апд: поднимаю просто потому что ОРУ. какая ирония. ха.
эммммм это что-то вроде баки/тони с авансом на последующий тройничок, стив сначала немножко умер, а потом немножко ожил, и вообще не спрашивайте у меня ничего, это вообще не я, это само и случайно, хорошего всем вечера. 800 с чем-то слов
– Я так хотел бы тебя ненавидеть, – говорит Старк, он тяжело дышит, разрывая на Баки футболку, и тоска в его глазах – почти звериная, Баки знает ее как собственную. – Ненавижу. Тебя и твои дерьмовые промытые мозги, Барнс. И твою дерьмовую руку, – “дерьмовая” или нет, Старк хватается за нее все равно, с него станется ждать тепла от металла. – И гребаный щит, ну да, он же теперь тоже – твой. Ненавижу.
– Мой отец однажды сказал одну вещь, – Баки почти рычит, толкая Старка обратно на его возмутительно дорогой диван, нависает сверху; когда Тони задирает подбородок, он похож на Говарда, это уже не сбивает с толку.
– Очень интересно. Тоже сказал, что ты его бесишь?
(ты любил его? слышит Баки)
(я бы убил его, если бы мог)
– Нет, – он качает головой и – почти – смеется, впиваясь живыми пальцами Старку в бок, кусая за шею. – Он говорил – сын. Мой тебе совет, если вдруг пригодится. Когда трахаешься, – Баки движется ниже, носом ведя по чужим голым ключицам, – лучше заткнись.
Старк не отпускает его ладонь.
*
Иногда Баки кажется, что он помнит свои ощущения во время падения с поезда, в тот миг, когда равновесие уже было потеряно, а сознание не отключилось, и лицо Стива, снизу вверх, ему кажется, что он помнит все это, как в замедленной съемке, помнит свои злые слезы, помнит чужой гнев, помнит острую, как лезвие, боль внезапной потери; помнит то, чего не было.
Иногда Баки кажется, что сейчас он испытывает то же самое. Только момент закольцован, – как будто Баки заело, как пластинку, сразу после того, как все произошло, сразу после того, как Стив, – и не отпускает.
Бартон говорит, теперь люди коллекционируют даже сломанные пластинки, они, мол, представляют для кого-то особую ценность.
Для сломанных людей, что ли, спросил тогда Баки; Бартон сказал, что нет.
Бартон, должно быть, наврал, думает теперь Баки, глядя на Тони, – тот впервые выгнал мисс Поттс из кухни, выгнал из дома, что уж там, без прикрытий конференциями и бизнесом, просто сказал, что она ничем не может ему помочь, и она впервые согласилась; Тони готовит завтрак, с серьезным выражением лица взбивает, мать его, яйца, и не шутит по этому поводу, вообще не шутит.
Баки думает, что когда-нибудь один из них, наконец, заплачет.
Может быть, это случится сегодня.
*
Каждый раз, когда Баки надевает костюм Капитана, слово “должен” звучит в его голове голосом Старка.
Голос Стива говорит: “извини, Бак”, – Баки эгоистично уверен, что слышит именно это.
Голос Говарда говорит: “ну и дела, парень, валил бы ты оттуда подальше”.
Романофф говорит, что в двадцать первом веке у всех в голове звучат чужие голоса; можно научиться их не замечать. Ну или говорить с ними, добавляет она, критически оглядев Баки. Со Старком-то, рассуждает она, вряд ли у вас получается.
*
Она неправа, но Баки не скажет.
*
– Я хочу, чтобы все сдохли, – делится Старк, на этот раз он готовит ужин, и Баки отбирает у него специи, кое-кто совершенно не понимает, что делать со стейком. – По очереди. Все, кто виноват, и кто не виноват, тоже. Все, кто хоть в малой степени был ответственным. Я бы сдох первым, но кто тогда проконтролирует, чтобы так стало и с остальными?
– Я, – отвечает Баки, даже поднимает руку, совсем как в школе. – Я обязательно прослежу. Я и так не уверен, почему тебя еще не прикончили, слишком важная ты шишка, Старк. Столько информации, и вся в одной голове.
– И ее я бы стер, – задумчиво говорит Старк, протягивает Баки крышку от сковороды. – Ну, тогда решено. Если я сдохну, добей остальных. Про себя не забудь.
– Знаешь, ты деструктивен, – у Баки снова получается ухмылка, так что он ухмыляется, и не добавляет “а вот твой отец был – наоборот”.
Старк кидает в него пробку от вина и ставит на стол литр водки.
*
Стив появляется – почти возникает, в буквальном смысле – на пороге комнаты через двадцать секунд после того, как Старк кончает, раскинувшись на спине; Баки увлеченно и по-пьяному деятельно вылизывает его ухо, но все равно замечает быстрее, садится рывком, смотрит во все глаза, вспоминает почему-то, что никто из них двоих так и не успел зарыдать, а Стив.
– Я, – начинает Стив, хватаясь рукой за дверной косяк. – Я собирался что-то сказать, это было важно, но.
Баки косится на Старка; судя по виду, тот в коме или в экстазе, и Баки не знает, что из этого – хороший знак.
– Стив, – говорит он, встречаясь со Стивом взглядом.
– Роджерс, – отмирает наконец рядом Тони, голос у него напряженный, каким Баки никогда даже не слышал.
Во всем остальном напряжения нет; Баки ждал его, Баки почти хотел, но, глядя в глаза Стива, он видит только спокойствие, и, может быть, на самом деле, людям в этой жизни не так уж много и надо.
Тони сжимает его левую руку, он не может сделать этого до боли, но каждый раз очень упорно старается.
– Я-то надеялся, что ты наконец по-настоящему помер, Кэп. Хотя ты теперь даже не Кэп, – поправляется Старк; Баки фыркает, все еще не отрывая взгляда от Стива, и с непривычки удивляется, чувствуя собственную бесконтрольную улыбку. – Как поживает твой щит, спросишь ты? Отлично. Барнс за ним проследил. Я проследил за Барнсом.
– Я вижу, – с видом умудренного опытом и бесконечным терпением йога кивает Стив.
*
Они плачут этой ночью, по-идиотски, все трое.