БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
Я НАЧИНАЮ ПОДОЗРЕВАТЬ, ЧТО НАМ НЕЛЬЗЯ РАЗГОВАРИВАТЬ. ГДЕ-ТО ЧТО-ТО ВЗРЫВАЕТСЯ.
03.06.2014 в 20:57
Пишет Marretjen:Простите, я не могу больше делать это в аске. ограничения в триста знаков делают мне больно![:-D](http://static.diary.ru/picture/1133.gif)
![:-D](http://static.diary.ru/picture/1133.gif)
а вот если бы. если бы стива никуда не взяли. и остался бы скинни!стив скинни!стивом. никаких сывороток, никакой армии, никаких экспериментов и никакой гидры в его жизни. ТО ЧТО бы было, сказала она.
...........................................
*затемнение*
почти 1000 слов плотбаннибаки вернулся бы с войны. он дошёл бы до конца, до сорок пятого, до победы. и баки возвращается, стив ждёт его на вокзале, от паровозного дыма слезятся глаза и опасно першит в горле и горят лёгкие, но он не уходит, подскакивает, чтобы лучше видеть, ищет взглядом баки в толпе и не сразу узнает, цепляется глазами и только потом понимает, что за баки. баки похудел, он гладко выбрит, и щёки ввалившиеся, и синеватые круги под глазами, и сами глаза - больные, потухшие, и как будто баки сам себе противен, ненавистен, но он в свою очередь находит стива и взгляд меняется, что-то вспыхивает в глубине, и стив не выдерживает, начинает пробиваться сквозь эту толкающуюся плотную толпу и баки сразу бросается навстречу, потому что стив же, затопчут, и они встречаются, и стив обнимает его первым, за шею, тянется вверх, и шепчет "баки" потерянно и недоверчиво, и баки обнимает его в ответ, хочет осторожно, но не получается, потому что скучал. и они проводят весь день вместе, баки иногда словно зависает, выпадает из реальности, а потом улыбается криво, тенью своей прежней улыбки, но стив пока не задаёт вопросов, только трогает за плечо и зовёт по имени, и именно сейчас, не после репортажей и хроник, он понимает, что на самом деле такое война и как глупо он желал попасть на неё и как презирал тех, кто не хотел, потому что он готов ненавидеть всё что угодно, если оно сотворило с баки такое.
и вечером баки усмехается и говорит:
- поздно уже. я переночую у тебя, стиви? а к семье завтра, что их на ночь глядя волновать.
и стив говорит - конечно, баки. конечно. и ему больно и тепло от того, что рядом с ним баки дал себе передышку. завтра он будет улыбаться солнечно матери и братьям, а сейчас может позволить себе не натягивать маску. и обнимает его ещё раз, как может крепко, и говорит:
- прости, бак. прости.
баки не говорит "за что ты извиняешься" или "да брось", баки молчит. носом стиву утыкается в макушку и молчит. и они так и стоят, стив начинает говорить поспешнее, отвечать на заданные и незаданные вопросы про его жизнь здесь, про работу, рисунки, и стив спохватывается:
- я рисовал тебя.
- показывай, - говорит баки, размыкает объятие, расправляет плечи. он весь напряженный, весь день таким становится в любую секунду. стив подходит к столу, роется в папках, показывает, там баки в парадной форме. улыбается. и баки вертит в руках листы и молчит. потом откладывает их, будто они жгут ему руки, отворачивается, молчит. потом поднимает взгляд на стива и говорит:
- стив. я не могу сейчас рассказывать про войну.
и стив мотает головой, опять к баки подходит, отвечает:
- нет, баки, нет. ты не должен. да разве бы я мог?
и на следующий день баки приходит к родителям, конечно, а вечером говорит стиву:
- я поживу у тебя пару дней, пока не найду себе квартиру? у них там и так много народу. стив отвечает:
- конечно, баки, о чём ты говоришь.
и первой же ночью баки приходит сильно пьяный, запинается о порог, но вешалку находит безошибочно, на ощупь, стив молча помогает ему раздеться, укладывает на свою кровать, себе стелет на диване. утром баки пьёт неимоверно много воды, морщится, усмехается:
- я не храпел?
- спал как убитый, - с точно рассчитанной долей мрачности и осуждения отвечает стив, также как до войны, и баки смеётся, несмотря на головную боль. и так повторяется на второй день, на третий, баки приходит пьяный и заваливается спать, и стив начинает тревожиться и раздражаться, может он делает что-то не так, это же не выход, слова копятся, но он пока молчит, но на четвёртый день баки трезвый, расслабленный, задумчивый, долго курит в открытое окно, сидит в старом кресле с выключенным светом, вытянув одну ногу, у стива руки чешутся зарисовать его, но он не решается и в конце концов уходит спать раньше баки.
и просыпается ночью от крика, истошного, забивающего глотку, хриплого, на одной ноте будто, вскакивает, бежит в гостиную, как был в майке и трусах, у баки лицо исказилось страшно, всё белое, слезинки в уголках глаз, челюсть напряжена, руки в кулаки, стив зовёт его:
- баки, баки, - сразу толкает в плечо как может сильно, чтобы разбудить и не получить в ответ, баки открывает глаза, дышит сложно, втягивает воздух широко открытым ртом, взгляд дикий, он ищет взглядом стива, и стив садится на диван и прижимает баки к себе, всего, как может, обхватывает что есть силы, и баки мокрый, майку выжимать можно, и ледяной, но его даже не колотит сначала, настолько напряжён, мышцы под руками стива ощущаются словно каменные, и стив начинает гладить его по спине, по плечам, трёт легонько шею, загривок, шепчет что-то бессвязное, сам не вслушиваясь, что, и наконец баки выдыхает неровно и долго, и его начинает потряхивать, но не сильно, так, остатки.
и стив все поглаживает его по спине, баки дышит рвано и часто, как будто бежал стометровку или поднимался на самый последний этаж. а у стива много было вопросов, но ни один из них он ни за что сейчас не задаст. а баки обнимает наконец в ответ - сильно, даже не рассчитав, так, что стиву дышать тяжело, но сразу же ослабляет хватку, как будто возвращается в реальность. а стива уже самого начинает трясти. ему страшно. кажется, даже не было так страшно, когда с войны приходили самые жуткие новости, и он думал о баки. и баки говорит:
- я думал, я не вернусь. понимаешь? я знал, что не вернусь никогда.
и стив отвечает, не думает:
- ты вернешься, баки.
у баки вырывается смешок, истеричный немного, недоверчивый, но стив сказал то, что нужно, стив не любит говорить, но в последнее время частенько делает это за двоих, и умудряется подбирать слова так, что они кажутся правильными и незыблемыми.
и стив конечно понимает теперь, и зачем этот дешевый виски до беспамятства, и почему у родителей не хотел оставаться, и всё ещё цепляется за баки сам, потому что ну что он сейчас может сделать?
- ненавижу, - глухо говорит он, - эту войну. я ненавижу её.
звучит по-детски, но в голосе стива столько силы, столько той самой ненависти, о которой он твердит, она кажется осязаемой, обволакивающей его и воздух вокруг них.
- не надо, - поспешно прерывает его баки, слишком поспешно, почти просит - не надо, стив.
потому что не это ему сейчас нужно, не ненависть, не месть, не сожаления, ему нужна надежда.
URL записи![:-D](http://static.diary.ru/picture/1133.gif)
![:-D](http://static.diary.ru/picture/1133.gif)
а вот если бы. если бы стива никуда не взяли. и остался бы скинни!стив скинни!стивом. никаких сывороток, никакой армии, никаких экспериментов и никакой гидры в его жизни. ТО ЧТО бы было, сказала она.
...........................................
*затемнение*
почти 1000 слов плотбаннибаки вернулся бы с войны. он дошёл бы до конца, до сорок пятого, до победы. и баки возвращается, стив ждёт его на вокзале, от паровозного дыма слезятся глаза и опасно першит в горле и горят лёгкие, но он не уходит, подскакивает, чтобы лучше видеть, ищет взглядом баки в толпе и не сразу узнает, цепляется глазами и только потом понимает, что за баки. баки похудел, он гладко выбрит, и щёки ввалившиеся, и синеватые круги под глазами, и сами глаза - больные, потухшие, и как будто баки сам себе противен, ненавистен, но он в свою очередь находит стива и взгляд меняется, что-то вспыхивает в глубине, и стив не выдерживает, начинает пробиваться сквозь эту толкающуюся плотную толпу и баки сразу бросается навстречу, потому что стив же, затопчут, и они встречаются, и стив обнимает его первым, за шею, тянется вверх, и шепчет "баки" потерянно и недоверчиво, и баки обнимает его в ответ, хочет осторожно, но не получается, потому что скучал. и они проводят весь день вместе, баки иногда словно зависает, выпадает из реальности, а потом улыбается криво, тенью своей прежней улыбки, но стив пока не задаёт вопросов, только трогает за плечо и зовёт по имени, и именно сейчас, не после репортажей и хроник, он понимает, что на самом деле такое война и как глупо он желал попасть на неё и как презирал тех, кто не хотел, потому что он готов ненавидеть всё что угодно, если оно сотворило с баки такое.
и вечером баки усмехается и говорит:
- поздно уже. я переночую у тебя, стиви? а к семье завтра, что их на ночь глядя волновать.
и стив говорит - конечно, баки. конечно. и ему больно и тепло от того, что рядом с ним баки дал себе передышку. завтра он будет улыбаться солнечно матери и братьям, а сейчас может позволить себе не натягивать маску. и обнимает его ещё раз, как может крепко, и говорит:
- прости, бак. прости.
баки не говорит "за что ты извиняешься" или "да брось", баки молчит. носом стиву утыкается в макушку и молчит. и они так и стоят, стив начинает говорить поспешнее, отвечать на заданные и незаданные вопросы про его жизнь здесь, про работу, рисунки, и стив спохватывается:
- я рисовал тебя.
- показывай, - говорит баки, размыкает объятие, расправляет плечи. он весь напряженный, весь день таким становится в любую секунду. стив подходит к столу, роется в папках, показывает, там баки в парадной форме. улыбается. и баки вертит в руках листы и молчит. потом откладывает их, будто они жгут ему руки, отворачивается, молчит. потом поднимает взгляд на стива и говорит:
- стив. я не могу сейчас рассказывать про войну.
и стив мотает головой, опять к баки подходит, отвечает:
- нет, баки, нет. ты не должен. да разве бы я мог?
и на следующий день баки приходит к родителям, конечно, а вечером говорит стиву:
- я поживу у тебя пару дней, пока не найду себе квартиру? у них там и так много народу. стив отвечает:
- конечно, баки, о чём ты говоришь.
и первой же ночью баки приходит сильно пьяный, запинается о порог, но вешалку находит безошибочно, на ощупь, стив молча помогает ему раздеться, укладывает на свою кровать, себе стелет на диване. утром баки пьёт неимоверно много воды, морщится, усмехается:
- я не храпел?
- спал как убитый, - с точно рассчитанной долей мрачности и осуждения отвечает стив, также как до войны, и баки смеётся, несмотря на головную боль. и так повторяется на второй день, на третий, баки приходит пьяный и заваливается спать, и стив начинает тревожиться и раздражаться, может он делает что-то не так, это же не выход, слова копятся, но он пока молчит, но на четвёртый день баки трезвый, расслабленный, задумчивый, долго курит в открытое окно, сидит в старом кресле с выключенным светом, вытянув одну ногу, у стива руки чешутся зарисовать его, но он не решается и в конце концов уходит спать раньше баки.
и просыпается ночью от крика, истошного, забивающего глотку, хриплого, на одной ноте будто, вскакивает, бежит в гостиную, как был в майке и трусах, у баки лицо исказилось страшно, всё белое, слезинки в уголках глаз, челюсть напряжена, руки в кулаки, стив зовёт его:
- баки, баки, - сразу толкает в плечо как может сильно, чтобы разбудить и не получить в ответ, баки открывает глаза, дышит сложно, втягивает воздух широко открытым ртом, взгляд дикий, он ищет взглядом стива, и стив садится на диван и прижимает баки к себе, всего, как может, обхватывает что есть силы, и баки мокрый, майку выжимать можно, и ледяной, но его даже не колотит сначала, настолько напряжён, мышцы под руками стива ощущаются словно каменные, и стив начинает гладить его по спине, по плечам, трёт легонько шею, загривок, шепчет что-то бессвязное, сам не вслушиваясь, что, и наконец баки выдыхает неровно и долго, и его начинает потряхивать, но не сильно, так, остатки.
и стив все поглаживает его по спине, баки дышит рвано и часто, как будто бежал стометровку или поднимался на самый последний этаж. а у стива много было вопросов, но ни один из них он ни за что сейчас не задаст. а баки обнимает наконец в ответ - сильно, даже не рассчитав, так, что стиву дышать тяжело, но сразу же ослабляет хватку, как будто возвращается в реальность. а стива уже самого начинает трясти. ему страшно. кажется, даже не было так страшно, когда с войны приходили самые жуткие новости, и он думал о баки. и баки говорит:
- я думал, я не вернусь. понимаешь? я знал, что не вернусь никогда.
и стив отвечает, не думает:
- ты вернешься, баки.
у баки вырывается смешок, истеричный немного, недоверчивый, но стив сказал то, что нужно, стив не любит говорить, но в последнее время частенько делает это за двоих, и умудряется подбирать слова так, что они кажутся правильными и незыблемыми.
и стив конечно понимает теперь, и зачем этот дешевый виски до беспамятства, и почему у родителей не хотел оставаться, и всё ещё цепляется за баки сам, потому что ну что он сейчас может сделать?
- ненавижу, - глухо говорит он, - эту войну. я ненавижу её.
звучит по-детски, но в голосе стива столько силы, столько той самой ненависти, о которой он твердит, она кажется осязаемой, обволакивающей его и воздух вокруг них.
- не надо, - поспешно прерывает его баки, слишком поспешно, почти просит - не надо, стив.
потому что не это ему сейчас нужно, не ненависть, не месть, не сожаления, ему нужна надежда.
@темы: ДНИЩЕ, winter captain
восьмого вообще сгорим
Оно такое...Прямо такое *машет руками* чудесное, в общем))