флешмоб

[theendoftheline]

список тем - здесь.

ранее в сериале

для  Marretjen: ти джей и дуглас хэммонды, "травма", 597 слов. вышло совсем не то, что предполагалось, соу сорри
Джорджтаунский университет, значит.
Ну, по крайней мере, этот парень не из гетто.
- Мать убьет меня, - Дуглас повторяет это в десятый раз, не надеясь на разумный отклик; Ти Джею хоть бы что - увлеченно рассматривает сломанную руку, делает вид, что ему совершенно не больно. - Мать убьет меня. Нет, сначала тебя, на моих глазах. Ти Джей, мне шестнадцать, я не хочу умирать. Я хочу, чтобы мы поехали в больницу.
Очень нелегко говорить об этом, зная, что две минуты назад Ти Джей, не сказав ни слова, швырнул оба мобильника на проезжую часть.
Две минуты.
Ти Джей на две минуты старше; возможно, когда-нибудь Дуглас в это поверит.
Не сегодня.
- Ты зануда, - Ти Джей морщится - больно все-таки, засранец - и улыбается, радостно, легко, солнечно, как будто это лучший день в его жизни, - а у нас приключение. Самое настоящее. Галстук хоть расслабь.
- Обалдеть какое приключение, - Дугласу очень хочется стать единственным сыном в семье, прямо сейчас, но Ти Джея жалко даже пальцем тронуть. - Моему брату сломал руку какой-то урод, и вместо того, чтобы поехать ко врачу, мой брат предпочитает торчать в центре города и ждать, пока кости сами срастутся.
Ти Джей ржет; он всегда ржет, - как будто сидит на чем-то, иногда Дуглас подозревает это всерьез, - ему всегда все кажется невероятно смешным, будь это цирковое представление, благотворительный вечер или очередная любовница отца.
Оборжаться просто.
- Он не урод, - говорит наконец Ти Джей, выглядит по-настоящему обиженным, словно Дуглас высказал сомнения насчет существования господа бога в присутствии бабушки. - Я за дело получил, так что - никаких врачей.
- За какое такое дело? - солнце печет нещадно, и ужасно хочется, в самом деле, развязать галстук, снять хотя бы жилет; но из них двоих хоть кто-то должен выглядеть прилично. - Я думал, вы были вместе, - Дуглас осторожен, как осторожен всегда с тех самых пор, как имя Ти Джея стали склонять на разные лады бульварные газетенки; Ти Джей пожимает здоровым плечом:
- Ну, типа того. Только мы уже не вместе, и я оскорбил его жену.
- Кого?!
- Жену.
А, ну конечно, что в этом такого.
- То есть, мало того, что он студент и лет на пять тебя старше, у него еще и семья?
- Он преподаватель, - Ти Джей продолжает скалиться, смотрит воодушевленно, как обычно, когда ему прекрасно удается провокация, - что? Подумаешь, приврал. Преподаватель. Ему тридцать пять.
У Дугласа нет слов.
Вообще.
Хотя нет, он всегда может сказать, что Ти Джей растерял последние мозги, но где-то внутри младшего Хэммонда теплится надежда, что, может, - не последние, все-таки?
- Чего ты нос повесил? - Ти Джей пихает его в плечо кулаком, откидывается назад, спиной на лавку, вытягивает ноги, не обращая внимания на то, что мешает прохожим. - Рука не у тебя сломана. И втюрился в мудака, похожего на папочку, тоже не ты, Даг. Как это - Эдипов комплекс?
- Эдипов - это про мать, и не дай бог, - бурчит Дуглас, поправляя совершенно машинально; на языке вертится десяток отборных ругательств, которые ни в коем случае, никогда, нигде нельзя произносить. Вместо этого он решительно поднимается, - я иду в кампус. Вызову скорую от охранника.
Лицо у Ти Джея неописуемое, - он храбрится и изображает, что рука его совсем не беспокоит, так явно, что это даже не смешно.
- Я сбегу.
- Придурок, - Дуглас устало трет ладонью лоб. - За что ты себя наказываешь? Ну, кроме своей тупости.
- За то, что влюбляюсь не в тех, - это звучит так патетично и серьезно, что даже не хочется спорить; Дуглас только вздыхает:
- Только попробуй уйти, пока меня нет.

Через пять минут, разумеется, лавка пуста.

для  Шкав: эванс/стэн, "тепло", 397 слов.
Никто не предупреждал Криса Эванса, что в конце апреля в Москве может выпасть снег.
- Как по-русски сказать “одеяло”?
- Я не знаю.
- А “батарея”?
- Я из Румынии. Румыния - не Россия. Разницу видишь?
- А “ключи”? Или “костер”?
- Эванс, я не знаю. Я просто могу поджечь тебя.
Щелчок зажигалки кажется неожиданно громким; в этот предрассветный час Москва с высоты тридцатого этажа видится Крису очень даже романтичной, - снег на голых еще деревьях, визг шин редких автомобилей где-то далеко внизу, целующаяся парочка в окне напротив, свежий воздух, холодный ветер.
Балкон, на котором они случайно заперли себя за три часа до российской премьеры третьего “Капитана”.
Романтика.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - Себастиан с видом человека, полностью примирившегося со своей судьбой, прижимается спиной к балконной двери, считая, видимо, что она сможет его согреть; огонек зажигалки совсем слабый, и Крис даже не пытается протянуть к нему руку - не поможет. - Ты думаешь, как здорово, что мы сдохнем здесь от холода. Красивая смерть, как в кино.
- Не драматизируй, - хорошее настроение Криса этим утром не испортит ничего; он оборачивается, упираясь руками в перила, вид открывается неутешительный; на Себастиане одни только джинсы, и, если их никто не хватится, скоро он превратится в ледышку.
Очень симпатичную, конечно, но.
- Замерзнешь совсем, - Крис порывается снять футболку, но Стэн мотает головой, смотрит насмешливо, почти оскорбленно:
- Даже не думай, - он щелкает зажигалкой снова, морщится, убирает в карман, - я не девчонка. Мне нахрен не нужна твоя одежда.
- Я и не предлагаю, - Крис стаскивает футболку за шиворот, раскручивает, размахивается, без сожалений выбрасывает куда-то вниз, - просто хочу, чтобы мы были в равных условиях.
Себастиан смеется, громко, сейчас точно кого-нибудь разбудит, хорошо бы, если так, - из него словно по каплям вытекают раздражение и нервозность, остаются только сонные глаза, заметные синяки от давнего недосыпа и мурашки на голых предплечьях.
- Ну точно как в кино, - он обхватывает себя руками за плечи, оглядывается по сторонам, невозможно беззащитный, Себастиан Стэн никогда таким не бывает, но Крису нравится он - таким.
Любым.
- Если нас не найдут, - начинает было Крис очень бодро, делая шаг, привлекая Себастиана к себе; он холодный нечеловечески, спина просто ледяная, плечи подрагивают под теплыми ладонями, и Себастиан как будто оттаивает, смеется в губы, прежде чем поцеловать:
- Не драматизируй.
Губы у него тоже холодные, но это проблема, которую Крис всегда может решить.

для [J]dzianta[/J]: стив, "кошмар", 374 слова. простите, меня унесло, оправданий нет хд

Прослушать или скачать Zack Hemsey Mind Heist бесплатно на Простоплеер

Ты ждёшь поезд.

Идет снег.
Падает крупными хлопьями, осыпается бесконечной белизной на пол, остается на стенах, липнет к потолку; снег - везде и всюду, залепляет уши, склеивает ресницы, жжет холодом губы.
Накрывает плотной шапкой поезд.

Поезд, который отвезёт тебя очень далеко.

Снег мешает видеть, слышать, дышать, - Стив может только чувствовать, - он словно снова застыл в ледяной глыбе без права на движение, и где-то далеко завывает ветер, а еще дальше - слышен ровный гул и короткий сигнальный рев.
Поезд приближается.
Стиву хочется отвернуться, но он не смог бы, он никогда не может.

Ты знаешь, куда бы тебе хотелось уехать.

Стив всегда может вглядываться, - через снежную пелену, метель, бурю, - ему отлично видны фигурки на крыше поезда. Первая - самая глупая; она похожа на нелепую куклу, игрушечного бойфренда для не менее глупой Барби, красивая, светловолосая, мускулистая, и в намалеванных глазах видны даже проблески мысли, но, - этот человек думает совсем не о том, - этот человек свято верит в собственную непобедимость.
В то, что ни одна из фигурок не сломается раньше времени.
Вторая - самая напряженная; она похожа на охотничьего пса, собранная, подтянутая, злая, цепкая, и глаза, большие, печальные, выражают слишком многое, - этот человек думает обо всем, что недоступно первому, - этот человек точно знает, на что идет.
Знает, что все фигурки до сих пор только чудом оставались в живых.

Но куда отвезёт поезд, не знаешь.

Стив кричит, - так, как стоило бы кричать семьдесят лет назад.
Стив умоляет остановиться, развернуться, отступить, поменять планы, выбрать другой день, другой час, другое оружие, другую жизнь; Стив орет так, что срывается голос, снег залетает прямо в глотку; Стив требует изменить прошлое.
Когда-то пара ученых изменили его настоящее; почему сейчас нельзя сделать что-нибудь?
Хоть что-нибудь.
Пожалуйста.
Стив кричит, - пожалуйста, - но его не слышат, не замечают, некому откликаться на просьбы; Стив кричит, - нет, - но то, чему суждено произойти, все равно происходит.
Стив кричит раз за разом, каждую минуту, каждый час, каждую ночь, и это ничего не меняет.

Это и неважно.

В конце концов остается только беспомощный вой; один равномерный, протяжный звук, в котором умещается все.
Каждое “пожалуйста”, каждое “нет”, каждое “Баки”, - вымученное, выстраданное, вымоленное тысячу раз на все лады.
Стив скулит, прижимая ко рту ледяной кулак; Баки падает.
Стив просыпается.

Скажи, почему?

для  Чарли: ти джей/дуглас хэммонды, "поцелуй", 826 слов.
- Даааги, - тянет Ти Джей, рассеянно уставившись в потолок; он лежит на ковре, закинул на кровать ноги, скрещенные в лодыжках; в руке - бутылка скотча, и сейчас лучше она, чем абсент, от которого два десятка гостей свалились где ни попадя. - Даги-Даги-Даг.
Дуглас всегда пьянеет слишком забавно, и Ти Джей тихо смеется, глядя, как брат подползает к нему на коленях, замирает вдруг, как собака в охотничьей стойке, навострившая уши; Дуглас, когда выпивает, развязно улыбается и болтает сверх меры, как будто не закончил университет тысячу лет назад, - как будто впервые распробовал алкоголь без присутствия взрослых. Он улыбается и теперь, но иначе, - зло и как-то натужно, почти звериный оскал, который совсем не идет его лицу.
Так же, как его лицу не идет осуждение, или нервозность, или отвращение; Дуглас хорош в спокойствии, за которое Ти Джей любит его, наверное, еще с первых лет жизни.
Дуглас - надежный.
Но не сейчас.
- Энджи хочет замуж, - говорит он, фыркая; покачивается, едва устояв на коленях, машет рукой, тяжело садится, цепляясь пальцами за ковер. - За-муж. За меня.
- Ага, - Ти Джей лениво сощуривается, - слышал уже сегодня двадцать раз. Она хочет, она ждет, она обиделась.
- И вылила на меня вино, - надравшийся Дуглас похож на ребенка с этими обиженными глазами; Ти Джей ухмыляется:
- И это слышал. Даг, не парься. У тебя еще сотня таких Энджи впереди.
- А я даже не люблю ее, - Дуглас растерянно дергает плечом, выхватывает вдруг бутылку, делает пару судорожных глотков, и вот теперь, наконец, за алкогольной пеленой перед глазами Ти Джей начинает видеть проблему - настоящую.
Дуглас - надежный.
Он срывается редко, но, когда это происходит, с ним еще хуже, чем с самим Ти Джеем.
Совершенно непредсказуем.
- Не люблю ее, а она, - еще глоток, - она тоже. Не любит. Просто я - как мама говорит?
- Перспективный, - подсказывает Ти Джей, приподнимаясь на локтях; ему бы отобрать у Дугласа виски, а впрочем, каждый человек рано или поздно начинает гробить себя сам. - И обаятельный, - он морщит нос, пытаясь передразнить материнскую строгость, - “слава богу, не так, как отец”, - Ти Джей старается вложить в слово “отец”, как привык, побольше демонстративной любви, а выходит один надрыв.
Сплошная семейная драма, никуда не деться.
Сюда бы пару таблеток - кончились.
- Да-да, - новый глоток; Дуглас даже сейчас пытается быть аккуратным, вытирает рот рукавом, - а я не люблю ее. И с Мари тоже не вышло. И с Лизой. И все работа, работа, работа, мать дергает, понимаешь, подталкивает, работай, помогай, отец каждую неделю в “желтухе”, бабушка скоро сопьется к черту, и работа, политика, а потом кто-то хочет свадьбу, а я поговорить даже не могу, у меня телефон разрывается, и, понимаешь, - Дуглас разгоняется слишком резко, захлебывается словами так же, как остатками виски; отшвыривает пустую бутылку, покатившуюся по паркету, руками хватается за голову, и с ним всегда так.
В какой-то момент словно доходит, что происходит с его распрекрасной идеальной жизнью, которой Ти Джей лишил себя сам, а вот Даг, почему-то - выбрал.
В какой-то момент этот выбор обрушивается на него одним махом, Ти Джей видит это так же хорошо, как всегда; Дуглас, вообще - единственное четкое, что Ти Джей сейчас видит в спальне; и Дуглас скатывается в бессвязное уже бормотание, смеется так громко, что из гостиной по соседству слышно, как кто-то постанывает в потревоженном сне.
Или просто трахается, - Ти Джей считает это наиболее вероятным в своей квартире.
- ...понимаешь? Ти Джей, господи, как меня достало это, все это, знал бы ты, господи, - Ти Джей - знает; он не выдерживает, выбрасывает руку, рывком тянет Дугласа за воротник, опрокидывая на себя, сам падая на спину; вжимает ладонь ему в затылок, лбом прижимается ко лбу, смотрит пристально, ищет взгляд, но они оба который час с трудом глаза собирают в кучу, это тяжело, и от Дугласа пахнет виски и пролитым на рубашку пивом, а еще - отчаянием, Ти Джей всегда хорошо распознавал чувства; боже, как же сильно пахнет отчаянием. - Ти Джей, - брат выдыхает снова, в таком состоянии он способен не замолкать сутками, и есть только один способ остановить этот чертов поток слов, от которых больно, как за себя самого; Ти Джей притягивает его ближе, так, что никуда не деться уже, касаясь губами губ.
Губы у Дугласа потрескавшиеся, едва смоченные выпивкой, он кусает их постоянно, когда думает, что никто не видит; Ти Джей не торопится углублять поцелуй, пока он все еще - хоть с натяжкой - может сойти за братский, - без языка, осторожно, ласково, и чтобы только успокоился, чтобы - замолчал.
И Дуглас наконец расслабляется ощутимо, зажмуривается, локоть вжимается в бок Ти Джея, это неудобно чертовски, но сейчас - все равно.
- Даги, - Ти Джей тоже закрывает глаза, поглаживает по спине, шепчет, почти не отстраняясь; он не знает других способов оказаться старшим, - не дури.
Работает - уже не впервые.
Дуглас никогда не вспоминает ничего наутро, или успешно делает вид, и они оба принимают все, как должное; Ти Джей любит брата так безусловно, что ему все равно.
Схема проверенная.

для  fealin: дуглас, ти джей, "шрамы", 163 слова. простите, оно наболело само, мало, странно и типа в рифму. а лучше не читайте
ты такой странный, знаешь - что в пять, что в тридцать; впрочем, внутри тебе навсегда шестнадцать. ты постоянно жаждешь пойти на принцип, только выходит либо сломаться, либо надраться.
здесь, на боку, след очень бледный, длинный, - бар, нулевые, нож, драка, ты нарывался. матери строил глаза, вроде как - ты невинный, и улыбался, ти джей, нервно так улыбался.
этот, за ухом - больше похож на рану; может, велосипед, от него же - шрам на колене. помню, ты падал часто, смеялся рвано, отец все твердил что-то о равном обмене. мол, развлекался, так получай по заслугам, - можно подумать, он сам всегда был безгрешен.
ты, в то же время, врал о своих подругах; мне - по ночам - о парнях, весел и безмятежен.
ты, как обычно, себя позволяешь касаться. бок, ноги, ухо, тонкий порез над бровью; каждый след - повод с тобой ругаться, но мы же знаем, злость - как сестра с любовью.
я осторожен, и это кажется важным.
у тебя много шрамов.
я помню каждый.


для  TylerAsDurden: дуглас, ти джей, элейн берриш, "стихи", 1034 своих и чужих слова. это что-то очень, очень странное, я не знаю, как это вышло и ни за что не отвечаю. простите. ти джей читает отрывки из "по имени джефф" ричарда сайкена, и я его за это очень люблю, да.
- Что ты делаешь со своей жизнью, Ти Джей?
Мать заводит эти разговоры не в первый раз; старается быть сильной, старается быть правильной, старается быть беспристрастной, - они давно выросли, они все это понимают, и Дуглас, и Ти Джей, конечно, тоже, - только никак не выходит облегчить ей задачу. И раз за разом, снова и снова, душещипательные беседы, на которые непременно зовут его, Дугласа, третьей, нейтральной стороной в конфликте; мать давит на больное, - бессознательно, как и всегда с семьей, - зная, что у Дугласа не получится выбрать.
- Я отвечу песней, - говорит Ти Джей, по-ребячески прокрутившись на табурете у фортепиано. Раз, другой, третий, и у Дугласа кружится голова.
- Ти Джей.
- Ладно, не песней. Пусть будет поэзия, - Ти Джей улыбается, широко, нарочито, неискренне, у него в руках телефон; когда у Ти Джея плохое настроение, он портит его всем вокруг.
- Может, не стоит? - Дуглас пробует, знает - без толку; Ти Джей останавливает бесконечное движение по кругу, но будто не слышит, находит что-то, проводя пальцем по экрану, вчитывается, смотрит на мать.
- Ты едешь в машине с прекрасным юношей, и он не хочет говорить, что любит тебя, но он любит тебя. И тебе кажется, что ты сделал что-то ужасное, скажем, ограбил спиртной магазин, наглотался таблеток или копал могилу в грязи и устал. Ты едешь в машине с прекрасным юношей, и пытаешься не признаться, что ты любишь его, и пытаешься задушить это чувство, - Ти Джей ухмыляется, давит, повторяет, - и пытаешься задушить это чувство. И дрожишь, но тут он касается тебя, протянув руку, словно молитву, для которой не существует слов, и ты ощущаешь, как сердце пускает корни в теле твоем, словно ты обнаружил что-то,
чему даже имени нет.
- Тебе скоро тридцать, Ти Джей, - на лице матери не дрогнул ни один мускул, и Дуглас ненавидит это в ней слишком сильно, почти так же, как любит. - Ты прекрасно умеешь выражать свои мысли прямо.
- Но это же так скучно, мама.
Дуглас знает - Ти Джей говорит о любви.
Он всегда говорит о ней; странно, что не сорвался на крик.

Мать не переносит современных поэтов; они раздражают ее так же сильно, как битники или Лорка, и Дуглас думает, что она всю жизнь сознательно убивала в себе простую романтику.
Что думает Ти Джей, не знает никто.
- Хотя бы подумай, что ты делаешь с жизнью своего брата.
- Мама, - Дуглас протестует, пока еще вяло; эта тема неисчерпаема, как бесконечный источник, и Дуглас всякий раз чувствует себя малышом, которому гувернантка собирает в коробку ланч. Малыш наблюдает, как мать, опаздывая, носится по дому, не успевая отвечать на телефонные звонки; брат, ерзающий на соседнем стуле, фыркает и швыряется кашей.
- Ты тянешь его вслед за собой, Ти Джей, - кажется, плохое настроение здесь и правда у всех; мать спокойна и собранна, как прущий напролом танк, - эти вечеринки, на которые Дуглас ходит, а потом опаздывает на работу. Эти развлечения. Он же не может тебе отказать.
- Мама, если я захочу что-то сказать по этому поводу, - Дуглас откашливается, повышает голос, - я сделаю это сам. Перестань, ладно?
- Тебя он не слушает, - у матери в глазах - вся боль женщины, вырастившей двоих сыновей и теперь не представляющей, как привести их жизни в порядок. - Может быть, хоть когда-нибудь прислушается ко мне.
Ти Джей лишь на секунду косится на мать; снова утыкается в экран:
- Два близнеца мчатся на мотоциклах, но один из них впереди, за крутым поворотом или только готовится повернуть, все зависит от того, кто из них сейчас твой любимый. Но не спеши выбирать. Побудь непредвзятым чуть дольше. Мотоциклы сверкают алым, у близнецов идеальные зубы, темные волосы, нежные руки. Тот, кто умчался вперед, захочет сломать тебя, медленно. Его ловкие грубые пальцы проверят на прочность каждый замок. Ты бы мог полюбить того мальчика всем своим сердцем. Второй брат просто хочет собрать тебя заново. Светит солнце. Сегодня прекрасный день. Посмотри на крутой поворот. Не спеши выбирать.
Его голос звучит плавно, отчетливо, размеренно; нет никаких сил прерывать.
- Ти Джей, - начинает мать, из них двоих Ти Джей всегда завораживал ее меньше, чем Дугласа; но брат машет рукой:
- Подожди, мама, - он вдруг улыбается - ярко, почти мечтательно, - это красиво.
- Это нелепо.
- Это Ричард Сайкен, - фыркает Ти Джей, окончательно превращая тихий семейный вечер в театр абсурда; Дугласу как никогда хочется сбежать из их душного, слишком душного дома, только у него нет и шанса.
Рядом с Ти Джеем он всегда - остается.
Какую бы чушь тот ни нес.
- Тебя зовут Джефф, и где-то там, впереди, твой брат повернул на обочину, ждет тебя, стиснув в грязной ладони гаечный ключ. О, как он любит тебя, милый мальчик. О, как он сочиняет чудовищ, живущих в шкафу, чтобы ты засыпал рядом с ним, грудью к груди или прижавшись спиной, натянув одеяло на плечи, словно молитву от страшных снов. Когда он бросит ключ в небо, тот засверкает в солнечном свете и понесется прямо к тебе. Посмотри, он похож на звезду. Ты ждал чего-то другого, сам не знаешь, чего, но ключ не долетел до тебя. Он так и повис где-то в небе, вращаясь. Это прекрасно.
Поэзия - страшная вещь; скорее разрушает, чем создает, - скорее создает напряжение, чем снимает; в школе Дуглас всегда засыпал на уроках литературы.
Ти Джей у учителя считался любимчиком.
- Ты не мог бы не делать из серьезного разговора фарс? - мать устала; она всегда - уставшая, все они это видят, никто не может помочь, хоть и хочется; Ти Джей, кажется, первейшей задачей поставил додавить эту усталость до точки.
- Твоя мать делает вид, что ничего не видела, - голос насмешливый, - твой отец крутит ручку приемника, чтобы словить волну. Рядом с тобой на заднем сиденье обычной машины пустое место. Придай ему форму того, что в чем нуждаешься больше всего на свете, - Ти Джей вскидывает голову, смотрит прямо на Дугласа, ловит взгляд и не отпускает. - И поздоровайся.

Мать пьет остывший кофе, мелкими глотками, механически, молча; она снова, как и всегда, оставляет попытки, - и Дуглас знает, она надеется, что в следующий раз у нее получится.
Дуглас знает - нет; Ти Джей любит мать всем сердцем, но не прислушивается уже добрый десяток лет.
Дуглас знает - однажды брат возьмет себя в руки сам.
Если, как и сейчас, они будут рядом.


для  Elfling: баки/стив, "дом", 410 слов. бессюжетно, но со смыслом, если поискать.
За окном светит солнце; створки распахнуты настежь, прохладный ветер едва ощущается кожей.
- Что ты делал раньше, когда целый день не надо было спасать мир? - Баки сидит на подоконнике, зажав кружку с едва ли не кипящим кофе в руках, ноги свесил наружу, готов не то упасть, не то взлететь, и Стив уже около месяца даже не пытается настоять на том, что это опасно. Привычку сидеть так - на окнах, парапетах, перилах, крышах - Баки сохранил, пронес через всю жизнь.
Из детства.
Из времени, которое когда-то у них было.
За одно только это Стив готов раздавать авансы, заранее прощая Баки любую безбашенную выходку.
- Гулял, - он готов раздавать авансы, но не может смотреть просто так; подходит, обхватывая Баки поперек груди, носом утыкается между лопатками, усмехается в спину. - Здесь, потом в Вашингтоне. Придумал себе игру.
- Игру, - повторяет Баки, фыркает, отставив чашку. - Стив, прежде чем ты что-то скажешь. Просто напомню - ты в курсе, сколько тебе лет?
- Ты старше, - спокойно отвечает Стив; Баки смеется, запрокидывая голову, затылком упирается Стиву в макушку.
Стив знает - в такие моменты он всегда прикрывает глаза.
- Так что за игра?
- Найди отличия, - ладонью проводит по груди, пальцами пробегается от живота выше, до ключиц, и Баки перехватывает руку одним плавным движением, не глядя, сжимает крепче. - Как в старых журналах - помнишь?
- Кажется, - Баки всегда отвечает честно. - А у игры должны быть правила, вот это я помню точно.
- У меня были правила, - Стив поднимает голову, заставляя Баки сделать то же самое, целует в шею, то место, которое не скрывает ворот майки; свободная ладонь ползет по груди влево, добирается до руки, металл прохладный, и Стиву ужасно хочется пошутить насчет настоящего спасения в приближающуюся жару, но он продолжает, понижая голос, - Находить одно и то же число отличий каждый раз.
- Какое?
- Сто семь.
Баки разворачивается у Стива в руках - так резко, что они оба едва ли не падают, кофе не расплескивается только чудом; сползает с подоконника, внимательно глядя Стиву в глаза.
- Ты ужасно сентиментальный, знаешь? - он выглядит серьезным, но уголки губ подрагивают; Стив знает - до улыбки осталось секунды две. - Таким старикам, как мы, это вредно.
- Ну, - Стив делает вид, что задумался, и Баки следит за выражением его лица, прикусывает губу, морщит нос, явно готовый расхохотаться, - ты же любишь все, что вредно.
Вместо ответа Баки рывком притягивает Стива к себе, прижимается губами к виску.
Конечно, да.

для  Skifshi: джек бенджамин, дэвид шепард, "утешение", 286 слов. внезапно. простите, опять вышла типа-рифма, не знаю, как это получается.

Прослушать или скачать Ane Brun To Let Myself Go бесплатно на Простоплеер

темнота, опустившись на город, ощутимо давит на грудь; темнота и в глазах принца джека.
шаг навстречу, хоть лучше свернуть.

шепард мерзок, как мерзок вечно - бледен, глуп, полусвязная речь, джек подобного не спускает, вместо слов лучше б в сердце картечь, но - нельзя. дэвид вечно так близко, словно муха, и не смахнуть.
как заставить тебя исчезнуть, - джек гадает, - как бы проще все провернуть?
“все в порядке?” - ножом по сердцу; ты ублюдок, думает джек. и настойчивый - “сэр, в чем дело?”
утопить бы в десятке рек.

ему страшно; а взгляд у джека - раньше не было никогда, взгляд кричит - только не подходите, взгляд вопит - и пришла беда. от него, как волной по коже - боль, отчаянье, чья-то смерть,
“я могу помочь?” - осторожно.
“сдохни, сука” - слова как плеть.
и беда приходит; у джека - слеза катится по щеке, в глазах тьма, и бледнеет кожа, так цветы вянут.
на венке.
похоронном.
но, вот проблема, шепард может делить печаль. может, хочет, и все от сердца, и ему джека очень жаль; он не знает, в чем дело, толком, обнимает одним рывком. джек шипит что-то зло и грязно, воет.
как по стеклу босиком.

шепард мерзок, и шепард сука, отнимает - всё - без проблем; но у шепарда греют руки, и какая разница, с кем.
“мертв”, - джек шепчет, - “он мертв, ты слышишь? умер, умер, твою же мать!”
дэвид руки сжимает, джек воет, джеку слишком трудно дышать. он бы мстил - до последней капли, к черту выдержку, к черту боль, но - нельзя.
“отпусти это”, - шепард просит, - “дай ей волю. просто позволь.”
и джек плачет. навзрыд, постыдно, он не плакал так никогда; джек решает, что шепард сдохнет.

не сейчас, зато - навсегда.


апдейт.
для  фальшивая нежность: эванс/стэн, "любовь", 832 слова. там должно быть про начинающийся роман, и это так, но внешне все вышло как камин-аут. и у меня температура, поэтому простите, получилось, как получилось. внезапно, как обычно.
Часы на стене мерно отсчитывают время, разговор постоянно прерывается слишком услужливой официанткой, в чашке медленно стынет кофе; сейчас три часа дня, и Крис абсолютно точно знает, что через полчаса интернет взорвется чередой идиотски-слащавых заголовков.
Крис абсолютно точно знает это, потому что сам собирается стать причиной.

- И, знаете, я рад, что вы спросили. Обычно, честно, я не люблю эти вопросы, вы же понимаете, сначала спрашивают про брата, потом, конечно, про меня, и за годы это надоедает. Ничего личного. Я рад, потому что у меня наконец появился какой-то еще ответ, кроме всем известного.
- Вы хотите сказать, что скрывали свою ориентацию все это время?
- Нет, этого я сказать не хочу. Я хочу сказать, что это понятие неважно, просто раньше моими избранницами становились женщины, а теперь - мужчина.

Нет, говорит он, я не боюсь в этом признаться; нет, говорит он, я не боялся и раньше - но только сейчас почувствовал, что мы оба к этому готовы.
Да, говорит он, конечно же, вы его знаете.

- Давно ли длится ваш тайный роман?
- О. Тайным он перестанет быть, видимо, в течение часа, и… да, пожалуй, давно. Около трех лет, с тех пор, как мы начали работу над вторым совместным фильмом.
- Подождите, Крис, вторым совместным, три года назад? Вы имеете в виду своего коллегу, Себастиана Стэна? Мы говорим о нем?
- Именно.

Да, говорит он, целых три года, а знакомы мы и вовсе в два раза больше; нет, говорит он, никакой любви с первого взгляда, мы были хорошими приятелями, но, знаете же, как бывает, в какой-то момент начинаешь видеть в человеке куда больше, чем раньше.
Нет, говорит он, я не хочу делать громких заявлений и кричать о вселенской любви - но я чертовски сильно в него влюблен.
Крис прокручивает в голове все, что сказал, еще и еще, заново вспоминает по дороге в отель, сидя в такси; Крису смешно, он улыбается все это время, - смешно от собственного ребячества, и от идиотского, вообще-то, поступка, и от реакции Стэна, которую спрогнозировать можно посекундно; Крису смешно, потому что он устал относиться серьезно к серьезным вещам.
И устал плевать на так очевидно важные.

- Расскажете, чем он отличается от остальных, лично для вас?
- Всем. Честное слово, абсолютно всем. Нет, он обычный парень, люди часто говорят, что закрытый, что они не знают его, не могут понять, но я вам скажу, что он весь как на ладони - стоит только присмотреться. А все отличия складываются из мелочей. Смешных и нелепых зачастую, понимаете? Все самые простые вещи, которые делают Себастиана Себастианом. Из-за которых хочется на него смотреть.

Себастиан появляется в номере через полчаса после Криса и делает ровно то, что было так ожидаемо; он бьет, едва перешагнув порог, - короткий удар кулаком в подбородок, и Крису, не собиравшемуся отшатываться, кажется на секунду, что сейчас к чертям повыпадают все зубы; он валит Криса на пол, усаживается на бедра, придавливает накрепко, кулаком бьет уже в грудь, и еще, и еще, не так сильно, как мог бы, не ради боли, не ради увечий, он просто охренительно зол.
Нахуй, шипит он, - Себастиан не орет вообще никогда, - нахуй ты сделал это, что ты понес там, ебаное интервью, ты же ненавидишь их, что ты сделал; нахуй это вранье, какой еще трехлетний роман, мы трахаемся с тех пор, окей, да, зачем это называть отношениями, придурок; нахуй ты что-то нагнал о влюбленности, вопрошает он, - не бьет больше, вжимает в грудь растопыренную ладонь, наклоняется, нависает сверху, и не то чтобы высмотреть что-то пытается, просто ловит взгляд, и Крис знает, зачем, так Себастиан пытается успокоиться, - мать твою, Эванс, ты мог хотя бы предупредить об этой херне.
Ты бы остановил меня, усмехается Крис, облизывая потрескавшиеся губы. Ты бы остановил, а я не могу уже молчать, меня затрахало молчать, и нам давно пора сдвигаться с мертвой точки; мы как дети, усмехается Крис, как подростки, уходим в глубокое отрицание, и знаешь, я тут недавно подумал - а зачем мы все еще это делаем, а; и, окей, не было у нас никакого трехлетнего романа, отличный повод его начать, не кипятись.
В номере повисает тишина; часы на стене мерно отсчитывают время.
Шесть часов вечера.

- Скажите, а знает ли мистер Стэн о том, что вы собирались предать ваши отношения огласке?
- Конечно. Конечно, знает. Он вообще хорошо знает меня.

Себастиан молчит очень долго, дышит, - громко и тяжело, не меняя позы, надавливая рукой на грудь, и Крис не собирается его дергать; сам он вот уже два часа как все решил.
Мне очень хочется убить тебя, Эванс, говорит Себастиан наконец, сощурившись, смотрит все так же прямо в глаза. Мне так хочется тебя придушить, говорит он, - смыкает ладони на горле, но сейчас не давит, просто держит, нагревая кожу, - ты такой долбанный идиот, что мне делать теперь со всем этим, ты понимаешь вообще, что просто подставил меня; ты представляешь, спрашивает он, сколько вопросов теперь последует лично ко мне.
Я влюбился в идиота, говорит он.

И через десять лет их отношения доберутся до юбилея, а публика будет думать, что дата - не десятилетие, а чертова дюжина.
Они оба всегда будут думать так же.


внезапно, продолжаем! хдд

для  Kid: эванс/стэн, "рисование", 686 слов.
- Я видел, что ты умеешь, - говорит Себастиан, когда Крис во второй раз берет при нем в руки карандаш. - Шаржи. Карикатуры. Нет, большеротая Йохансон отлично у тебя вышла, готов поспорить, та салфетка теперь висит у нее дома, в рамке. Но хрена с два ты нарисуешь на меня гребаный шарж.
- Даже не собирался, - отвечает Крис и в тот раз, и в следующий, и еще не меньше десятка; он рисует редко, если не считать бесформенных набросков на полях распечатанного сценария или неразличимых лиц на бумажных скатертях в кофейнях. Он вообще давно забросил идею о том, что смог бы когда-то рисовать - лучше, чаще, может быть, даже за деньги. За деньги, думает Крис, рисуют те, в ком упорства больше, чем художественного таланта. Или те, кому действительно не к чему больше приложить руки.
И Крис прикладывает руки - к работе, к отдыху, к семейным делам, к Себастиану; но, в конце концов, у него есть глаза.
Когда Крис смотрит на Себастиана, у него все чаще появляется желание нарисовать его немедленно, хоть на чем-нибудь, пусть вот на этой ближайшей стене, или на столе, или отнять у мальчишек мел и опуститься на асфальт. Хоть на чем-нибудь, хоть как-нибудь, немедленно, срочно; наверное, это называют творческим порывом, неоспоримым и страстным желанием художника заниматься тем, чем должно.
Крис не в курсе.
Иногда можно обойтись без названий.

И без разрешений - обойтись можно прекрасно; Крис садится поперек кровати, пытаясь быть как можно тише, получается с трудом с непривычки, - в руках у него один из тех больших гостиничных блокнотов, которые никто никогда не использует, и простой карандаш.
Себастиан спит на спине, раскинув руки, - всегда делает так, он из тех, кто привык оставаться ночью один, они до сих пор толкаются иногда, просыпаются от неудобного положения, затекших конечностей; впрочем, это не напрягает - слишком много интересных занятий помимо сна. Он на редкость умиротворен, и у Криса от напряжения - нетерпения - зудят кончики пальцев, когда он спешит запечатлеть момент; это редкость, - чаще всего Себастиан даже во сне меняет выражения лица слишком часто, хмурится, усмехается, морщится, то ли ему снится постоянно какой-то экшн, то ли он не умеет достаточно расслабляться. Но сейчас улыбка не сходит с его губ, спокойная, мягкая, ленивая, - улыбка добирается и выше, до слегка прищуренных открытых глаз, гладкого лба, Крису хочется поймать эту улыбку губами, но и карандашом, наконец - тоже, и он остается на месте, стараясь не двигаться лишний раз.
Улыбка, нос, линии спутанных накануне постриженных волос, сбившаяся на ключицы цепочка, голое бедро, Крис старается ухватить как можно больше, как можно быстрее, как можно лучше, не успевает даже остановиться, попытаться оценить результат; убирает карандаш в сторону, только когда Себастиан зевает, поворачиваясь на бок. Блокнот - туда же, на подоконник, как раз вовремя:
- Эй, - у Себастиана хриплый голос, еще не проснулся толком, хмурится: - Время?
- Пять утра, - трет глаза Крис, дотянувшись до телефона, ухмыляется, - раз уж ты проснулся, что насчет кофе?
- Отличная идея, - немедленно возвращает ухмылку Себастиан, пиная Криса в ногу, - можешь встать и сварить.

Они разъезжаются по делам с самого утра; Крис возвращается от продюсеров поздним вечером, уже завтра он улетает на съемки, понятия не имеет, когда вернется, и в этой квартире есть кое-что, что он хотел бы забрать с собой.
Или нет, - Себастиан сидит на кухне, склонившись к столу, у него в руках - раскрытый на первой странице блокнот.
Крис останавливается на пороге; он не самый большой любитель даже справедливых оценок.
Он не уверен, что хотел бы слышать конкретно эту.
Себастиан молчит, Крис пытается представить, сколько он вообще провел, медитируя над этим рисунком, - минуту? две? час? Крис ожидает насмешки, и ерничанья, ожидает их всегда, но Себастиан поднимает голову, говорит серьезно:
- Оставлю себе.
- Я, вообще-то, хотел забрать его.
- Нарисуешь новый, - фыркнув, Себастиан поднимается на ноги, - придумаем что-нибудь поинтереснее, - он немедленно стягивает за шиворот футболку, потягивается, выгибая спину, и Крис поднимает брови:
- Хочешь, чтобы я рисовал тебя голым?
- Ну, не знаю, - Себастиан подходит медленно, расстегивая на ходу джинсы, останавливается напротив, губы дергаются в усмешке - одной из тех, что Крис против воли запоминает каждый раз. - Сам решай, с чего начать.