БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
я не знаю, что и зачем. баки хочет покопаться в своих страхах. стив, ванда, а еще я пихнула сюда паучка, потому что мне хотелось пихнуть туда паучка. character study или типа того. попытки найти смысл где-нибудь, наверное.– Ты просто не понимаешь, что над этим тоже надо работать, – в третий уже раз закатывает глаза Баки. Барабанит пальцами по столу, пальцами левой руки, и на столешнице остаются еле заметные вмятины, но Стив уже научился закрывать на это глаза. – Твои самоубийственные наклонности – исключение, а не правило, Роджерс.
Стив не уверен, что понимает.
– Я не уверен, что понимаю, – повторяет он вслух, – чего именно ты хочешь этим добиться.
Баки смотрит на него, как на идиота; в последнее время он смотрит так часто, еще чаще, чем когда-то в детстве, – смотрит так не только на Стива, практически на всех, словно ему одному известна какая-то тайна, в корне меняющая нечто значительное в окружающем мире.
Он не смотрит так на Наташу и на Клинта.
– Я всегда был трусом.
– Нет, – вырывается у Стива раньше, чем он успевает подумать, но тут и думать не надо, он знает, что это бред.
– Стив, – с нажимом произносит Баки, склоняя голову к плечу и ловя его взгляд. – Послушай.
– Ты никогда не был трусом.
– Это ты не был.
Стоя у окна, Стив отворачивается, скрещивая на груди руки; из-за пуленепробиваемых стекол не доносится ни единого звука с перегруженных автомобилями улиц. Стив тоже не издает ни звука, и Баки, очевидно, воспринимает это как приглашение продолжать.
– Это ты не был, – снова говорит он, – я не говорю это затем, чтобы потешить твое эго или предаться воспоминаниям на пустом месте, это факт. Как хорошо, думаешь, я бы дрался, если бы дрался не за тебя? Какой из меня вышел бы сержант? Хреновый это был бы сержант, Стив, если бы вообще был. Думаешь, я справился бы в гребаных лабораториях, если бы не ты? Думаешь, не будь тебя, я бы прыгал на движущийся поезд? – продолжает Баки и тут же, будто чувствуя, что Стив хочет сказать, добавляет торопливее: – Это всего лишь пример. Это тоже факт.
– С тех пор прошло много времени, – напряженно отвечает Стив, не поворачиваясь. – Очень большой отрезок.
За его спиной Баки поднимается со стула.
– И что уместилось в этот отрезок? – шаг, еще один; сейчас Баки не старается быть тише, чем есть. – Я просто говорю, Стив. Ты берешь свою смелость из себя самого. Я брал ее из тебя, – еще один, и еще; Баки останавливается у него за спиной, замирает на расстоянии миллиметра, дыхание, кажется, обжигает Стиву ухо. – Ты справляешься со своими страхами сам. Я справлялся с ними через твое отражение. Тебе не было страшно – и мне не должно было быть. В детстве это, наверное, была зависть, потом – привычка.
– Это тяжело, – Стив застывает на месте, замирает, напрягшись, и расслабляется немного только когда Баки опускает живую ладонь ему на плечо. – Это проникновение в твой мозг, вот что это такое. Ты не видел, как трясло Наташу.
– Я не Наташа, и, Стиви, – Баки фыркает, на самом деле фыркает, и Стив чуть улыбается абсолютно против воли, – в этом-то и суть. Над этим надо работать, над моими страхами, над ощущением, что кто-то поковырялся в моей голове. Клин клином.
– Идиотский метод.
– Действенный.
– Ты придурок.
Баки ухмыляется, сжимая его плечо.
Ванда улыбается, когда они заходят в зал; улыбается не Стиву, а Баки, словно они знакомы уже тысячу лет, а на самом деле – всего пару-тройку недель, но у него уже получается гораздо лучше. Все, чего добился сам Стив – слаженная работа в команде, упорные тренировки и пониженный градус агрессии; а Баки просто подмигивает ей, показывает вдруг язык, и Ванда оттаивает, – почти незаметно глазу, но ощутимо, – в зале как будто становится комфортнее температура.
Стив уже не спрашивает Баки, в чем секрет; это их личное.
– Дядя Джеймс! – радостно и насмешливо провозглашает Питер, удобно устроившийся на подоконнике, скрестив ноги, с какой-то книгой в руках. Эти книги ему тоже подсовывает Баки, и это тоже – их личное, Стив не лезет.
Боится представить, что там? Может быть.
– Паркер, я еще молод, – спокойно откликается Баки, мимоходом и без всякого раздражения погрозив ему кулаком. – Все впереди, мир у ног, новая жизнь. Вторая. Или третья, не знаю уже, как считать.
– Допустим, третья, – с готовностью отвечает Питер; Ванда закатывает глаза, но Стиву кажется, что уже по привычке. – Технически – ты вообще ни разу не умирал.
Ванда сторонится Питера, и, может быть, дело всего лишь в имени. Может быть – во всем остальном, чем Питер Паркер напоминает Ванде ее брата, который, если не углубляться в детали, все еще мертв, такие вопросы не решаются за полчаса, и Ванда злится, злится, злится, потому что перед ней – Питер, молодой и острый на язык, нередко руководствующийся только своими тараканами в голове, соображающий со скоростью света, способный переместиться из одной точки в другую быстрее их всех.
Не тот.
Когда Стив впервые привел Паркера, Ванда не появлялась в башне два дня.
– У нас с тобой дела, подруга, – Баки стучит пальцем по виску. – Капитан дает добро.
– Тебе не нужно было его разрешение, – говорит Ванда, и Питер на подоконнике качает головой, но Стив знает – думает он о том же. Они здесь до сих пор не определились, после всего пережитого так и не провели толком черту, за которой принятие решения становится вопросом команды, а не отдельного существа; Стив не знает, где ее проводить, и спросить не у кого.
– Не нужно, – соглашается Баки, и Ванда поднимается с пола, когда он кивает в сторону выхода. – Но люди лучше понимают то, что ты делаешь, если ты объясняешь им, зачем, Ванда.
Они выходят, и Стив провожает их взглядом, так и глядя в пустой уже дверной проем.
– Он умный, – подает вдруг голос Питер, соскакивая с подоконника; Стив поворачивает голову, слегка нахмурившись. – Джеймс? Соображает.
Это точно.
– Только ему не говори, – отвечает Стив.
Стив не уверен, что понимает.
– Я не уверен, что понимаю, – повторяет он вслух, – чего именно ты хочешь этим добиться.
Баки смотрит на него, как на идиота; в последнее время он смотрит так часто, еще чаще, чем когда-то в детстве, – смотрит так не только на Стива, практически на всех, словно ему одному известна какая-то тайна, в корне меняющая нечто значительное в окружающем мире.
Он не смотрит так на Наташу и на Клинта.
– Я всегда был трусом.
– Нет, – вырывается у Стива раньше, чем он успевает подумать, но тут и думать не надо, он знает, что это бред.
– Стив, – с нажимом произносит Баки, склоняя голову к плечу и ловя его взгляд. – Послушай.
– Ты никогда не был трусом.
– Это ты не был.
Стоя у окна, Стив отворачивается, скрещивая на груди руки; из-за пуленепробиваемых стекол не доносится ни единого звука с перегруженных автомобилями улиц. Стив тоже не издает ни звука, и Баки, очевидно, воспринимает это как приглашение продолжать.
– Это ты не был, – снова говорит он, – я не говорю это затем, чтобы потешить твое эго или предаться воспоминаниям на пустом месте, это факт. Как хорошо, думаешь, я бы дрался, если бы дрался не за тебя? Какой из меня вышел бы сержант? Хреновый это был бы сержант, Стив, если бы вообще был. Думаешь, я справился бы в гребаных лабораториях, если бы не ты? Думаешь, не будь тебя, я бы прыгал на движущийся поезд? – продолжает Баки и тут же, будто чувствуя, что Стив хочет сказать, добавляет торопливее: – Это всего лишь пример. Это тоже факт.
– С тех пор прошло много времени, – напряженно отвечает Стив, не поворачиваясь. – Очень большой отрезок.
За его спиной Баки поднимается со стула.
– И что уместилось в этот отрезок? – шаг, еще один; сейчас Баки не старается быть тише, чем есть. – Я просто говорю, Стив. Ты берешь свою смелость из себя самого. Я брал ее из тебя, – еще один, и еще; Баки останавливается у него за спиной, замирает на расстоянии миллиметра, дыхание, кажется, обжигает Стиву ухо. – Ты справляешься со своими страхами сам. Я справлялся с ними через твое отражение. Тебе не было страшно – и мне не должно было быть. В детстве это, наверное, была зависть, потом – привычка.
– Это тяжело, – Стив застывает на месте, замирает, напрягшись, и расслабляется немного только когда Баки опускает живую ладонь ему на плечо. – Это проникновение в твой мозг, вот что это такое. Ты не видел, как трясло Наташу.
– Я не Наташа, и, Стиви, – Баки фыркает, на самом деле фыркает, и Стив чуть улыбается абсолютно против воли, – в этом-то и суть. Над этим надо работать, над моими страхами, над ощущением, что кто-то поковырялся в моей голове. Клин клином.
– Идиотский метод.
– Действенный.
– Ты придурок.
Баки ухмыляется, сжимая его плечо.
Ванда улыбается, когда они заходят в зал; улыбается не Стиву, а Баки, словно они знакомы уже тысячу лет, а на самом деле – всего пару-тройку недель, но у него уже получается гораздо лучше. Все, чего добился сам Стив – слаженная работа в команде, упорные тренировки и пониженный градус агрессии; а Баки просто подмигивает ей, показывает вдруг язык, и Ванда оттаивает, – почти незаметно глазу, но ощутимо, – в зале как будто становится комфортнее температура.
Стив уже не спрашивает Баки, в чем секрет; это их личное.
– Дядя Джеймс! – радостно и насмешливо провозглашает Питер, удобно устроившийся на подоконнике, скрестив ноги, с какой-то книгой в руках. Эти книги ему тоже подсовывает Баки, и это тоже – их личное, Стив не лезет.
Боится представить, что там? Может быть.
– Паркер, я еще молод, – спокойно откликается Баки, мимоходом и без всякого раздражения погрозив ему кулаком. – Все впереди, мир у ног, новая жизнь. Вторая. Или третья, не знаю уже, как считать.
– Допустим, третья, – с готовностью отвечает Питер; Ванда закатывает глаза, но Стиву кажется, что уже по привычке. – Технически – ты вообще ни разу не умирал.
Ванда сторонится Питера, и, может быть, дело всего лишь в имени. Может быть – во всем остальном, чем Питер Паркер напоминает Ванде ее брата, который, если не углубляться в детали, все еще мертв, такие вопросы не решаются за полчаса, и Ванда злится, злится, злится, потому что перед ней – Питер, молодой и острый на язык, нередко руководствующийся только своими тараканами в голове, соображающий со скоростью света, способный переместиться из одной точки в другую быстрее их всех.
Не тот.
Когда Стив впервые привел Паркера, Ванда не появлялась в башне два дня.
– У нас с тобой дела, подруга, – Баки стучит пальцем по виску. – Капитан дает добро.
– Тебе не нужно было его разрешение, – говорит Ванда, и Питер на подоконнике качает головой, но Стив знает – думает он о том же. Они здесь до сих пор не определились, после всего пережитого так и не провели толком черту, за которой принятие решения становится вопросом команды, а не отдельного существа; Стив не знает, где ее проводить, и спросить не у кого.
– Не нужно, – соглашается Баки, и Ванда поднимается с пола, когда он кивает в сторону выхода. – Но люди лучше понимают то, что ты делаешь, если ты объясняешь им, зачем, Ванда.
Они выходят, и Стив провожает их взглядом, так и глядя в пустой уже дверной проем.
– Он умный, – подает вдруг голос Питер, соскакивая с подоконника; Стив поворачивает голову, слегка нахмурившись. – Джеймс? Соображает.
Это точно.
– Только ему не говори, – отвечает Стив.
@темы: графомания, ДНИЩЕ, winter captain, Я НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ВЫШЛО
-
-
28.04.2015 в 12:25-
-
28.04.2015 в 12:41-
-
28.04.2015 в 15:37Red Sally,
я подумала, ну знаете, про стива и ванду в разных вариациях мы еще сто раз все напишем, но баки.
еще хочу баки и пьетро потом.
-
-
28.04.2015 в 20:25-
-
28.04.2015 в 22:22-
-
28.04.2015 в 23:59-
-
29.04.2015 в 07:42-
-
29.04.2015 в 15:21-
-
30.04.2015 в 14:32Анданте, Яфрень Фифревна,
Ms. Ada, я тоже хочу (
Полтора метра.,