БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
видео помогло мне дописать одну из брошенных мыслей. спасибо. видео. блядь.
...........
"театр абсурда", сиквел или типа того.
стэн, эванс, 1208 слов. начало 2015 года.Они начинают говорить об этом в какой-то момент; нам придется, настаивает Крис однажды, знаешь, словно бы размышляет он, так и работают отношения у нормальных людей, серьезно, я слышал. Люди, знаешь, обсуждают то, что происходит между ними, чтобы избежать недопониманий, и тогда – тогда не случается вот той херни, что мы творили – сколько там?
Понятия не имею, отчетливо врет Себастиан; “Общество мертвых поэтов”, помнишь? Живи моментом, Эванс, разве “вот та херня” была так уж плоха?
Они все-таки начинают, когда появляется потребность – наконец у обоих, а не у одного Криса; Себастиан не замечает, как именно это происходит, не может назвать точный день или даже месяц, – это не год, когда они переспали впервые, не год, когда они решили, что пора заканчивать, но не продержались и нескольких недель; это даже не тот момент, когда они сошлись снова, – Эванс, а мы вообще, ну, мы когда-нибудь расходились? – но что-то между ними давно уже развивается с космической скоростью, и Себастиану, наконец, тоже хочется этого.
Обсуждать.
– Серьезно, – Крис ловит с горлышка последние капли пива, открывает две новых бутылки, передает одну Себастиану, снова опускается на ковер. – Она так и спросила, мы смотрели фото, и там была одна, помнишь, первое апреля, лондонская биржа? И мама спрашивает, мол, слушай, дорогой, я уже проходила все это со Скоттом три сотни раз. Давно ты влюблен в этого милого молодого человека?
– Милого молодого человека? – переспрашивает Себастиан, хохочет, упираясь затылком в диван. – Милого. Молодого человека. Что, правда?
– Это цитата, я не шучу, и я спросил – мам, ты же видела эти фотографии, почти год прошел, почему ты спрашиваешь сейчас? Ну, в общем, она рассказывала мне про материнское чутье около часа…
– Дай угадаю, а потом пришел Скотт?
– Ага, пришел мой брат-трепло и признался, что говорил с мамой об этом.
Себастиан смеется снова, Крис вторит; за окном смеркается, на Нью-Йорк наползает неизбежный вечер пятницы, который – как и все предыдущие, все чаще и чаще – Себастиан собирается провести дома.
Ловить момент, как там было? Жить им.
– Ну так, и давно? – он болтает зажатой в пальцах бутылкой, делает быстрый глоток, прежде чем отставить ее в сторону. – Обожаю признания.
Себастиан ненавидит признания, в общем-то, – терпеть не может, они как цепи, как кандалы, в которые заковывают тебя, когда ты даже не просил об этом, – вышел на улицу купить американо в кофейне через дорогу, а по пути нарвался на проблемы, ссоры, сложности, ревность, обязательства; в чувствах – высказанных наконец вслух, почти осязаемых – Себастиан даже сейчас видит, помимо прочего, еще и это, но с некоторых пор ему важно знать. Он не хотел раньше, это точно, – единожды проговоренное всегда нависало над ним чем-то вроде того начищенного до блеска топора в руках палача, палач собирается отрубать не голову, пусть останется, лучше руки, лучше сделать тебя беспомощным, – он опасался этого куда больше, чем следовало бы взрослому уже мужчине, и все-таки.
И все-таки все меняется – даже это. Тем более – это.
– Не знаю, – говорит наконец Крис, и Себастиан замечает только теперь, что в комнате уже некоторое время царило глухое молчание. – Я и ей так сказал… а ты знаешь, я никогда не вру своей матери, – он фыркает, когда Себастиан произносит “маменькин сынок” одними губами, бросает в него кроссовком; Себастиан уворачивается, рукой отбивая обувь в стену. – Не знаю. Разве у этого бывает какое-то точное время? Мы же не собираемся отмечать какую-нибудь дату, типа, минута, в которую наши взгляды встретились, и?..
– Вот же придурок, – отмахивается Себастиан, подбирается ближе, отбирает у Криса полную только на треть бутылку, допивает и его пиво. – Можем отмечать дату, в которую я впервые назвал тебя придурком. Когда там стартовали съемки “Первого мстителя”?
Эванс, похоже, всерьез задумывается, и Себастиан в курсе – он все еще пытается вспомнить; может, и правда не знает, не может восстановить в памяти тот день, или месяц, или год, – а может быть, просто не собирается говорить, но, кажется, им обоим достаточно самого факта.
Уже который год более чем достаточно.
– Ну ладно, раз мы теперь играем в эту игру, quid pro quo.
– Нет, серьезно, никто не вставляет в речь латынь просто так, – Крис только усмехается, в вежливом удивлении поднимая брови, и Себастиан сдается: – Окей.
– Quid pro quo, – довольно повторяет Крис, вмиг становясь совершенным ребенком, Себастиан может уже не вопрошать, как его угораздило связаться с пятилеткой, Себастиан много чего уже может не спрашивать вслух, чтобы его услышали; он делает вид, что задумывается.
Он сто раз уже задавал себе этот вопрос.
– Две тысячи одиннадцатый, наверное? – улыбка появляется на лице Эванса, кажется, непроизвольно, Себастиан не хочет знать, что именно его так радует, и он ухмыляется: – Я слышу, о чем ты думаешь, и я не “запал”, – он показывает пальцами кавычки, буквально сует их Крису под нос, – на тебя тогда, ясно? Просто, если уж думать об этом в таком ключе, и нет, я не часто думаю об этом, то, – Себастиан пожимает плечами, проводит ладонью по ноге Эванса, от колена до бедра, вытаскивает из кармана его джинсов сигареты, – наверное, еще тогда.
Крис выглядит то ли довольным, то ли обескураженным, и Себастиан не смог бы сказать, чего в его глазах больше; он закуривает, и Крис оживляется:
– Ладно, я даже не подозревал… я даже не хотел тогда… наверное? Блядь, – он смеется, – хорошо, а что было в две тысячи одиннадцатом? Это после того, как мы стали так напиваться, что ты начал постоянно оставаться у меня? Или когда мы прикончили бутылку текилы за двадцать минут, – Крис щурится, указывая пальцем в сторону, – вон в том углу?
– Говорю же, придурок. Эванс, меня не тянет к каждому, с кем я пил или ночевал, если бы это было так, – Себастиан неопределенно взмахивает свободной рукой, загибает пальцы, делая вид, что пытается подсчитать, – да ладно, в общем, дело не в этом.
– И ты, значит, – Крис все еще улыбается, – выжидал момент.
– Ага.
– Больше года тусовался со мной и работал, прикидывая, как бы затащить меня в постель.
– Ага.
– Строил, наверное, планы, как в тех комедиях, в которых я больше никогда не стану…
– Ну да, конечно.
– Больше никогда, – с нажимом повторяет Эванс, между делом хватая Себастиана за запястье; он наклоняет его руку к пепельнице, заставляя потушить сигарету, – не стану сниматься. Думал, как лучше затащить меня в свои сети, а потом, когда я попадусь, еще пару лет изводить меня и все такое.
– Думай так, – серьезно кивает Себастиан, притягивая Криса к себе за ворот футболки, смотрит в глаза; вот теперь Эванс выглядит просто довольным, это устраивает Себастиана куда больше. – Ты скажи еще, что эти годы были ужасны.
– А что, нет?
– Ты забыл кое-что, – Себастиан все еще серьезен, придвигаясь чуть ближе, – забыл, сколько мы трахались. Это время было как порно в прямом эфире. Ну, знаешь, хорошее качество, живой звук. Что, так ужасно?
– Две тысячи одиннадцатый, значит, – невпопад откликается Крис, и Себастиан знает, что именно ему будут припоминать следующий год или два – или десяток.
У них будет еще год, или два, или десяток, и Себастиан не замечает, как именно это происходит, но эта мысль, наконец, укладывается в его голове с непривычной легкостью.
Они начинают говорить и об этом однажды; Эванс, поразительно быстро проговаривая слова, объясняет, что его мать очень хотела бы познакомиться с Себастианом, просто не замолкает насчет него; когда именно, спрашивает Себастиан, он не делает из этого лишних проблем, даже не насмехается – на следующей неделе пойдет, у меня как раз перерыв?
Вообще-то она уехала, говорит Крис, и Себастиан слышит только его голос на том конце провода, но может представить себе неровное, быстрое пожатие плеч; вообще-то она уехала отдыхать, вернется через два месяца, так как?
Два месяца, повторяет Себастиан, и это уже не вопрос.
Уже не то, что ставится под сомнение.
...........
"театр абсурда", сиквел или типа того.
стэн, эванс, 1208 слов. начало 2015 года.Они начинают говорить об этом в какой-то момент; нам придется, настаивает Крис однажды, знаешь, словно бы размышляет он, так и работают отношения у нормальных людей, серьезно, я слышал. Люди, знаешь, обсуждают то, что происходит между ними, чтобы избежать недопониманий, и тогда – тогда не случается вот той херни, что мы творили – сколько там?
Понятия не имею, отчетливо врет Себастиан; “Общество мертвых поэтов”, помнишь? Живи моментом, Эванс, разве “вот та херня” была так уж плоха?
Они все-таки начинают, когда появляется потребность – наконец у обоих, а не у одного Криса; Себастиан не замечает, как именно это происходит, не может назвать точный день или даже месяц, – это не год, когда они переспали впервые, не год, когда они решили, что пора заканчивать, но не продержались и нескольких недель; это даже не тот момент, когда они сошлись снова, – Эванс, а мы вообще, ну, мы когда-нибудь расходились? – но что-то между ними давно уже развивается с космической скоростью, и Себастиану, наконец, тоже хочется этого.
Обсуждать.
– Серьезно, – Крис ловит с горлышка последние капли пива, открывает две новых бутылки, передает одну Себастиану, снова опускается на ковер. – Она так и спросила, мы смотрели фото, и там была одна, помнишь, первое апреля, лондонская биржа? И мама спрашивает, мол, слушай, дорогой, я уже проходила все это со Скоттом три сотни раз. Давно ты влюблен в этого милого молодого человека?
– Милого молодого человека? – переспрашивает Себастиан, хохочет, упираясь затылком в диван. – Милого. Молодого человека. Что, правда?
– Это цитата, я не шучу, и я спросил – мам, ты же видела эти фотографии, почти год прошел, почему ты спрашиваешь сейчас? Ну, в общем, она рассказывала мне про материнское чутье около часа…
– Дай угадаю, а потом пришел Скотт?
– Ага, пришел мой брат-трепло и признался, что говорил с мамой об этом.
Себастиан смеется снова, Крис вторит; за окном смеркается, на Нью-Йорк наползает неизбежный вечер пятницы, который – как и все предыдущие, все чаще и чаще – Себастиан собирается провести дома.
Ловить момент, как там было? Жить им.
– Ну так, и давно? – он болтает зажатой в пальцах бутылкой, делает быстрый глоток, прежде чем отставить ее в сторону. – Обожаю признания.
Себастиан ненавидит признания, в общем-то, – терпеть не может, они как цепи, как кандалы, в которые заковывают тебя, когда ты даже не просил об этом, – вышел на улицу купить американо в кофейне через дорогу, а по пути нарвался на проблемы, ссоры, сложности, ревность, обязательства; в чувствах – высказанных наконец вслух, почти осязаемых – Себастиан даже сейчас видит, помимо прочего, еще и это, но с некоторых пор ему важно знать. Он не хотел раньше, это точно, – единожды проговоренное всегда нависало над ним чем-то вроде того начищенного до блеска топора в руках палача, палач собирается отрубать не голову, пусть останется, лучше руки, лучше сделать тебя беспомощным, – он опасался этого куда больше, чем следовало бы взрослому уже мужчине, и все-таки.
И все-таки все меняется – даже это. Тем более – это.
– Не знаю, – говорит наконец Крис, и Себастиан замечает только теперь, что в комнате уже некоторое время царило глухое молчание. – Я и ей так сказал… а ты знаешь, я никогда не вру своей матери, – он фыркает, когда Себастиан произносит “маменькин сынок” одними губами, бросает в него кроссовком; Себастиан уворачивается, рукой отбивая обувь в стену. – Не знаю. Разве у этого бывает какое-то точное время? Мы же не собираемся отмечать какую-нибудь дату, типа, минута, в которую наши взгляды встретились, и?..
– Вот же придурок, – отмахивается Себастиан, подбирается ближе, отбирает у Криса полную только на треть бутылку, допивает и его пиво. – Можем отмечать дату, в которую я впервые назвал тебя придурком. Когда там стартовали съемки “Первого мстителя”?
Эванс, похоже, всерьез задумывается, и Себастиан в курсе – он все еще пытается вспомнить; может, и правда не знает, не может восстановить в памяти тот день, или месяц, или год, – а может быть, просто не собирается говорить, но, кажется, им обоим достаточно самого факта.
Уже который год более чем достаточно.
– Ну ладно, раз мы теперь играем в эту игру, quid pro quo.
– Нет, серьезно, никто не вставляет в речь латынь просто так, – Крис только усмехается, в вежливом удивлении поднимая брови, и Себастиан сдается: – Окей.
– Quid pro quo, – довольно повторяет Крис, вмиг становясь совершенным ребенком, Себастиан может уже не вопрошать, как его угораздило связаться с пятилеткой, Себастиан много чего уже может не спрашивать вслух, чтобы его услышали; он делает вид, что задумывается.
Он сто раз уже задавал себе этот вопрос.
– Две тысячи одиннадцатый, наверное? – улыбка появляется на лице Эванса, кажется, непроизвольно, Себастиан не хочет знать, что именно его так радует, и он ухмыляется: – Я слышу, о чем ты думаешь, и я не “запал”, – он показывает пальцами кавычки, буквально сует их Крису под нос, – на тебя тогда, ясно? Просто, если уж думать об этом в таком ключе, и нет, я не часто думаю об этом, то, – Себастиан пожимает плечами, проводит ладонью по ноге Эванса, от колена до бедра, вытаскивает из кармана его джинсов сигареты, – наверное, еще тогда.
Крис выглядит то ли довольным, то ли обескураженным, и Себастиан не смог бы сказать, чего в его глазах больше; он закуривает, и Крис оживляется:
– Ладно, я даже не подозревал… я даже не хотел тогда… наверное? Блядь, – он смеется, – хорошо, а что было в две тысячи одиннадцатом? Это после того, как мы стали так напиваться, что ты начал постоянно оставаться у меня? Или когда мы прикончили бутылку текилы за двадцать минут, – Крис щурится, указывая пальцем в сторону, – вон в том углу?
– Говорю же, придурок. Эванс, меня не тянет к каждому, с кем я пил или ночевал, если бы это было так, – Себастиан неопределенно взмахивает свободной рукой, загибает пальцы, делая вид, что пытается подсчитать, – да ладно, в общем, дело не в этом.
– И ты, значит, – Крис все еще улыбается, – выжидал момент.
– Ага.
– Больше года тусовался со мной и работал, прикидывая, как бы затащить меня в постель.
– Ага.
– Строил, наверное, планы, как в тех комедиях, в которых я больше никогда не стану…
– Ну да, конечно.
– Больше никогда, – с нажимом повторяет Эванс, между делом хватая Себастиана за запястье; он наклоняет его руку к пепельнице, заставляя потушить сигарету, – не стану сниматься. Думал, как лучше затащить меня в свои сети, а потом, когда я попадусь, еще пару лет изводить меня и все такое.
– Думай так, – серьезно кивает Себастиан, притягивая Криса к себе за ворот футболки, смотрит в глаза; вот теперь Эванс выглядит просто довольным, это устраивает Себастиана куда больше. – Ты скажи еще, что эти годы были ужасны.
– А что, нет?
– Ты забыл кое-что, – Себастиан все еще серьезен, придвигаясь чуть ближе, – забыл, сколько мы трахались. Это время было как порно в прямом эфире. Ну, знаешь, хорошее качество, живой звук. Что, так ужасно?
– Две тысячи одиннадцатый, значит, – невпопад откликается Крис, и Себастиан знает, что именно ему будут припоминать следующий год или два – или десяток.
У них будет еще год, или два, или десяток, и Себастиан не замечает, как именно это происходит, но эта мысль, наконец, укладывается в его голове с непривычной легкостью.
Они начинают говорить и об этом однажды; Эванс, поразительно быстро проговаривая слова, объясняет, что его мать очень хотела бы познакомиться с Себастианом, просто не замолкает насчет него; когда именно, спрашивает Себастиан, он не делает из этого лишних проблем, даже не насмехается – на следующей неделе пойдет, у меня как раз перерыв?
Вообще-то она уехала, говорит Крис, и Себастиан слышит только его голос на том конце провода, но может представить себе неровное, быстрое пожатие плеч; вообще-то она уехала отдыхать, вернется через два месяца, так как?
Два месяца, повторяет Себастиан, и это уже не вопрос.
Уже не то, что ставится под сомнение.
@темы: графомания, дитя дьявола, театр абсурда, эванс
сидела думала, что процитировать, но не могу же я всю тысячу слов
чёртчёртчёрт.
Себастиан ненавидит признания.
Себастиану важно знать.
никогда не вру своей маме.
господи.
Marretjen, ну вы все знаете.
Себа коварный, да))) – И ты, значит, – Крис все еще улыбается, – выжидал момент. – Ага. – Больше года тусовался со мной и работал, прикидывая, как бы затащить меня в постель. – Ага. – Строил, наверное, планы...
Himerra555, ахаха, спасибо! )
ну, на самом деле нет, никто ничего конечно не планировал, но они лапушки