БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
1460Дверь в Пашину гримерку наполовину приоткрыта, и Арсений замирает на пороге, хотя секундой ранее не собирался даже заходить, но:
- Арс, - негромко зовет его Паша, у которого, судя по всему, локаторы какие-то особые настроены, нюх нечеловеческий, слух, что там еще такого бывает; потому что Паша сидит, вытянув ноги, запрокинув голову на спинку высокого стула, и глаза у него закрыты. Под глазами налеплена какая-то чушь, Арсений на самом деле не помнит, как эти штуки называются, но предназначены они вроде бы для того, чтобы избавляться от синяков; он знает об этом лишь потому, что ему самому не помогло.
- Да, ваше сиятельство? - серьезно откликается он, делая шаг в гримерку; Воля, не открывая глаз, гостеприимно взмахивает рукой в сторону дивана, самого удобного на всей территории Главкино, и ухмыляется:
- Сам ты сиятельство. Я - высочество, это как минимум, а лучше - бери выше. Если работа дорога. Дорога тебе работа, Попов?
- Дорога, ваше императорское величество, - с готовностью отвечает Арсений, широко улыбаясь; на мгновение он забывает о том, как сильно был раздражен последние минут двадцать, и благодарить за кратковременную потерю памяти, кроме Паши, в общем-то и некого.
Не совсем к месту Арсений вдруг вспоминает, что ведущим мог быть кто-то другой; ведущим мог оказаться Руслан Белый, например, и как же, черт возьми, хорошо, что этого не произошло. Белый - чертов комок нервов под наросшей шкурой, наполовину состоящий из неоправданных ожиданий, нерастраченных чувств, застарелого стыда и тянущегося последние лет десять неприятия себя; Арсений наблюдал его вместе с бывшими собратьями по Убойке на одном и том же мероприятии, он знает, о чем говорит.
То ли дело - Паша; у Паши миллион рабочих часов в неделю, не отражающихся на внешнем виде и блеске в глазах. Пашины глаза говорят о том, что он, - все еще цепкий, едкий, насмешливый, отголосок маски гламурного подонка во всей, наконец-таки, спустя все годы, полноте, - счастлив в браке, счастлив в отцовстве, счастлив в деятельности, да и вообще - со всех сторон - охренителен. Сумел сделать свою жизнь такой, умеет убеждать других людей, что и для них это возможно.
“Импровизацию” несчастный человек просто не смог бы вести; вышло бы слишком, - слишком зло, слишком въедливо, слишком неловко местами, слишком грубо, - много всяческих “слишком”, о которых Арсению даже фантазировать не хочется.
- Ты чего злой-то такой?
- Блин, - не выдерживает Арсений, - Пашка, серьезно. У тебя там третий глаз на лбу, или что?
- Я просто очень умный. Понимаю, тебе такое не очень знакомо…
- Ха-ха.
- ...но у нас, мудрецов, такое случается. Прозрение, - как ни в чем не бывало заканчивает фразу Воля, после чего все-таки разворачивается, смотрит на Арсения, снимая с лица те штуки от синяков. - А еще у тебя голос ниже становится, когда ты бесишься, и как будто горло тебе кто-то сдавливает. Ну так, слегка, для профилактики, но заметно. Такие дела, Арсюха.
Арсений пялится на Пашу и, вот уж редкое явление, не сразу подбирает слова.
- Мы слишком много времени рядом проводим? У тебя это все записано где-то?
- Да, Арс, книжка в сумке, - закатывает глаза Паша, сползает ниже на стуле и скрещивает руки на груди. - Дорогой дневник, бла бла, сегодня Арсений опять ведет себя странно, впрочем, ничего нового, - хмыкнув, Паша смеряет Арсения взглядом и качает головой. - Мы все еще об этом говорим? Окей, я внимательный, ты доволен? Особенно к друзьям. После рождения детей - вообще, считай, эмпатом заделался. Запомни и в корыстных целях не пользуйся.
Блистательно изобразив пантомиму, в которой он закрывает рот на замок и выбрасывает невидимый ключ через плечо, Арсений откидывается на спинку дивана и устало оглядывает гримерку; удобная временная амнезия отжила свой срок, и былое раздражение накатывает по новой.
- Я поговорить хотел, - заявляет Арсений, хотя совершенно не собирался ни о чем ни с кем говорить; Паша только брови поднимает, побуждая продолжать. - Вот чего им всем надо, а? - молчаливым пояснением Арсений приподнимает руку с зажатым в ней телефоном, хмурится. - Всем им - что? Каждый раз по кругу, вижу очередной бред этот идиотический, ответить хочется, я и отвечаю. Оксанка мне потом все твердит, мол, да ты чего, да так нельзя, Арс, помягче будь, комментарии не читай, мало ли что пишут, смерти не желают - и на том спасибо скажи… Да лучше б желали, мне-то какая разница.
После съемок Сережа устроил трансляцию, в которую Арсений не вовремя для себя влез, начитался очередных радостных просьб потрахаться с Шастом, высказал все, что думает по этому поводу и свалил, не дождавшись остальных, гулять по коридорам Главкино; он собирался побыть один, позлиться на себя и на все вокруг - тоже один, но случился Воля.
Оно и к лучшему, кажется.
- Ты злишься, потому что границ не знаешь еще. Все вы, - снова ухмыльнувшись, Паша одним широким плавным движением наклоняется к брошенному у ног кожаному рюкзаку, вытаскивает оттуда какой-то термос; Арсений чувствует запах мяты. - Это нормально, потом пройдет.
- Когда “потом”? - насупившись, уточняет Арсений, сам себе напоминая дошкольника, которого заставляют жрать цветную капусту вместо сникерса. - Бесит - сейчас. Мы, вот что, не такими популярными будем, если школьницы в своих инстаграмах перестанут меня под Тоху подкладывать во всех позах?
- Арсений, друг Арсений… Во-первых, ты и так там. Давно и комфортно лежишь, - ржет Паша, не обращая внимания на вскинутые в его сторону средние пальцы Арсения. - В смысле, я в курсе, оттого и бесишься. Во-вторых, может, и не такими популярными, представь себе. Камеди еще на кассетах выпускали, а мне уже показывали на каких-то форумах, как мамы твоих нынешних фанаток что-то там выдумывали про меня и кого угодно еще. Про Вадика вот, Галыгина, бля, прикинь?.. Я тогда не врубался вообще, пиздец. Но тоже часть аудитории. И чтобы от нее избавиться, тебе в миллион раз больше усилий придется приложить, только, - Паша наставляет на него указательный палец; в этом жесте Арсений немедленно высматривает укоризну и хмурится еще больше, - никто тебе этого сделать не даст, это понятно же? Они еще переключатся. Смерти начнут желать, прям как ты хочешь. Ты бы знал, чего я сейчас только не читаю. И жена страхолюдина, и я дрыщ позорный, и шутки не смешные, и гореть бы нам всем хуевым семейством в аду. Ну и? Мне за Лясю каждого вычислить и морды ехать по стране бить, или что?
- Да ничего, - огрызается Арсений, вздыхает, ладонями проводит по лицу. - Но в мозгах-то что у них там творится вообще?
- А у тебя? Стена, Арс, - Паша рубит ладонью в воздухе, - вот такая вот, невидимая. Не разбивай ее своим же лбом, если не просят. Вслух ничего не зачитывай, в черные списки отправляй, если надо. Футболки сам перестань развозить, это круто, ты молодец, но ты даешь повод думать, что куда-то приглашаешь и двери распахиваешь, даже вот так тупо. И вообще, - колесики на ножках Пашиного стула тихо скрипят о паркет; подъехав к дивану, Паша вытягивает руку и щелкает Арсения по лбу.
- Эй! Щелбаны-то за что?
- Для профилактики, - важно сообщает Паша, закинув ноги на подлокотник дивана; Арсений немедленно предпринимает несерьезную попытку сбросить их, но терпит ожидаемое поражение, - и за все хорошее. Не заморачиваться ты можешь? Ты же не хочешь даже, идиота кусок.
- Меня притесняют, - глубокомысленно кивает сам себе Арсений. - Меня здесь никто не любит. Не уважают на собственной работе. Начальник - тиран и обзывается.
- Поговори мне еще, - отмахивается Паша, не глядя сбрасывая звонок на едва успевшем зазвонить айфоне. - Ты истерить закончил?
- Ты не видел, как я истерить умею? Я и не начинал даже.
- Вот и славно, - Паша смотрит на него то ли с одобрением, то ли с сомнением, Арсений не может определить, чего во взгляде больше; да и без толку, сам же знает, что одним этим разговором ничего в его дурной голове не решить, да и вообще ничем не решить, но Паша правильно говорит, наверное.
Потом пройдет.
На послышавшиеся из коридора шаги Воля оборачивается первым.
- Арс? - Антон замирает на пороге так же, как ранее - сам Арсений; с ног до головы в черном, наушники заранее в ушах, ненужные здесь солнечные очки сдвинуты на лоб, руки в карманах и сдвинутые брови. Типичный вечерний Шастун, готовый к поездке на такси куда-нибудь подальше отсюда. - Поехали?
Паша смотрит то на одного, то на другого так самодовольно, будто сам факт их общения - личное достижение и огромная гордость его величества; Арсений никогда не поймет, что с Волей, в конце концов, не так.
Антон приваливается плечом к косяку, трет кулаком глаза, на Пашу смотрит с легким сонным недоумением, - как будто не уверен то ли в том, что в собственной гримерке делает Паша, то ли в том, что в Главкино забыл он сам, - а на Арсения - выжидательно, и он подскакивает с дивана; передергивает плечами, сбрасывая приевшееся уже раздражение и весь рабочий день с ним впридачу.
- Поехали. Разрешите идти, ваше императорское?..
- Вольно, разрешаю, - улыбается Паша и, словно переключив режим, немедленно утыкается в позабытый телефон. Антон бурчит что-то вроде пожеланий спокойной ночи и сладчайших снов, закидывает руку Арсению на плечи и увлекает за собой, в привычный полумрак коридоров, прямиком к выходу.
- Вещи твои забрал уже, - Антон поддергивает свисающую с его плеча лямку явно потяжелевшего за день рюкзака; усмехается. - Хотя толку… Через восемь часов уже обратно.
- Спасибо.
- Нормально все?
Допустим.
На ходу повернув голову к Антону, Арсений смотрит на него всего пару секунд, но уверен - на всю жизнь практически:
- Да. Конечно, да.
Шаст улыбается сдержанно; смотрит - ярко.
- Арс, - негромко зовет его Паша, у которого, судя по всему, локаторы какие-то особые настроены, нюх нечеловеческий, слух, что там еще такого бывает; потому что Паша сидит, вытянув ноги, запрокинув голову на спинку высокого стула, и глаза у него закрыты. Под глазами налеплена какая-то чушь, Арсений на самом деле не помнит, как эти штуки называются, но предназначены они вроде бы для того, чтобы избавляться от синяков; он знает об этом лишь потому, что ему самому не помогло.
- Да, ваше сиятельство? - серьезно откликается он, делая шаг в гримерку; Воля, не открывая глаз, гостеприимно взмахивает рукой в сторону дивана, самого удобного на всей территории Главкино, и ухмыляется:
- Сам ты сиятельство. Я - высочество, это как минимум, а лучше - бери выше. Если работа дорога. Дорога тебе работа, Попов?
- Дорога, ваше императорское величество, - с готовностью отвечает Арсений, широко улыбаясь; на мгновение он забывает о том, как сильно был раздражен последние минут двадцать, и благодарить за кратковременную потерю памяти, кроме Паши, в общем-то и некого.
Не совсем к месту Арсений вдруг вспоминает, что ведущим мог быть кто-то другой; ведущим мог оказаться Руслан Белый, например, и как же, черт возьми, хорошо, что этого не произошло. Белый - чертов комок нервов под наросшей шкурой, наполовину состоящий из неоправданных ожиданий, нерастраченных чувств, застарелого стыда и тянущегося последние лет десять неприятия себя; Арсений наблюдал его вместе с бывшими собратьями по Убойке на одном и том же мероприятии, он знает, о чем говорит.
То ли дело - Паша; у Паши миллион рабочих часов в неделю, не отражающихся на внешнем виде и блеске в глазах. Пашины глаза говорят о том, что он, - все еще цепкий, едкий, насмешливый, отголосок маски гламурного подонка во всей, наконец-таки, спустя все годы, полноте, - счастлив в браке, счастлив в отцовстве, счастлив в деятельности, да и вообще - со всех сторон - охренителен. Сумел сделать свою жизнь такой, умеет убеждать других людей, что и для них это возможно.
“Импровизацию” несчастный человек просто не смог бы вести; вышло бы слишком, - слишком зло, слишком въедливо, слишком неловко местами, слишком грубо, - много всяческих “слишком”, о которых Арсению даже фантазировать не хочется.
- Ты чего злой-то такой?
- Блин, - не выдерживает Арсений, - Пашка, серьезно. У тебя там третий глаз на лбу, или что?
- Я просто очень умный. Понимаю, тебе такое не очень знакомо…
- Ха-ха.
- ...но у нас, мудрецов, такое случается. Прозрение, - как ни в чем не бывало заканчивает фразу Воля, после чего все-таки разворачивается, смотрит на Арсения, снимая с лица те штуки от синяков. - А еще у тебя голос ниже становится, когда ты бесишься, и как будто горло тебе кто-то сдавливает. Ну так, слегка, для профилактики, но заметно. Такие дела, Арсюха.
Арсений пялится на Пашу и, вот уж редкое явление, не сразу подбирает слова.
- Мы слишком много времени рядом проводим? У тебя это все записано где-то?
- Да, Арс, книжка в сумке, - закатывает глаза Паша, сползает ниже на стуле и скрещивает руки на груди. - Дорогой дневник, бла бла, сегодня Арсений опять ведет себя странно, впрочем, ничего нового, - хмыкнув, Паша смеряет Арсения взглядом и качает головой. - Мы все еще об этом говорим? Окей, я внимательный, ты доволен? Особенно к друзьям. После рождения детей - вообще, считай, эмпатом заделался. Запомни и в корыстных целях не пользуйся.
Блистательно изобразив пантомиму, в которой он закрывает рот на замок и выбрасывает невидимый ключ через плечо, Арсений откидывается на спинку дивана и устало оглядывает гримерку; удобная временная амнезия отжила свой срок, и былое раздражение накатывает по новой.
- Я поговорить хотел, - заявляет Арсений, хотя совершенно не собирался ни о чем ни с кем говорить; Паша только брови поднимает, побуждая продолжать. - Вот чего им всем надо, а? - молчаливым пояснением Арсений приподнимает руку с зажатым в ней телефоном, хмурится. - Всем им - что? Каждый раз по кругу, вижу очередной бред этот идиотический, ответить хочется, я и отвечаю. Оксанка мне потом все твердит, мол, да ты чего, да так нельзя, Арс, помягче будь, комментарии не читай, мало ли что пишут, смерти не желают - и на том спасибо скажи… Да лучше б желали, мне-то какая разница.
После съемок Сережа устроил трансляцию, в которую Арсений не вовремя для себя влез, начитался очередных радостных просьб потрахаться с Шастом, высказал все, что думает по этому поводу и свалил, не дождавшись остальных, гулять по коридорам Главкино; он собирался побыть один, позлиться на себя и на все вокруг - тоже один, но случился Воля.
Оно и к лучшему, кажется.
- Ты злишься, потому что границ не знаешь еще. Все вы, - снова ухмыльнувшись, Паша одним широким плавным движением наклоняется к брошенному у ног кожаному рюкзаку, вытаскивает оттуда какой-то термос; Арсений чувствует запах мяты. - Это нормально, потом пройдет.
- Когда “потом”? - насупившись, уточняет Арсений, сам себе напоминая дошкольника, которого заставляют жрать цветную капусту вместо сникерса. - Бесит - сейчас. Мы, вот что, не такими популярными будем, если школьницы в своих инстаграмах перестанут меня под Тоху подкладывать во всех позах?
- Арсений, друг Арсений… Во-первых, ты и так там. Давно и комфортно лежишь, - ржет Паша, не обращая внимания на вскинутые в его сторону средние пальцы Арсения. - В смысле, я в курсе, оттого и бесишься. Во-вторых, может, и не такими популярными, представь себе. Камеди еще на кассетах выпускали, а мне уже показывали на каких-то форумах, как мамы твоих нынешних фанаток что-то там выдумывали про меня и кого угодно еще. Про Вадика вот, Галыгина, бля, прикинь?.. Я тогда не врубался вообще, пиздец. Но тоже часть аудитории. И чтобы от нее избавиться, тебе в миллион раз больше усилий придется приложить, только, - Паша наставляет на него указательный палец; в этом жесте Арсений немедленно высматривает укоризну и хмурится еще больше, - никто тебе этого сделать не даст, это понятно же? Они еще переключатся. Смерти начнут желать, прям как ты хочешь. Ты бы знал, чего я сейчас только не читаю. И жена страхолюдина, и я дрыщ позорный, и шутки не смешные, и гореть бы нам всем хуевым семейством в аду. Ну и? Мне за Лясю каждого вычислить и морды ехать по стране бить, или что?
- Да ничего, - огрызается Арсений, вздыхает, ладонями проводит по лицу. - Но в мозгах-то что у них там творится вообще?
- А у тебя? Стена, Арс, - Паша рубит ладонью в воздухе, - вот такая вот, невидимая. Не разбивай ее своим же лбом, если не просят. Вслух ничего не зачитывай, в черные списки отправляй, если надо. Футболки сам перестань развозить, это круто, ты молодец, но ты даешь повод думать, что куда-то приглашаешь и двери распахиваешь, даже вот так тупо. И вообще, - колесики на ножках Пашиного стула тихо скрипят о паркет; подъехав к дивану, Паша вытягивает руку и щелкает Арсения по лбу.
- Эй! Щелбаны-то за что?
- Для профилактики, - важно сообщает Паша, закинув ноги на подлокотник дивана; Арсений немедленно предпринимает несерьезную попытку сбросить их, но терпит ожидаемое поражение, - и за все хорошее. Не заморачиваться ты можешь? Ты же не хочешь даже, идиота кусок.
- Меня притесняют, - глубокомысленно кивает сам себе Арсений. - Меня здесь никто не любит. Не уважают на собственной работе. Начальник - тиран и обзывается.
- Поговори мне еще, - отмахивается Паша, не глядя сбрасывая звонок на едва успевшем зазвонить айфоне. - Ты истерить закончил?
- Ты не видел, как я истерить умею? Я и не начинал даже.
- Вот и славно, - Паша смотрит на него то ли с одобрением, то ли с сомнением, Арсений не может определить, чего во взгляде больше; да и без толку, сам же знает, что одним этим разговором ничего в его дурной голове не решить, да и вообще ничем не решить, но Паша правильно говорит, наверное.
Потом пройдет.
На послышавшиеся из коридора шаги Воля оборачивается первым.
- Арс? - Антон замирает на пороге так же, как ранее - сам Арсений; с ног до головы в черном, наушники заранее в ушах, ненужные здесь солнечные очки сдвинуты на лоб, руки в карманах и сдвинутые брови. Типичный вечерний Шастун, готовый к поездке на такси куда-нибудь подальше отсюда. - Поехали?
Паша смотрит то на одного, то на другого так самодовольно, будто сам факт их общения - личное достижение и огромная гордость его величества; Арсений никогда не поймет, что с Волей, в конце концов, не так.
Антон приваливается плечом к косяку, трет кулаком глаза, на Пашу смотрит с легким сонным недоумением, - как будто не уверен то ли в том, что в собственной гримерке делает Паша, то ли в том, что в Главкино забыл он сам, - а на Арсения - выжидательно, и он подскакивает с дивана; передергивает плечами, сбрасывая приевшееся уже раздражение и весь рабочий день с ним впридачу.
- Поехали. Разрешите идти, ваше императорское?..
- Вольно, разрешаю, - улыбается Паша и, словно переключив режим, немедленно утыкается в позабытый телефон. Антон бурчит что-то вроде пожеланий спокойной ночи и сладчайших снов, закидывает руку Арсению на плечи и увлекает за собой, в привычный полумрак коридоров, прямиком к выходу.
- Вещи твои забрал уже, - Антон поддергивает свисающую с его плеча лямку явно потяжелевшего за день рюкзака; усмехается. - Хотя толку… Через восемь часов уже обратно.
- Спасибо.
- Нормально все?
Допустим.
На ходу повернув голову к Антону, Арсений смотрит на него всего пару секунд, но уверен - на всю жизнь практически:
- Да. Конечно, да.
Шаст улыбается сдержанно; смотрит - ярко.
@темы: графомания, господа актеры
-
-
24.10.2017 в 21:58КОТИК
КОТИК
КОТИК
прям арсений
прям антон
что делать мне
и сиятельство, и императорское высочество, и как он отмечает всё
и про лясю!!!!
ваще, блин.
что у нас в головах
-
-
24.10.2017 в 21:59-
-
24.10.2017 в 22:03котик
-
-
24.10.2017 в 22:22конечно!
захотят - сами найдут
