен ему, ну, правда, отпускает как-то; Арсений расслабляется и даже снимает чертов новый пиджак, выбор которого он отстаивал перед костюмерами лично не далее как вчера. Девчонки хотели нацепить на него какую-то странную куртку, истыкали плечи булавками и порывались что-то там где-то там подшить или перешить, и, честное слово, - им только волю дай, Волю, ха, - задушат своими сантиметровыми лентами.

Арсений расслабляется ненадолго; он знает Антона уже года четыре, может быть, больше, и за все это время они ссорились примерно столько же раз; последний - накануне ночью.
Он даже не помнит, из-за чего.
Наверное, что-то не то сказал.
Они вернулись после съемок на квартиру, все вчетвером, случайно разговорились и так же случайно нажрались до поросячьего визга; потом Сережа с Позом свалили куда-то, не уследишь, как обычно, оставив их с Шастом наедине, и, - вот тут, наверное, да? - вот тут Арсений что-то не то сказал.
Он не знает, и это сложно; он практически уверен, что не знает и Антон, который обижается больше по инерции, - остаточным действием, продолжением незавершенного, когда вроде бы пора отпустить ситуацию, но какая-то внутренняя мелочность совершенно не позволяет этого сделать, - зато позволяет засыпать на разных кроватях, уворачиваться от утренних сонных объятий и мучить Арсения всю первую половину съемок своей долбаной улыбкой, которая сползает с лица Антона, стоит тому отвернуться в сторону кулис.

Сережка говорит, что так оправдываются только алкаши конченые: мол, не помню ничего, ну набухался, с кем не бывает, ты прости меня-дурака, кланяюсь в пол от всего своего идиотского сердца; Сережа - сам, чтоб его, идиот, никакой поддержки не дождешься.
Сережа говорит: Арс, я за тебя, ты же знаешь, но когда ты дебил - тут я тебе не помощник, это ж врожденное.
Сереже бы волосы его обожаемые повыдергивать; методично, по одному, чтобы не выделывался.

В гримерку Арсений заходит, не замечая ничего на своем пути, что-то вроде бравого воина или похмельного придурка; тащится к кофемашине, зубами рвет упаковку с таблеткой, закидывает ее в нужный отсек и жмет на кнопку. Теперь машина должна магическим образом выплюнуть из себя что-то типа эспрессо.
- Хреново выглядишь, - магическим образом сообщает Арсению знакомый голос где-то за спиной; он оборачивается, и, в самом деле, на пороге замер магически возникший там Антон.
- Спасибо, Шаст, - картинно погрустнев, Арсений приглаживает волосы перед воображаемым зеркалом. - Ты вот умеешь сказать, чтобы прямо в душу плюнуть.
- Ты тоже умеешь, - парирует Шаст, и он не шутит. - Прям в душу.
Дьявольская машина позади Арсения тихо хрипит пару раз, намекая на то, что миссия выполнена; аккуратно взявшись за ручку подбитой чашки, он падает на ближайший стул, закидывает ногу на ногу и смотрит на Антона по возможности умоляюще.
- Антох.
Шастун изучающе разглядывает Арсения, - неужели такое жалкое зрелище, - вздыхает и раздраженно трет щеку; он терпеть не может бриться ради съемок, Арсений знает, и дай только Антону волю - ходил бы обросшим, с каждым днем все больше походя на забавную двухметровую вариацию бомжа; скорее уж, на хипстера, на самом-то деле, но Шаст не виноват, что умеет делать самые обыденные вещи привлекательными.
- Антох, - снова пробует Арсений, делает глоток своего кофе и тут же - ожидаемо - морщится, едва не обжигая язык. - Я тебя люблю, ты же в курсе, да?
- Я тебя тоже, - легко отвечает Антон; это и правда не сложно, совсем нет, это факт, незыблемая аксиома, застрявшая между ними за последние несколько лет, не отвертишься, не увернешься, да и не хочется.
Арсению иногда очень по-детски хочется, чтобы на этом все и заканчивалось, - черное было черным, белое - белым, чистосердечные признания решали абсолютно все проблемы, а после слов “извини” следовало бы немедленное прощение.
Хотя, блин, а в детстве-то у него так было?
Антон с размаху опускается на диван, смотрит на Арсения исподлобья, снова трет ладонями лицо с такой силой, что, не будь его кольца идеально ровными, давно бы уже себе что-нибудь там вспорол.
- Ты вчера начал про безысходность бытия затирать, - Антон прокручивает черный браслет на правом запястье, упирается локтями в колени и настойчиво смотрит на чашку в руках Арсения, не поднимая от нее взгляд. - Про то, что все когда-то заканчивается, и что будущего типа нет. Не в смысле… Про то, что у нас его нет с тобой. Не в этой стране, не в этой жизни, вот эту всякую хуйню. Я не знаю просто, как такие разговоры поддерживать, Арс. Вот мне что, скажи? Соглашаться?
Арсений ничего подобного не помнит; вообще, как отрезало, и, наверное, это хорошо, потому что затирает он много чего иногда, и хуйни тоже много разной несет. Только вот, - он-то не помнит, - а люди рядом все это забирают куда-то там в свой мозг, складывают на полку, хранят, подбирают, крутят, вертят и разглядывают вместо того, чтобы выбросить все эти слова к чертям в ближайшую урну. Почему-то у всех такое впечатление складывается, что Арсений всю чушь из себя выплескивает на импровизациях на радость зрителям и под смех коллег, да еще в припадках особенно странного настроения, а вообще в жизни - нет, конечно, он не такой, и о серьезных вещах он обычно серьезно; Антону, впрочем, лучше других неплохо бы знать, что это не так.
Антон все равно его продолжает слушать.
Прислушиваться, боже.
Уши у него слишком большие, вот что.
- Нет, - Арсений делает еще глоток, и еще, а потом кофе резко заканчивается, и чашку приходится убрать, чуть не промахнувшись мимо стола, - не надо соглашаться, Шаст, вообще не надо. И слушать меня не надо, чего я только не несу по пьяни, ты же в курсе.
- Что у трезвого на уме… - ехидно начинает Антон, губы дергаются в кривоватой ухмылке, и Арсений ловит это движение, эту мимику, потому что именно с нее начинается завершение; именно в этот момент он уже знает - проехали, все.
Почти.
- Ну ты маленький, что ли.
- Ладно. Арс, ладно. Но крыша же у тебя не поехала пока еще, вроде, ты же говоришь когда что-то - значит, думаешь об этом. Мне неприятно просто.
- Неприятно, - тихо передразнивает Арсений, не в силах сдержаться, и Антон серьезно поправляется:
- Бесит нахуй эта херня просто, окей? - сбивается, фыркает, но поверхностно, слабо; ему правда неприятно, было неприятно и будет, пока Арсений не перестанет сомневаться, пока не перестанет взбрыкивать иногда, вспоминая о тривиальных вещах вроде собственного воспитания, всеобщего менталитета, взглядов со стороны, комментариев в социальных сетях.
Очень легко сказать: возьми и перестань, Попов.
Паша регулярно так и говорит, костлявая, чтоб его, версия Будды.
- А мне - страшно просто, - признает Арсений и морщится; Антон поднимает наконец взгляд к его глазам, закусывает губу. - Это же не значит ничего. Ничего не меняет. Но я не могу так по щелчку, ну, раз, и все - переключился, на сцене могу, тут - нет. Мозг человеку зачем? Чтобы думать.
- Ой, скажите пожалуйста. Мозг у него, - Антон качает головой, бросает тоскливый взгляд на кофемашину позади Арсения, явно раздумывая секунду, поможет это от привычной похмельной головной боли или можно не пытаться, - видите ли. Мысли прям так и рвутся, да, Сень?
На “Сеню” он морщится снова, уже показательно, так же показательно высовывает язык; Антон не выдерживает, ухмыляется уже шире, и Арсений раскидывает руки:
- Иди уже сюда, шпала.
- Меняй.
- Длинный.
- Меняй!
- Каланча.
- Меняй!
- ...худышка? - Арсений ржет уже, почти беззвучно, но открыто, и Антон показывает ему средний палец с новым поблескивающим кольцом.
- Меняй, Сеня.
- Антоша, - смех пробивается на поверхность, в голос, Арсений раскидывает руки еще больше, откидывается на спинку стула. - Антоха. Антон. Шаст. Двинуться не могу, голова болит. Все болит, - между ними, на самом деле, расстояние - шага два, в случае Антона и того меньше, но, как завещали боги импровизации, начал игру - продолжай, господин актер, - ничего не помогает. Ну Шастик. Пошли мириться.
Антон смеряет его взглядом, долгим, серьезным почему-то, как делает обычно по вечерам или в пустынных на рассвете комнатах ожидания очередных незнакомых аэропортов; улыбка рвется из его взгляда наружу, когда он, вскинувшись вдруг, хватает Арсения за протянутые руки и дергает на себя, прямиком на колени. Арсений успевает только упереться ладонями в спинку дивана, чтобы не свалиться на Шаста всем своим весом, тут же запускает пальцы ему в волосы и машинально прикидывает минуты, оставшиеся от перерыва.
- Вот так, - пафосно начинает Арсений, поглаживая большими пальцами виски Антона; тот жмурится, отпуская наконец то, что давно бы пора, - вот так я снова оказался в компрометирующей позиции.
- А я камеру забыл, блин, - сокрушается шагнувший в гримерку Позов, умеющий, как у них водится, выбирать момент. - Вы все, наконец? Уладили? Бесите, мужики.
- Поз, ты шел куда-то? - уточняет Антон, не открывая глаз; ладонь Арсения ложится на его щеку, и Антон трется о нее, явно решив за следующие пять минут окончательно превратиться в человека, воспитанного кошками. - Вот и иди, куда шел, да?
- А я что? Я иду, - бормочет Дима, склонившись к своему рюкзаку, и роется в нем в безуспешных попытках что-то отыскать. - Вы меня не стесняйтесь. Хоть бы раз постеснялись, конечно, но что с вас возьмешь.
- Через десять минут на сцену! - орет из коридора пробегающий мимо Стас, даже не заглядывая в гримерки. - Десять минут, народ, алло, грим еще! Подъем!

Десять минут - не так уж и мало.
Восемь, если Позов продолжит тормозить.

@темы: music, графомания, ДНИЩЕ, Я НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ВЫШЛО, господа актеры

---

да как я вечно в эти денежные ситуации влипаю, ну че такое может фички начать продавать

---

ничосе, молодцом

@темы: music

---

@темы: music