выкладка полностью в сообществе
на заявку "Стив/Баки. Баки на реабилитации, но память еще плохо возвращается. Пытаясь отвлечься от воспоминаний Барнс треть суток проводит в кровати, треть в спортзале и еще треть... на кухне."
1- Долбанная хрень!
Баки слишком быстро учится. Он глотает современный мир, пропуская его через себя, запоминая мелочи, пытаясь вжиться, вписаться, сродниться, - с такой поспешностью, словно уже завтра наступит конец света, а Баки еще не успел узнать, что такое интернет. На самом деле, у Баки огромное количество причин, чтобы так себя вести, и вот главная: прошлое его пугает.
Пугает до чертиков, а потому притворяться, что двадцать первый век - замечательное время, узнать бы о нем побольше нового, и еще больше, и еще - отличная, вроде как, идея.
Стив не согласен, но он молчит; лишь бы Баки наконец был в порядке.
- Чертова хреновина! - снова слышится из кухни. У Старка было предостаточно возможностей, чтобы покопаться в руке Барнса, и эти двое провели вместе много времени, по мнению Стива - непозволительно много; Баки понабрался кое-каких знаний и у Тони, а Стив думает, что его друг никогда в жизни столько не сквернословил, даже когда был еще мальчишкой.
Теперь же новые фразы за Баки можно записывать в до сих пор не заполненный до конца блокнот.
Стив заходит на кухню; Баки стоит, мрачно скрестив на груди руки, в белой майке и спортивных штанах Роджерса, взъерошенный, недавно постриженный, совсем домашний, и Стив прекрасно знает этот взгляд. Баки всегда так смотрел, изображая, что обижен на весь мир.
"Она сказала, что я несерьезен, и поэтому не пойдет со мной гулять. Правда, можешь представить? Сказала, что хочет, чтобы ее любили, признавались ей в любви. Стиви, мне пятнадцать, какая любовь! О чем эти девчонки думают?"
Стив не знал, о чем думают девчонки, и сейчас не знает, - ни одна девушка в мире не волнует его так, как Баки Барнс.
- Что случилось? - он улыбается, но Баки все еще хмурит брови.
- Эта идиотская штука, - Барнс возмущенно указывает на йогуртницу; ее однажды притащил Старк, жизнерадостно сообщив, что подумал, - весь такой идеальный Кэп и питаться, наверное, должен правильно. Стиву это еще тогда не казалось смешным.
Он подходит ближе.
- Эта идиотская штука, - повторяет Баки, - я могу представить несколько способов убийства с помощью этой адской машины, но как, скажи, получить из нее что-то съедобное?
- Тебе же не нравятся йогурты, - осторожно замечает Стив. Они давно еще определили правила: Роджерс не вдается в подробности, когда дело касается истории, характера и привычек Джеймса Бьюкенена Барнса, которому не нужны чужие представления о нем, он наслушался их вдоволь, запутался насмерть; Баки должен вспомнить сам.
Баки потирает затылок правой рукой, поворачивает голову; его взгляд ощутимо теплеет, и у Стива что-то екает в груди.
- Тебе нравятся.
Стив пытается улыбнуться, кладет руку Баки на плечо, и тот вздрагивает.
"Ты вот-вот останешься единственный молодым парнем в Нью-Йорке. А здесь три с половиной миллиона женщин!"
Можно притворяться сколько угодно, но, вообще-то, у них большие проблемы.
Воспоминания обрушиваются на Баки во сне и наяву, без всяких предупреждений, случайные, хаотичные, разрозненные, и в этом есть что-то неправильное, - как выдергивать из контекста фразы. Стив не видел никого и ничего, гоняясь за Баки по всему свету, а когда, наконец, вернул в Нью-Йорк, был по-настоящему счастлив.
Первые пару дней.
Потому что потом обнаружилось, что Баки застрял; где-то на полпути между Зимним Солдатом и Джеймсом Барнсом Баки все продолжает метаться до сих пор, и просто произнести его имя - больше не помогает, истории из прошлого - больше не помогают; Баки, устало потирая виски, говорит, что вспоминает.
Я на самом деле вспоминаю, Стиви, и хватит носиться со мной, как с хрустальной вазой, говорит Баки.
Стиви, говорит он ("Стиви" звучит неестественно, не так, как раньше, потому что о том, что Баки так называл Роджерса, ему рассказал Стив), методично избивая боксерскую грушу, - я вспоминаю, да, большую часть того, что ты говорил, не в этом дело, не в этом, понимаешь?
Понимаешь, Стив?
Стив понимает.
В нем все еще жив тот страх, который он испытал, рассказывая Баки об их разговоре, случившемся после смерти матери.
- И я сказал, что справлюсь один, а ты сказал, что я не должен.
- Я помню, - медленно ответил тогда Баки, и Стив с надеждой подался вперед, но Баки поднял голову, и в глазах его было только недоумение, - почему?
- Почему?
- Почему я так сказал?
Баки вспоминает, и это правда.
Но он не чувствует.
2"Я с тобой до конца".
Баки перекатывается на живот, накрывая голову подушкой; через окно в комнату проникает свет, он слишком яркий, и Баки думает, может быть, Зимний солдат потому и зимний, что не любит весну?
В его мыслях это звучит, как и должно звучать - неудачной шуткой.
Баки спит на диване в комнате Стива, диван появляется там только после того, как Баки отказывается ложиться с Роджерсом в одну кровать. Тот уговаривал его одно время, - рассказывал, что им не впервой, будто бы Баки и сам не помнит; а он ведь помнит, и узкую койку, и Стива Роджерса рядом, они отлично умещались там вдвоем, когда Стив был меньше.
"Я думал, ты меньше".
Перед Стивом Роджерсом неудобно; диван и стоит-то в комнате, а не в гостиной, только поэтому, - Стив говорил, что беспокоится, вдруг Баки приснится кошмар, ведь поначалу ему снились жуткие кошмары, он стискивал зубы так, что становилось страшно, или рыдал, - Баки Барнс никогда не плакал, говорил Стив, и Баки спрашивал, - почему?
Просто ты - это ты, Бак, пожал тогда плечами Стив; ты - это ты, что бы ни случилось.
Стив говорил, что беспокоится, и Баки видел в его глазах, что тот не врет.
Этому человеку не все равно.
И Баки помнит совместные ночевки, и помнит войну, и помнит, что Стив Роджерс был хилым астматиком, и был самым здоровым и сильным человеком из всех, и для Баки эти два человека несовместимы, он никак не может соединить картинку, что-то не складывается. Баки словно наблюдает со стороны; он засыпает, глядя на Стива, видит Стива при пробуждении; во сне Стив Роджерс надсадно кашляет, и широко улыбается, и кидается на хулиганов с кулаками, весь решительный, хмурый, нелепый, какой же храбрый, - Стив Роджерс смотрит на девушку по имени Пегги, орет на русских горках, цепляясь за поручень и за руку Баки так, что белеют пальцы, рисует Баки, спасает Баки.
Просыпаясь, Баки знает, что человек на кровати у противоположной стены - его лучший друг. Самый, наверное, лучший; у Баки Барнса было много друзей, тех, кто называл его своим другом.
Но Баки не чувствует ничего.
Стив открывает глаза, зевает спросонья, и Баки снова прячет голову под подушку; он не хочет смотреть.
У Баки Барнса слишком много свободного времени.
Он редко выходит из квартиры надолго; как-то раз Старк сравнил его с пакетом замороженных овощей, - при необходимости их достают из морозильной камеры холодильника, размораживают часть, готовят, как надо, а пакет с надорванной упаковкой убирают обратно.
(Баки старается не подходить к холодильнику без необходимости.)
Так и Зимний солдат, - это был не Баки, в нем не было ничего от Баки, Барнс это знает, но ведь он помнит, - за множество лет он убил достаточное количество человек, чтобы теперь его хотели найти.
Баки думает, что Старк - самовлюбленный мудила, а еще Баки думает, что Старк прав.
Свободное время заполняется одними и теми же занятиями; Баки тренируется до седьмого пота, турник, груша, отжимания, пресс, бег, - вот уже третью неделю Баки бегает вместе со Стивом. Стив старается бежать с ним в ногу, старается так, что это слишком очевидно, и Баки всегда обгоняет его на двадцатом круге.
Причин нет, но Баки это необходимо.
Еще Баки готовит; он никогда по-настоящему этого не делал, по крайней мере, не думает, что делал, но теперь, освоив пресловутый интернет, прилежно выискивает все новые и новые рецепты. Он думает, что это помогает справиться с рукой.
Металлической рукой Баки Барнс держал оружие, ломал кости, бил, убивал; эта рука - как олицетворение слова "солдат", вечное напоминание, этой рукой Зимний солдат не держал ручку сковороды, выкладывая на тарелку омлет, - это чужая кровь и чужая война.
Баки Барнс знает, что никогда по-настоящему не хотел на войну.
Эти воспоминания особенно раздражают Баки - память о былых ощущениях, на которые он все так же смотрит с позиции наблюдателя, как посторонний, как случайный критик; и в воспоминаниях всегда Стив, - Баки раздраженно разбивает над нагретой сковородкой яйцо, - всегда Стив Роджерс, - еще два, - всегда ориентация на Стива, мысли о Стиве, что подумает Стив, как там Стив, не разочаруется ли Стив, как себя чувствует Стив, - Баки резко поворачивает ручку плиты, убирая огонь, - Стив, Стив, Стив.
- Приятного аппетита, - говорит Баки, не глядя поставив перед Роджерсом тарелку, и проходит мимо.
- Куда ты? - в голосе Стива Роджерса снова эта растерянность, неприкрытая, ведь здесь, дома, с Баки, в Стиве мало что остается от внешних примет Капитана; Баки уже понял это, изучил, рассмотрел со всех сторон, и теперь старается не задумываться над тем, что Стиву Роджерсу плохо рядом с ним.
Естественно.
Он же чуть его не убил.
- Не голоден, - не оборачиваясь, бросает Баки через плечо, и через минуту прячется под одеялом, как будто ему снова четыре года, за окном бушует гроза, а раскаты грома кажутся самыми пугающими звуками в мире; гром - у Баки в голове, и он все никак не утихнет.
Неудобство, благодарность, раздражение, страх.
Баки кое-что чувствует.
3
Прослушать или скачать Slash Gotten бесплатно на Простоплеер
- Что ты делаешь?
Вопрос задавать было не обязательно; Стив чувствует дыхание нагнувшегося Баки у себя над ухом, и знает, что тот и так прекрасно видит, - блокнот для рисования большого формата, карандаш в руке Стива.
Баки.
На рисунке Баки в той позе, в которой Стив застал его час назад, - склонился над злосчастной йогуртницей, - спасибо, Старк, большое тебе спасибо, - уперся обеими ладонями в столешницу, задумался о чем-то, и явно не о рецепте йогурта с клубникой. На рисунке у Баки складка меж нахмуренных бровей, отстраненный взгляд, рисунок даже для самого Стива пугающе достоверный; поначалу он хотел сделать так, чтобы хотя бы здесь Баки улыбался, ярко, солнечно, совсем как раньше, но у него просто не вышло.
Стив слишком долго отказывался принять правду.
Он пожимает плечами; на риторические вопросы, очевидно, ответа не ждут.
- Значит, вот какой я, по-твоему, - задумчиво продолжает Баки, продолжая всматриваться в карандашные линии; Стив поворачивает голову, так, чтобы упереться взглядом в шею Баки, это больно, господи, как же это больно, и как вообще думать; Стив бы, не задумываясь, еще сотни, тысячи раз спас Баки из плена, вытащил из лап Гидры, сбросил бы с хеликериера щит, пообещал бы быть с ним до конца, сделал бы еще что-нибудь настолько же понятное и очевидное, правильное, нужное, Стив бы не задумываясь спас Баки.
Если бы только знал, как.
- Какой? - Стив сглатывает, голос выходит сдавленным, и Баки отвечает в тон, не поворачиваясь:
- Несчастный.
"Нет, только с тобой".
Баки снова колотит грушу, может быть, он представляет на ее месте кого-то из тех, кого раньше называл своим заданием, или одного из ученых, или Александра Пирса, - а может, перед его глазами лицо Стива, и Роджерс находит этот вариант самым вероятным, стоя на пороге, наблюдая издалека; он не решается войти.
Он всегда был смелым, - не так, как Баки, чья храбрость менялась с годами, от безрассудной мальчишеской, когда не боишься только потому, что не представляешь последствий, до осознанной и осмысленной, - я с тобой до конца; храбрость Стива Роджерса всегда была самой настоящей, он умудрился пронести ее через годы, а фактически - через столетие, но теперь - теперь, с Баки, он готов быть смелым, но Баки это не нужно.
Стив не знает, что ему нужно.
Стив не знает, как помочь ему; на этот вопрос нет однозначных ответов, не помогает ни один способ, ни действия, ни слова, и Баки больше не прикасается к нему, только позволяет Стиву, - крепко сжать плечо, невесомо коснуться руки, прижать к себе всего на пару секунд после очередного ночного кошмара, и, самое дурацкое, пожать здоровую руку.
Когда-то они не так уж часто пожимали друг другу руки; вместо этого Баки обнимал Стива, как что-то немыслимо ценное, трепал по волосам, дурачился и щекотал, прижимал к себе во сне. После плена Баки тоже снились кошмары, и он мог успокоиться, только уткнувшись носом Стиву в ключицу, даже не стесняясь этого, Баки никогда ничего не стеснялся.
Баки не боялся выражать эмоции, принимал их как должное, думает Стив.
Баки, уже несколько минут чувствующий спиной чужой взгляд, наконец останавливается, оборачивается, кивает на грушу:
- Твоя очередь?
- Нет, - Стив мотает головой, - хотел предупредить. Фьюри в городе, просит встретиться, я отойду. Это ненадолго.
- Ты снова смотрел, - невпопад откликается Баки, впрочем, кивает, показывая, что принял информацию. В самом начале он постоянно так делал, - да, нет, понял, хорошо, да, кивок, снова кивок; Баки Барнс заново учится разговаривать, и это получается у него куда лучше, чем учиться жить.
- Я только что зашел, - автоматически защищается Стив, он теперь все чаще занимает оборонительную позицию, только здесь, только с Баки.
- Херня, - тут же парирует Баки и вдруг улыбается, эта улыбка - как удар в солнечное сплетение, слишком похожа на настоящую, Баки выглядит самим собой, но Стив знает, что это иллюзия.
Пока еще - иллюзия.
Он никогда не сдается, и не будет сдаваться сейчас, когда дело касается Баки.
- Херня, - повторяет Баки, разматывая бинт с правого кулака, - ты постоянно смотришь. Старк недавно посоветовал мне кое-что.
- Ну конечно, он посоветовал, - закатывает глаза Стив, но привычная, детская реакция на имя Тони сменяется невольным, - и что он сказал?
- Сказал, чтобы мы потрахались побыстрее, а то на обоих лица нет. Это цитата, - почти добродушно поясняет Баки, подходя к дверному проему, останавливаясь перед Стивом, тот морщится:
- Я бы удивился, если бы он сказал что-то другое... Что ты ответил?
- Послал его в задницу, - коротко сообщает Баки.
Улыбка пропадает с его лица так же неуловимо, как появляется; он шагает за дверь, вытирая пот со лба и старательно не задевая Стива плечом.
4
Прослушать или скачать Eels I need some sleep бесплатно на Простоплеер
У Капитана Америки перерыв.
Вот уже который день он не нужен стране, не нужен миру, а потому постоянно находится дома, и Баки все больше времени проводит, накрывшись одеялом.
Во всех смыслах.
Баки разбирается в устройстве йогуртницы, чинит ее, потом чинит все, что когда-либо ломалось в квартире; Баки качает пресс до тех пор, пока силы не остаются только на то, чтобы лежать на полу и бездумно смотреть в потолок; Баки подолгу сидит за ноутбуком, просматривая видео, все подряд, - старые и новые новости, выпуски ток-шоу, документальные хроники, отрывки из фильмов, все настолько новое, информации слишком много для него одного, Баки как будто хочет впитать ее всю, за каждый беспамятный год.
Баки упорно не смотрит на Стива; у Роджерса этот вечно виноватый взгляд, он постоянно кажется нерешительным, и Баки помнит, - Стив никогда не был особенно нерешительным, - скромным, негромким, конечно, но сейчас все иначе.
В воспоминаниях Баки Стив Роджерс спокойно касался его, пихал в плечо, прижимался к боку, дергался от щекотки, приваливался к груди; нынешний Стив дотрагивается до Баки так, словно тот - ценный экспонат в музее, и смотрит так же, и разговаривает так же - тихо, будто боится, что если повысит голос, его выгонят.
Если бы Баки был на месте Стива Роджерса, он бы давно уже выгнал сам себя.
"Мне бы хватило и одной".
Но Стива Роджерса, вроде бы, устраивает, что по его квартире тенью бродит совершенно чужой человек, а Баки не может уйти.
Это тоже раздражает его; он пытается списать все на наполненные виной глаза Стива, на его редкие просьбы, на его разговоры о прошлом, - пытается списать все на то, что ему попросту некуда идти, и он виноват перед Стивом Роджерсом, ведь когда-то они дружили, а спустя десятилетие Баки называл его заданием, он и был заданием, Стив Роджерс должен был умереть; Баки пытается списать все на то, что ему кажется - Стив зачахнет в этой квартире, если останется один.
Наверное, хреново, когда дружба вдруг превращается вот в это.
Баки не знает.
Чувства Стива его пугают.
К ним заходит однажды Наташа; Баки много чего знает о ней, Стив рассказывал, и она ему нравится, - за всей этой шелухой из масок неприступной, готовой на любое безумство и любую опасность женщины, агента, солдата, сомнительной морали, одинаковых улыбок и равнодушия, - за всем этим Баки с первых минут видит хорошего человека, и думает, что агент Романофф платит ему тем же, ни о чем не напоминая.
- Я должен извиниться, - говорит он, когда Стив выходит из кухни за чем-то, и Наташа выгибает бровь:
- Правда?
- За нашу первую встречу, - поясняет Баки, опирается о край подоконника, улыбается; общения с женщинами ему не хватало, понимает он с удивлением, Баки Барнс всегда любил их, особенно таких, маленьких, бойких и боевых, как Наташа. - Я стрелял в тебя. Дерьмовый вариант для знакомства.
Наташа улыбается, и Баки улыбается ей в ответ.
- Это же был не ты. Я думала, что Стив неправ, - Баки дергает плечом, - и от тебя нужно избавиться, а не пытаться спасти, но ведь это был не ты, Барнс.
- Да, в такую красавицу я не стал бы стрелять, - тянет Баки, смотрит прямо, смеется, а потом корпусом подается вперед, доверительно, - только вот что хреново, Наташа. Может, это был и не я. Трудно сказать, я знал только то, что должен был сделать, что это правильно, что от меня зависит что-то важное. Может, это был и не я, - он бессознательно потирает неживое плечо под рукавом футболки, - только я все помню.
Стив Роджерс застывает в дверях.
"Уходи отсюда!"
"Нет, я не уйду без тебя!"
Баки выгибается дугой, кричит, сбивает ногами простыни, едва не падает с дивана; его словно кто-то выдергивает, - он распахивает глаза, и его удерживают чьи-то руки, обхватывают за плечи, баюкают, не давая вырваться, Баки стонет обреченно:
- Доброе утро, чтоб тебя.
- Три часа ночи, - отвечает Стив; за окном в самом деле еще темно, Баки пытается отдышаться.
- Снова кошмар? - спрашивает Стив, как будто не знает ответа, а Баки слишком плохо, чтобы вывернуться из чужих рук, хотя он пытается, честно, пытается, но вяло и слабо, и в конце концов замирает, упираясь затылком в колено Стива, глядя на него снизу вверх:
- С тобой в главной роли, - припечатывает Баки, и Стив сжимает губы; Баки прикрывает глаза и неожиданно продолжает, в его голосе то, чего Стив боится больше всего, это боль в голосе Баки, ее много, боль, отчаяние, непонимание, раздражение. - Там всегда ты, Стиви, - имя бьет по ушам, - всегда ты, постоянно, как будто вся моя жизнь от тебя зависела. Какого черта.
Стив кладет прохладную ладонь на горячий лоб; Баки не открывает глаз.
- Так и было, - говорит Стив, потому что не может сказать ничего, кроме правды. - А моя жизнь зависела от тебя, - он медлит, проводя рукой по волосам Баки. - Зависит от тебя.
Баки снова стонет; Стив думает, - так реагируют, когда слышат самую неприятную новость в жизни.
Cтиву, искреннему, прямому, не всегда были доступны нюансы чужого поведения.
- Ничего не могу поделать, Стиви, - наконец говорит Баки. - Все это есть у меня в голове, - на ощупь протянув руку, он убирает ладонь Стива со своего лба, тянет вперед, кладет на грудь, на сердце, Стив задерживает дыхание, - но этого нет здесь.
Впервые за долгое время Стив готов позорно разрыдаться.
- А теперь дай мне досмотреть мои прекрасные сны, - требует Баки, обрывая момент, выкручивается наконец из рук, подтягивает к себе одеяло; Стив поднимается, вытаскивает из шкафа кроссовки.
Баки смотрит странно:
- Это еще что?
- Пробежка, - отвечает Стив, как нечто само собой разумеющееся, и спешит выйти из спальни.
- Три часа ночи! - летит ему в спину.
Баки ничего не снится.
5
Прослушать или скачать Phillip Phillips Gone, Gone, Gone бесплатно на Простоплеер
Они уходят с манхэттенского Бродвея на Юнион-сквер; статуи стоят там же, где и всегда стояли, люди сидят повсюду прямо на площади. Вечереет, и продавцы сворачивают еженедельную продажу овощей и фруктов, но Баки все-таки успевает к одному из прилавков, получая от миловидной девушки большое зеленое яблоко; Баки улыбается, заводит ничего не значащий разговор, откровенно флиртует, а Стив стоит поотдаль и не может насмотреться.
Баки все так же любит город, все так же любит женщин, все так же любит людей.
Стив любит Баки.
"Здесь три с половиной миллиона женщин!"
Стив любит Баки любым, - таким, каким он был раньше, и таким, каким стал сейчас, - более настороженным, менее улыбчивым; в шутках Баки теперь больше сарказма, чем доброты, и во время пробежек он продолжает смотреть на Стива волком, но это неважно, потому что движения Баки снова стали плавными и расслабленными, и здесь, среди большого количества людей, он выглядит почти счастливым.
Казалось бы, большего нечего и желать, только вот Стиву противен голос в собственной голове, который все нашептывает, - мало.
Недостаточно.
- Старые вояки не теряют сноровки, - весело сообщает Баки, подходя; он подкидывает яблоко на ладони, затянутой в перчатку, а вторую демонстрирует Стиву, тыльной стороной.
Стив смотрит на телефонный номер, торопливый и размашистый след маркера на коже, машинально косится в сторону продавщицы; голос Стива не такой беззаботный, как ему бы хотелось:
- Позвонишь ей?
- Нет, конечно, - Баки смотрит удивленно. - Она на меня так смотрела, знаешь, боюсь потом случайно проснуться с кольцом на пальце, - они неторопливо шагают по площади, и Баки с удовольствием вгрызается в яблоко; Стив косится на него каждые пять секунд и даже не пытается это скрыть.
- Не хочешь, значит, быть обманщиком, - глубокомысленно кивает Стив. - Очень благородно.
- У меня и так не рука, а черти что, зачем еще украшения?
- Придурок, - хмыкает Стив, и Баки ухмыляется, парирует машинально:
- Тупица.
Баки растерянно замирает, всего на секунду; у Стива дежа вю.
Стив очень боится все испортить, но очередная прогулка по вечернему Нью-Йорку идет более чем неплохо; на пару часов даже можно представить, что между ними нет никакого напряжения.
Стив представляет, и это в самом деле помогает, - в квартиру они заходят, смеясь; невозможно противиться идиотскому желанию чего-нибудь сладкого, и Стив идет к холодильнику, достает для коктейля молоко и бананы, режет их возле блендера.
- Будешь? - спрашивает он бездумно и разворачивается к Баки; у того совершенно нечитаемый взгляд и почему-то напряжены пальцы, Баки сжимает край стола, за которым сидит, и, похоже, сам того не замечает. - Что такое?
- Молоко, - непонятно отвечает Баки и хмурится, от былого настроения ни следа. - Гребаное молоко.
Стив замирает с ножом в руках:
- Что не так с молоком? Ты его пил всегда, и...
- Я ненавижу гребаное молоко, - с расстановкой, четко, как для маленького ребенка сообщает Баки, с искренней ненавистью уставившись на прозрачную бутылку. - Ненавижу.
Все испортить Стив каким-то образом умудряется; знать бы еще, о чем речь.
- Баки?.. - осторожно начинает Стив, поворачиваясь всем телом, так, чтобы Баки смотрел уже на него, и тот стучит кулаком по столу:
- Этот урод поил меня молоком, как паршивого кота, Стив, - они оба знают, о ком идет речь, но некоторые имена в доме под очевидным запретом. - Я бы посмотрел на него сейчас. Сказал бы спасибо.
- За что?
- За то, что молоко было в стакане, а не в блюдце, - мгновенно, резко отвечает Баки, приподнимается было в сторону двери, но замирает на табурете, вскидывает голову. - Ты никогда не чувствовал себя собачкой на коротком поводке? Нет? Тогда я не чувствовал ничего, мне все казалось логичным и правильным, приборы, препараты, оружие, задания, молоко это долбанное, а теперь вспоминаю, и, - Баки безнадежно машет рукой, упирается локтями в стол, запускает пальцы в волосы, и Стив наконец отмирает:
- Чувствовал, - Баки вскидывает голову. - Я был цирковой обезьянкой, ты не вспомнил? Сцена, толпа девушек, "Капитан Америка дает Гитлеру пинка под зад", - спокойно напоминает Стив; ко всему этому он давным-давно равнодушен, и, в конце концов, он верил тогда, что приносит хоть какую-то пользу.
Приносит надежду.
- А, да, - без особой уверенности бормочет Баки, по новообретенной привычке трет левое плечо. - Ну, значит, понимаешь, о чем я.
- Этого больше не будет, - говорит Стив. - Никогда такого больше не будет, - он откладывает нож; Стиву кажется, что слова должны успокоить Баки, но тот злится пуще прежнего, вскакивает на ноги, делает шаг назад, к выходу:
- Нет, Стив, - Баки качает головой, улыбается зло, он смотрел так раньше на побежденных хулиганов, а теперь - на Стива. - Ты разве не видишь? Не видишь? - Баки разводит руки в стороны, широко, демонстративно, его вдруг прорывает. - Здесь то же самое! Одно и то же, я у тебя на привязи, и ты дергаешь, Стив, ты смотришь на меня как на любимую собаку, которая внезапно перестала махать перед тобой хвостом! И ты расстроен, - он горячится, указывает на Стива пальцем, Стив замирает, как вкопанный, не в силах пошевелиться, - ты охерительно расстроен, как же так, твоя зверушка перестала любить тебя, и смотришь, ходишь кругами, сыпешь в миску еду, надеешься, что собачка подобреет, - в отчаянном смехе Баки нет ни капли веселья.
- Ты же знаешь, что это не так, - Стив торопится, давится словами. - Все совсем не так, я...
- Черта с два! - Баки машет рукой, оставляя за собой последнее слово, и уходит, обернувшись только на пороге, цепляясь пальцами за дверной косяк; Стив смотрит почти умоляюще. - Перестань, Стиви, - гораздо тише просит Баки перед тем, как выйти, и Стиву кажется, что он это специально, потому что не слушать невозможно, не послушаться невозможно, только понять сложнее, - просто перестань.
"Ты мой друг".
В комнате выключен свет, но глаза привыкают быстро; Баки сидит на диване, сверлит взглядом пол.
Стив переодевается молча, боясь сказать лишнее слово, но уже в кровати не выдерживает:
- Почему тогда ты здесь?
Баки тут же вскидывается, поднимает брови.
- Я имею в виду, если ты так себя чувствуешь здесь, рядом со мной, - Стив старается казаться равнодушным, разворачивается вполоборота, взбивая подушку, - если тебе неприятно и ты думаешь, я не уважаю тебя настолько, чтобы относиться к тебе так, как ты сказал. Почему ты не уйдешь?
Стив вдруг понимает, что, наверное, об этом Баки и думал, час просидев без движения в темной спальне, потому что он не колебается ни секунды:
- Понятия не имею. Не знаю, - голос у Баки невероятно усталый; он быстро разворачивается, укладывается на живот, накрывает голову подушкой, как делает постоянно, как будто хочет спрятаться от мира, от воспоминаний, от лучшего друга.
Стив закрывает глаза, заранее понимая, что не сможет уснуть; проходит минута, прежде чем со стороны дивана слышится глухое:
- Просто не смогу.
6
Прослушать или скачать Red Pieces бесплатно на Простоплеер
- Черт бы тебя побрал, агент Романофф, - с улыбкой качает головой Баки, салютуя стаканом виски.
Они сидят на кухне втроем, со Стивом и Наташей, и это самые неловкие несколько часов за всю жизнь Баки; вот уже третий день он не говорит Стиву ни слова, и, пожалуй, собирается продолжать в том же духе, - игра в молчанку, оказывается, отлично помогает прочистить мозги.
Расслабиться, в конце концов.
Потому что, - удивительно для Баки, но в самом деле, - Стив, кажется, понимает, не лезет с разговорами, не строит ежесекундно эти свои взгляды глубокой скорби, уходит утром, возвращается вечером; Баки это устраивает, он устал, устал от произносимого чужим голосом имени.
Наташа принципиально зовет Баки по фамилии, и, боже, благослови Наташу.
Стив мучает одну бутылку пива целый вечер, хотя ему, чтобы слегка захмелеть, недостаточно будет и десяти, в то время как Баки с Наташей ни в чем себе не отказывают; в конце концов Стив поднимается под аккомпанемент хохота Романофф, добродушно желающей Баки самому отправляться ко всем чертям.
- Пойду проветрюсь, - говорит Стив, ни к кому конкретно не обращаясь, и нелогично уходит в сторону спальни.
- Что происходит? - тут же переключается Наташа, хотя минуту назад они обсуждали глубину познаний Баки в русском языке; Баки смотрит недовольно, тянется подлить Наташе выпивку:
- Где?
- Не где, а с кем, - Наташа не ведется; иногда Баки очень не любит женщин. - С вами обоими. Что это такое вообще? Я как адвокат на бракоразводном процессе, пытаюсь выстроить нормальный разговор, пока экс-супруги стараются друг на друга, ну знаешь, не смотреть.
- Ничего не изменилось, - закатывает глаза Баки, усмехается на вопросительный взгляд Наташи. - Что в двадцатом веке, что в двадцать первом, вы, женщины, одинаковые.
- Это какие же? - Наташа удачно изображает кокетку, похлопав ресницами, но Баки не обманывает себя, зная, что тему перевести не удастся.
- Дотошные. Любопытные. Наглые, - перечисляет Баки, поднимая стакан, немедленно осушая до дна, наливая снова. - Только раньше вы это скрывали, а теперь выставляете напоказ.
- Да, ты и правда дамский угодник, - веселится Наташа, тут же продолжает напирать, - Барнс, серьезно, - поднявшись, Романофф мгновенно оказывается рядом, подсаживается на соседний стул, почти вплотную, заглядывает в глаза, - это кошмар, но мне правда не все равно. Вы отличные ребята, а я не люблю, когда отличные ребята раньше времени дохнут от тоски.
Баки смеется.
- Мне бы кто рассказал, что происходит, - пожимает он плечами, задумчиво прищуривается; Баки выпил достаточно, чтобы теперь не молчать. - Попробуй представить, а? Вот например, была у тебя... была у тебя подруга. Лучшая подруга, с детства и на всю жизнь, ты за нее и в огонь, и в воду, постоянно переживаешь, постоянно беспокоишься, она - твоя семья, для тебя ее мнение - важнее всего на свете, тебе хочется быть ей нужной, вы постоянно рядом, ты ее развлекаться таскаешь, с парнями знакомишь, полный набор, - Наташа кивает, показывая, что представила, пьет свой виски совсем медленно, как лимонад тянет. - Как-то так. Потом подруга меняется, внешне, что у вас там бывает - похудела, волосы покрасила, неважно, привлекла всеобщее внимание, сама кого хочешь спасет и кому хочешь окажется нужной, ее все любят, - Баки говорит плавно, ровно, как будто речь репетировал, а на самом деле это все сны, которые стали уже повторяться, и воспоминания, от которых не спрячешься, - а для тебя она все та же щупленькая смешная девчонка, и тебе странно видеть, как к ней тянется все долбанное человечество, но зато ты рада, что наконец все увидели, какая твоя подруга на самом деле, какой она человек, какая она замечательная.
- Я знаю вашу историю, - перебивает Наташа, - не обязательно все это пересказывать. Потом эта, скажем, подруга решит, что я умерла, а я просто ничего не будут помнить, да?
- Именно! - с энтузиазмом кивает Баки, снова выпивает до дна, вытирает губы тыльной стороной ладони, видит, как смотрит Наташа. - В общем, ты понимаешь. И вот потом, - он глубоко вздыхает, - именно благодаря подруге ты возвращаешься к жизни, она зовет тебя по имени, напоминает тебе о чем-то, готова позволить тебе убить ее, это ставит в тупик, нихрена ты не понимаешь, но это толчок, и все благодаря ей, - Баки придвигает к себе бутылку, и Наташа снова не дает ему продолжить:
- Да. Дальше я тоже знаю. Барнс, с тобой интересно, я рада, что ты вспомнил все, что с тобой было, но давай ближе к сути?
- Дотошная, любопытная, наглая, - нараспев декламирует Баки, улыбаясь, закусывая губу, - терпи, Романофф, я болтливый, когда пью, - он подрывается с места с бутылкой в руках, распахивает оконную створку, вытаскивает из кармана недавно купленную пачку сигарет; руки однажды потянулись сами, то ли организм напоминал о почти утерянной привычке, то ли что-то с психологией, Баки все равно; он подтягивается, усаживаясь на подоконник, упирается спиной в стекло, морщит лоб. - Бла бла бла, лучшие друзья, трагичная история, и хватит смотреть так, я дошел до главного. Ох, черт тебя побери, как ты это сделала?
- КГБ, - любезно поясняет Наташа, вновь невинно хлопая глазами, они снова смеются; Баки давно уже не смеялся так часто.
- Так вот, тут начинается та часть, где я нихрена не понимаю, - Баки безуспешно шарит по карманам, а через секунду ловит брошенную Романофф зажигалку, - ага. Мы все еще представляем твою лучшую подругу, спасибо ей большое, ты вспоминаешь собственное имя, видишь его на стендах в музее, к тебе возвращаются воспоминания, в любое время суток, просто - бах! - Баки стучит ладонью по подоконнику, закуривает, отклонившись к раскрытому окну, - и стучит в голову, тебя никто не спрашивает. В каждом сне, Романофф, в каждом видении, в каждой мысли эта твоя лучшая подруга, и наяву она же, рядом, смотрит, все ждет чего-то. А ты думаешь - ага, понятно, значит, вот как все было, но не понимаешь, - Баки смотрит отчаянно, - почему, отчего именно она, как это так вся твоя жизнь была повязана на одном этом человеке. А для него это само собой, он пялится на тебя сутками, вечно зовет по имени, как будто ты вернешься назад во времени, если звать тебя постоянно, - он раздраженно затягивается, коротко, несколько раз подряд; Наташа молча встает и подходит ближе, Баки бы рад остановиться, но он уже не может, он должен говорить об этом хоть с кем-нибудь, кроме себя самого.
- И это не работает. Просто не работает, - Баки неаккуратно глотает виски прямо из горлышка, несколько капель стекают к подбородку, и он облизывается; Баки сбивается с первоначальной идеи, забывает о придуманных подругах, - меня бесит, что он цепляется за меня, бесит, не могу больше, он чего-то ждет постоянно, ждет, ждет, - Баки вышвыривает сигарету в окно, злится, - а я не могу ему этого дать. Не знаю я, чего он от меня хочет.
- Чтобы ты был его другом? - тихо, аккуратно предполагает Наташа; снова оказывается совсем рядом, осторожно вынимает из сжатой руки Баки бутылку, ставит на пол, выпрямляется, упираясь ладонями Баки в колени, и тот откидывает голову назад, ударившись затылком:
- Другом, говоришь, - повторяет Баки без выражения. - Я сам себе не могу стать другом. Вообще не понимаю, что происходит, как собрать себя из всего того, кем я был, я как гребаный конструктор, который разобрали и выкинули нужные детали. Подсунули неподходящие, а потом прибежали детишки и смешали все в кучу.
Наташа решительно поднимает руки, притягивает Баки к себе, обнимает, - невысокая, хрупкая, гладит по спине, и Баки расслабляется, это минутное облегчение; он наклоняется, опуская лоб ей на плечо, затихает, а Наташа говорит, негромко и убедительно:
- Поговори с ним, - просит она, - поговори с ним, Барнс, он же тоже места себе не находит, не понимает ничего. Пока ты ему не объяснишь, что вряд ли станешь его Баки семидесятилетней выдержки, он не поймет.
- Я говорил, - упрямо возражает Баки, сцепляя руки у Наташи за спиной, а она словно и внимания не обращает:
- Слышала я, как ты с ним говоришь. С таким же успехом мог бы об стенку головой приложить. Нормально поговори, Барнс, доходчиво, без непоняток, честно, чтобы Кэп услышал.
- Чтобы Стив услышал, - машинально поправляет Баки, тут же ловит себя на этом, смеется нервно, не поднимая головы; плечи мелко трясутся, и Наташа снова проводит ладонью по спине. - Черт.
- Давай допивать, - говорит Наташа, и как будто ничего не случилось; Баки наконец отстраняется, барабанит пальцами по подоконнику, задерживает руку Наташи в своей:
- О, женщины, - он недоверчиво качает головой, смотрит насмешливо, - откуда столько мудрости.
Раньше Баки вытаскивал на свет все лучшее, что было в Стиве; теперь Роджерс мучается угрызениями совести, подслушивая чужой разговор в коридоре.
Привалившись к стене, он закрывает глаза.
7
Прослушать или скачать Sam Smith Lay Me Down бесплатно на Простоплеер
Стив увидел в Наташе хорошего человека, как несколькими месяцами позже сделал это Баки, и в самом деле хотел, чтобы она была его другом.
Теперь Стив малодушно размышляет, что от этой дружбы одни проблемы.
За последние пару недель Наташа заглядывала в гости едва ли не чаще, чем за весь прошедший год; каждый раз Стив наблюдает за ней и Баки, как они смеются, как им легко, по-настоящему легко вместе, и ловит себя на чувстве, которого практически не испытывал.
В общем-то, не то чтобы Стиву Роджерсу было кого ревновать.
В его жизни было катастрофически мало девушек, отношения с которыми продвигались дальше "это Стив, я говорил тебе о нем, он мой лучший друг"; что касается ревности дружеской, и она была Стиву незнакома, в конце концов, он ведь всегда знал, что Баки где-то рядом, - живой, улыбающийся, теплый, - и неважно, с кем он общался помимо Стива, Баки был всегда.
А потом его не стало, и ревновать даже теоретически стало некого.
И теперь Стив чувствует себя в некотором роде подростком, как можно небрежнее интересуясь:
- Он тебе нравится?
- Ведущий? - уточняет Наташа, кивая в сторону телевизора, на котором транслируется без звука какой-то музыкальный канал; Романофф суетится возле плиты, потому что недавно Стив высказал предположение, что умение готовить не входит в список талантов Наташи. - Да нет, у меня только один любимый негр, и у него нет ирокеза.
Стив знает, что Наташа прекрасно поняла вопрос.
- Баки, - он все равно поясняет, невовремя начиная нервничать; Стив делает вид, что это обычный разговор и обычное утро, и он разминает шею потому, что она затекла, а не потому, что ему хочется двигаться, а по правде говоря, ему хочется сбежать.
У Стива никогда по-настоящему не получалось притворяться.
- Кому может не понравиться Барнс? - немедленно отвечает Наташа, копаясь в холодильнике. - Стив, ты его как будто не видел. Вот сейчас он вышел в магазин, и я готова поспорить, что пара десятков девиц от восторга потеряла сознание прямо на улице.
- Не в этом смысле, - отмахивается Стив, неопределенно поводит рукой над столом, - вообще.
- Вот я и говорю, кому может не понравиться Барнс - вообще? - пожимает плечами Наташа, захлопывает дверцу, совершенно обыденным, мирным, несвойственным ей жестом упирает руки в бока. - Он, конечно, иногда смотрит так, что хочется немедленно пойти и убить себя, но вообще-то, если ты не заметил, у него уже некоторое время нет проблем с социализацией.
Стив сам не знает, чего хочет добиться, а Наташа ему не помогает, не собираясь продолжать; пока он мрачно разглядывает собственные пальцы, Наташа успевает перебрать все продукты и остановиться на пасте.
- Я же говорил, что ты не умеешь готовить, - улыбается Стив, глядя на то, как Наташа ставит кастрюлю на огонь, - вскипятить воду и подождать несколько минут могут все.
- Ты играешь с огнем, Стив Роджерс, - она шутливо грозит пальцем, отвлекается было на плиту, но резко разворачивается. - И я не про еду.
- То есть?
- Когда ты последний раз разговаривал с Барнсом?
- Тринадцать дней назад, - не задумываясь, отвечает Стив, и округляет глаза. - Господи. Я безнадежен, да?
- Абсолютно, - торжественно подтверждает Наташа, чему-то улыбаясь. - Безнадежен и очевиден. Когда ты впервые захотел с ним переспать, лет в пятнадцать?
Стив долго кашляет, возмущается:
- С ума сошла?
- Стив, - Наташа качает головой, - то, что ты старик - это Старк сказал, не я, но, в самом деле, у мальчиков с мальчиками тоже кое-что...
- Да я знаю, - перебивает Стив, продолжает неловко, - знаю. Но я никогда не думал о чем-то таком, раз тебе так интересно. Баки - мой лучший друг, часть моей семьи, это очень много, но ничего большего.
- Да, конечно, именно так, - тут же соглашается Наташа, отворачивается, чтобы закинуть пасту в кипящую воду, сбавляет огонь; Стив растерян.
Это не та тема, о которой он любит говорить с Наташей или вообще с кем-либо; Стив привык отшучиваться или отмалчиваться, в его, как утверждает Старк, средневековом понимании личная жизнь должна оставаться личной, не зря же ей кто-то дал такое определение; вот что в двадцать первом веке до сих пор ему непонятно - каждый так и мечтает вывалить наружу свое грязное белье, а потом покопаться в чужом.
Он не любит говорить об этом, но не задумываться не может.
- Хватит себя обманывать, - говорит вдруг Наташа, даже не оборачиваясь, и погруженный в себя Стив вздрагивает от неожиданности, поднимает голову. - И поговорите уже, ради всего святого. Только как-нибудь поумнее, ладно, Кэп? - она наконец смотрит на Стива. - Пока что ты своими разговорами делал ему только хуже.
- Что я еще могу сказать ему? Столько всего уже было сказано, но у Баки просто что-то, - Стив делает паузу в поисках наименее болезненного определения, - что-то пропало.
- О, в самом деле, - Наташа кажется искренне недовольной, опускаясь на стул напротив. - Ну не знаю, скажи ему, что ты его любишь, - она предупреждающе вскидывает руку, - в любом смысле этого слова. Или скажи, что не ищешь в нем призраков прошлого. Или скажи, что тебе неважно, станет ли он точно таким, как прежде, потому что тебе нравится то, какой он сейчас, и ты все равно собираешься с ним дружить, даже если он изменился настолько, что в твою голову это не умещается. Или ничего не говори, иди и спаси страну от чего-нибудь, - добавляет Наташа, усмехаясь, - это у тебя получается гораздо лучше.
Ни слова больше не говоря, она снова отходит к холодильнику; Стив обреченно роняет голову на скрещенные руки.
Он думал, этот разговор хоть что-нибудь упростит.
"Да здравствует Капитан Америка!"
Баки сидит в кресле, уставившись на приставленный к стене щит.
У его ног небольшая сумка; прежде, чем вошедший Стив успевает хоть что-то спросить, Баки опережает негромко:
- Я тогда сказал, что не пойду за Кэпом. А вот за мальчишкой из Бруклина - без вопросов.
- Да, - подтверждает Стив; он садится прямо на пол и ожидает продолжения, пусть оно только будет, это продолжение, пожалуйста.
- Если ты с тех пор перед тем, как бежать и всех спасать, научился хоть немного думать, я бы и сейчас мог это сказать, - у Баки все тот же тон, ровный и вроде бы равнодушный, но, стоит ему повернуть голову, как Стив понимает, что равнодушие и рядом не стояло.
По правде говоря, он вообще не знает, что это за выражение такое в глазах Баки; прошли многие недели, а Стива все еще это убивает, - раньше они ловили друг друга с полувздоха и полувзгляда, это выходило без усилий, само по себе.
Может, стоит прислушаться к Наташе и к самому Баки, когда они пытаются сказать, что перед Стивом уже не человек из прошлого.
Может, тогда Стив сможет его понять.
А пока он только медленно кивает; слова Баки немедленно врезаются в память, как и все остальное, что он когда-либо говорил, - память у Стива отличная.
- Я бы хотел хоть одного нормального, обычного разговора, но, похоже, не получится, потому что, - Баки устало трет ладонями лицо, снова смотрит на щит, продолжает глухо, поерзав в кресле, - знаешь, чего я боюсь, Стив? Я боюсь, что ты никогда не поймешь, что, хоть я по-прежнему Баки Барнс, мне никогда не стать таким, как раньше. И, если ты этого не поймешь, то испортишь себе жизнь, да и мне тоже. И мне все-таки придется уйти, а у меня, сюрприз, нет никого, кроме тебя. Такая вот незадача, - Стив собирается встать, подойти, сказать хоть что-нибудь, но Баки смотрит на него тяжелым взглядом, и Стив прирастает к полу.
- А еще я боюсь, что я объясню тебе все это, и ты на самом деле, по-настоящему поймешь меня, - говорит вдруг Баки нечто такое, отчего Стив вдобавок к способности двинуться теряет дар речи; это же то, чего Баки хочет, разве нет? - А после этого ты вдруг поймешь, что тебе нахрен не нужен такой друг, потому что я ведь больше не он. Не тот твой Баки, которого ты так слепо обожаешь, ты ведь видишь его, когда смотришь на меня, я знаю, да ты и не скрывал никогда, - он криво усмехается. - Только я уже не смогу начать все с нуля, черт тебя побери, у меня вот здесь, - Баки стучит указательным пальцем правой руки по виску, взгляд его для Стива все так же нечитаем, - слишком многое завязано на тебе. В общем-то, фактически, все. Я не знаю, что с этим делать, но исправить уже не получится, а обнулений, - Баки бессознательно передергивается, - с меня хватило.
Баки поднимается; Стиву кажется, что вот, наконец, этот момент, что он нашел правильные слова, они наконец сдвинутся с мертвой точки:
- Баки, - мягко начинает Стив, но тот останавливает его, вскинув руку ладонью вперед, подхватывает сумку.
- Меня не будет несколько дней.
- Куда ты пойдешь? - совершенно обескураженно, каким-то не своим голосом выдавливает Стив.
Баки натягивает куртку.
- К Старку. Давно обещал ему круглосуточный доступ к его новой желанной игрушке, - Баки поднимает левую руку, красноречиво перебирает пальцами прежде, чем надеть перчатки. - По-моему, самое время.
Стив смотрит, как Баки зашнуровывает ботинки, и кажется самому себе очень глупым.
Самым большим идиотом в мире.
- И, Стиви, - Баки хватается за ручку входной двери, просит уже на пороге, - не приходи туда, ладно?
Дверь захлопывается; квартира еще никогда не казалась Стиву настолько мертвой.
8
Прослушать или скачать Alex Clare Too Close бесплатно на Простоплеер
- То есть, вот что ты называешь тренажерным залом, - Баки оглядывается вокруг, пока Старк отвлечен чем-то в своем телефоне.
- Ну да, солдатик, - Баки закатывает глаза, - что-то не так?
- По-моему, больше похоже на тренажерную площадь. Или тренажерную страну, - Баки подходит к беговой дорожке, рассматривает большой экран. - Скажи, тебе обязательно делать все вокруг себя таким... огромным? - Баки оборачивается, насмешка во всей его позе, в выражении лица. - Комплексы?
- И это говорит тот, кто мне в далекие предки годится, - Старка в этой жизни, похоже, ничем не проймешь. - Да-да, слышал, тысячу лет назад ты был не дурак развлечься, но сейчас из нас двоих именно у меня есть личная жизнь.
Баки обходит зал по периметру, хохочет, отмахивается:
- С чем тебя и поздравляю.
Со Старком хорошо; он не задает лишних вопросов, не докапывается и не говорит ничего о Стиве Роджерсе, - Старку вообще плевать на то, что творится в голове Баки, он только выдает нечленораздельные восторги по поводу сложного механизма и копается в металлической руке с таким воодушевлением, как будто это его чертова йогуртница.
Баки в это время остается только думать.
Есть о чем - Баки перебрался к Старку не для того, чтобы, вернувшись, обнаружить, что все осталось по-прежнему; им с Роджерсом нужно было расставить все точки над i, и это звучит как отличный план, только вот Баки - не мастер слова. Давно, в детстве, в молодости, он много болтал, но ему было проще поцеловать девушку, чем признаться ей в чувствах, и проще обнять Стива, назвав его безрассудным придурком, чем сказать, что беспокоился; потом была война, и плен, и Баки уже не был тем разговорчивым, солнечно улыбающимся юнцом, каким его когда-то знали; а после - Зимний Солдат, который, насколько понимал Баки, вообще редко открывал рот.
Чтобы донести до Стива Роджерса хоть что-нибудь, красноречия Баки недоставало.
Тогда, в первые несколько недель, было куда проще. Баки не боялся неоновых огней, толпы людей на улицах, современной одежды и безопасной бритвы; Баки привыкал, а Стив был рядом, терпеливо объясняя, что кухонный нож не обязательно втыкать кому-то в руку, и гораздо приятнее, например, нарезать им хлеб. Стив пытался рассказывать что-то, объяснять, когда очередное воспоминание оставляло Баки в полном замешательстве; Стив согласился не вдаваться в подробности, когда Баки понял, что чужой пересказ событий влияет на его собственное восприятие.
Стив Роджерс какое-то время казался Джеймсу Бьюкенену Барнсу безликой фигурой, константой, спусковым крючком, - именно из-за него у живого оружия с промытыми мозгами несколько раз успела слегка съехать крыша, именно из-за него живое оружие вытаскивало из воды свое собственное задание, именно из-за него в старых хрониках сержант Барнс щурил глаза, улыбаясь.
Баки хватило бы всего этого, более чем, он чувствовал себя разбитым, потерянным, благодарным и виноватым, и во всей этой мешанине нервов, восстанавливающейся памяти, суматохи будних дней двадцать первого века, металлической руки, - Стив Роджерс был единственным, за кого можно было ухватиться.
А потом Баки, как говорит сам Стив, пошел на поправку; только количество воспоминаний давало повод начать размышлять, и Стив продолжал вести себя по-прежнему, напоминая о чем-нибудь далеком и думая, что это помогает, пока Баки копил раздражение. Он в самом деле был в относительном порядке, не был болен, не умирал, не сходил с ума; Баки не нужен был человек, который выхаживал бы его, стирал со лба пот так осторожно, как смотритель в музее стирает с витрины пыль.
Баки двинулся дальше в попытках увязать все грани своего прошлого с собой настоящим, а Стив Роджерс остался неловко топтаться на месте, лелея в себе эти непонятные чувства, какими бы они ни были, напополам с виной.
- Чувствую себя любовницей, к которой сбежал чей-то муж, - слышит Баки, успевший задремать, и распахивает глаза:
- Чего?
Старк перестает зажимать зубами отвертку, говорит разборчивее:
- Я говорю, как дела дома, дорогой?
- Какой же ты мудак, - расстроенно сообщает ему Баки, закидывая здоровую руку за голову. - Я думал, хоть ты не будешь лезть не в свое дело.
- Да я просто любопытствую, - ухмыляется Старк, неубедительно изображает оскорбленную невинность, - места у меня хватит на армию солдатиков, да и рука у тебя - произведение искусства, - Баки впервые видит в Тони Старке что-то спокойное и душевное, когда тот говорит о руке; впрочем, ощущение тут же исчезает, - но, к твоему счастью, я считаю тебя человеком, а не своей лабораторной крыской.
- Спасибо, - кривовато усмехается Баки; за такие слова, кто бы и почему их ни произносил, он всегда будет готов благодарить. - И что это должно означать?
Старк щелкает пальцами, делая освещение ярче.
- То, что в конечном счете тебе придется вернуться.
Баки чувствует чужое присутствие еще до того, как высматривает Стива в полумраке комнаты; он забрался с ногами в кресло, задумчиво покусывает большой палец, совершенный ребенок.
Стив резко оборачивается на звук шагов, смотрит недоверчиво и радостно, болезненно, Баки помнит этот взгляд.
"Баки?"
"Какой еще Баки?"
- Шесть дней, - говорит Стив, и Баки смотрит на него пару секунд, прежде чем фыркнуть:
- Обводил числа в календаре? Стиви, честное слово.
Роджерс только плечами пожимает несколько раз, как провинившийся мальчишка, но не теряется; Баки помнит, как пытался объяснить Стиву, что тот не сможет наказать каждого бруклинского хулигана, а Стив выглядел до смешного упорным, не хотел соглашаться.
Баки включает свет.
- Как рука?
- Старк меня замучил, - Баки стаскивает куртку, бросает ее на подоконник, поводит плечами, - говорит, было бы просто здорово, если бы вторая рука тоже была металлической. По-моему, я для него - как один из тех костюмов, - он хватает принесенную с собой бутылку воды, делает несколько жадных глотков и предпочитает не замечать, что Стив снова беззастенчиво пялится; Баки ухмыляется, - А, еще мы чуть не подрались пару раз, но он был в выигрыше, тыкая в меня отверткой.
- Я так и думал, - почему-то вздыхает Стив; Баки без удивления понимает, что его напрягало все это время во взгляде Роджерса.
Он выглядит как человек, который отчаянно, страстно, до смерти хочет что-то сделать, но столь же отчаянно сам себе запрещает.
Раньше Баки мог в чем-то сочувствовать Стиву; впервые ему становится жаль.
- Только не говори, что просидел здесь все это время, - безнадежно требует Баки, вздыхая, и Стив улыбается, но как-то не очень уверенно:
- Нет, конечно.
Баки замечает белеющие на столе листы, подходит ближе; это рисунок простым карандашом, - точнее, много набросков, случайно расположенных на бумаге, и Баки узнает себя в лихо сдвинутой набок фуражке, себя хмурого и склонившегося над какой-то книгой, себя-ребенка, отклонившегося назад в приступе хохота, - прорисовано нечетко, как будто Стив, когда рисовал, едва касался карандашом.
На другом листе линии, напротив, очень четкие, и Баки видит себя нынешнего, потирающего левое плечо, чуть улыбающегося, потерянного, но настоящего, слышит из-за спины:
- Я скучал, - говорит Стив.
- Я тоже, приятель, - Баки говорит и смотрит недоверчиво; ему хочется думать, что рисунок, который он продолжает рассматривать, что-то означает. Что-то хорошее. - Честное слово.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ.
9
10
11
12
13
14
upd.! 15
16
17