в общем, да. фш на моем ноутбуке явно оказался лишним, потому что нельзя просто так закрыть его и не слепить пару картиночек. нельзя слепить пару картиночек и не рассказать, в чем же, собственно, дело.
....................................................... (здесь завеса жалости опускается, призывно скрипит крышка гроба. гроба жалости.) в общем, есть прекрасная такая планета земля, где магия, технологии, обычные люди и необычные существа неплохо так уживаются. в истории планеты земля всякое, конечно, случалось, и войны, и гонения, и массовые убийства, но к настоящему моменту, к двадцать первому веку, то есть, картина действительно практически идеальная. если не брать всякие противные частные случаи - в общем и целом никто никому не мешает, все и всё прекрасно взаимодействуют. какой-нибудь сферический в вакууме нью-йорк, например, где старбакс соседствует с принадлежащим вампирской семье баром. в бизнес-центре этажом ниже рекламной конторы - частная психологическая помощь от мага-телепата. отдельные школы для обычных и необычных детей, общие университеты. прелестный симбиоз, полная интеграция, чудеса демократии. ай мин, в разных странах, конечно, по-разному, ситуация везде складывается соответственно естественному течению истории. в юар, например, на магов все еще молятся. в россии оборотни и маги природы считаются крутыми, а ясновидящие (не шарлатаны из цирковых шатров, а те, что с экстрасенсорикой во всех ее проявлениях) - немного лохами. в германии быть эмпатом зазорно, потому что это приносит в твою жизнь и жизни окружающих налет неслабого хаоса, зато те, кто круто справляются с магическими существами средней степени вредности - на вес золота, потому что немцев слегка заебали всякие гремлины. ну, понимаете. везде свои нюансы, но картина какая-то такая.
............................................................ (на этом месте я выхожу в окно, а те, кто еще не устал читать, смотрят на меня с сочувствием) не знаю, как родился этот мир, правда. он ничего из себя не представляет, кроме смешения ВСЕГО, что когда-либо существовало в мифологии, фантастике и прочих сказочках. НЕВАЖНО. к делу.
есть прекрасная семья эвансов, традиционно живущих где-нибудь поблизости от бостона. семья эвансов, так сложилось - преимущественно боевые маги. в каждом третьем поколении обязательно рождается какой-то чувак без способностей к магии вообще, так сложилось, что в нашем случае это скотт. скотта, кстати, не парит - у него все отлично, он стал актером, съебал в эл эй и весело меняет там мужиков. но, да, интересует нас крис эванс, внезапный самородок. фишка в чем: во-первых, когда веками в семье преобладает какая-то определенная ветвь магии, это влияет, - сколько что ни развивай, талант все равно будет направлен именно на нее, в данном случае на боевую. во-вторых, традиционно считается, что необычный ребенок, а впоследствии, собственно, маг, может быть по-настоящему силен в одной-двух областях. две - общепринятый максимум, средняя температура по больнице. если чувак обнаруживает, что у него прет по-всякому изо всех щелей, обычно это заканчивается так же, как с любыми другими знаниями, например: прочитал дофига всего, учил дофига всего, поверхностно разбираешься во всем, а вот углубиться не можешь. таким образом, офигительно сильных магов по всему миру не так уж и много. таких, чтобы прямо все заценили. крису эвансу, короче, неслабо повезло. опустим его детство-отрочество, потому что об этом можно рассказывать бесконечно. так вот, к своим двадцати шести годам у эванса в анамнезе круто прокачанная боевая магия, а сюда входит мноооооого всего, начиная от умения устроить в организме противника локальный взрыв, заканчивая всякими там файерболами и прочей хуетой. экстрасенсорика, собственно, или то, что я так называю - в случае эванса это ясновидение, которое, внезапно, реально работает; биолокация; телекинез без применения дополнительных заклинаний, все такое. еще он бегает как капитан америка и стреляет как гребаный бог. ага, маги не чураются оружия, к хренам всякие неудобные волшебные палочки. кстати, всякими там файерболами крис тоже может стрелять. огненные пули. пули, пробивающие защиту. заговаривает их не крис, зато крис, когда стреляет, редко промахивается. еще у эванса есть телепатия, с ней все сложно, разбираться он по-настоящему и уживаться с ней только начал. раньше все было очень, ОЧЕНЬ ПЛОХО. захотел прочитать мысли - не можешь, захотел что-то внушить - не можешь. не работает, когда надо, и охуительно работает, когда не надо. чувствуете, да? прямо в лоб интерпретирую, дальше некуда - про "тшшшш", про шумы в голове, про слишком большое количество мыслей. ага, их много, просто не все принадлежат ему самому. ну милота же.
есть ужасная семья стэнов. она ужасная по сравнению с семьей криса, конечно. ну, ладно, она вообще ужасная. если у криса два основных, ээээ, происхождения - ай мин, тру-американец папа и ирландская мама, - то у себастиана понамешано дохренища кровей в самых разных пропорциях. в его семье (сильной, известной) практикуются смешанные браки, любой вид связей. смешивают и национальности, и расы, и специализации, отсюда напрашивается вывод, что способности любого ребенка оказываются для счастливого семейства сюрпризом. нет, СЮРПРИЗОМ. эдакий веселый коктейль и бомба под ножкой стула, хер знает, когда и как бомбанет. ну и вот бомбануло. эмпатия - основная фишечка двадцатипятилетнего себастиана. это означает ощущение чужих эмоций, трансляция собственных, влияние на чужие или полная их подмена, прочие мелочи вроде давления на совесть или управления толпой. эмоции можно крутить по-всякому - этому можно учиться, просто сложно пиздец, учитывая, что половину школьного периода стэн проходил в полнейшем ахуе. то есть, представьте, что вы в школе на пару сотен человек, вы эмпат, вы нихуя не умеете ставить блок и еще не скоро сможете, а вокруг вас все эти люди что-то чувствуют, - постоянно, ежесекундно, целый букет эмоций на одного человека, а если их две сотни? и, да, вам, например, лет десять. или тринадцать. короче, заебись, если крыша не поедет. а эмпаты, в общем, так или иначе все немножко двинутые. помимо прочего, он классический маг смешанной специализации, очередной самородок - умею все по чуть-чуть, а много чего умею круто. вся его магия построена тоже на ощущениях и эмоциях; как пример - если эванс захочет заебашить в кого-то файербол, он заебашит, ну, на крайний случай - заклинание подумает. у него это как по венам течет. а у себастиана аналогичный фокус будет брать начало из внутреннего гнева. можно - чужого. еще он адепт контактной магии - амулеты, натуральные зелья, заговоренное что угодно - вещи, которые напрямую контачат с человеком, это все к себастиану. кольца, ага, много колец. заебанный бледный вид, синяки под глазами, подвижная мимика, умение за секунду закрываться и уходить в себя - классический себастиан стэн.
............................................. (пара человек дочитала до этого момента. остановись, подумали они. но - нет. хддд) знакомы ребята лет семнадцать, не меньше - с младшей школы еще. дружат/собачатся/ебут всем мозги и нервную систему/опционально - лет двенадцать-тринадцать. задорно трахаются - лет пять. основная мысль в том, что, ну, никуда им уже друг от друга не деться, и дело именно здесь совершенно не в магических штучках. это просто отношения. случись им разбежаться по разным дорогам на пару-тройку десятков лет - ничего не изменится. есть хорошая проверка: о ком в чрезвычайной ситуации, происходящей с тобой/на твоих глазах, ты подумаешь первым? ага, все правильно. ребята - наемники на вольных хлебах вот уже года, ммм, три. вышло так не сразу, деятельность была разной, тем более, кстати, что при нынешней интеграции всех сфер жизни магам совершенно не обязательно прятаться, устраиваться фокусником в цирк или отшельничать на отшибе. нет, ты такой же человек, что хочешь - то и делай. хоть в дальнее плавание, хоть менеджером в офис, хоть программистом в эппл, хоть к шаманам африканским опыта набраться. воля твоя. а тут у них прямо чуть ли не банальные объявления в газетах и интернетиках - два мага, делаем всякое, работаем за еду, кровь девственниц и кучу бабла, звонить туда, писать сюда, стучать три раза, сплюньте через левое плечо. (момент насчет денег: в двадцать первом веке все ужасно дорого. деньги нужны всем. всегда. и их нельзя наколдовать, скопировать, сварить или что там еще могло бы прийти в голову. ноуп.) работают они в связке, потому что тандем выходит весьма себе сильный, они по отдельности-то экземпляры любопытные, а вместе вовсе локальный взрыв и апокалипсис по желанию. в цивилизованной америке и кое-где за ее пределами эванса со стэном знают - знают их семьи, потом они нарабатывают себе репутацию, ребята задорные, веселые, злые и крайне редко фейлят. иногда сотрудничают с властями. иногда нарушают закон. крис, было дело, отслужил в контрактных войсках. себастиан одно время всерьез собирался баллотироваться в палату представителей, потому что какой-то там закон втемяшился ему в голову. пока крис служил, себастиан работал на бюро. крис, когда вернулся, три месяца учил пацанов стрелять в тире. обычных совершенно пацанов. короче, делают, что хотят. у них возможностей и времени полно - необычные люди стареют медленнее. единственная их проблема - и всеобщая - это бабло, но его они зарабатывают так или иначе; и всякие преступники-маньяки, которые с завидным постоянством, разумеется, возникают. те поехавшие ублюдки, например, которым по приколу перестрелять всю популяцию вампиров во франции или ебануть динамитом по каким-нибудь там феечкам. или собрать себе дедпул из сильнейших магов столетия и пытаться вычеркнуть каждое имя. это проблема, но это жизнь - потому что такими делами крис и себастиан занимаются ооооочень часто. избавляем мир от зла, зевает себастиан, шевелит пальцами и выхватывает из воздуха спертую из чужого кармана сигарету. ага, с сомнением кивает крис, закатывает глаза. то есть ты, типа, считаешь себя добром.
бесконечная история. не знаю, зачем мне она, я не готова к таким колоссальным объемам текста. там же про школу. про юность. про семьи. и сюжеты прямо напрашиваются. и не напрашиваются. и об отношениях дохрена всего. но молчать уже совсем, ну вот никак не могу.. ................................................
привет, мы будем счастливы теперь и навсегда (с) закрывая очередной гештальт, столкнулась с тем, что хедканон пошел по пизде. ну да ладно. это должно было из меня выйти. хотела вообще юмор это не он. простите. зато 2161 слово, джен, сныверыпалны и ХЭ.
it takes two– Черт. Черт, черт, черт бы меня побрал! Снег летит крупными хлопьями, погружая все вокруг в не знающие времени суток голубоватые сумерки. Видимость почти нулевая. Белое на белом, зимняя маскировка спрятала бы Солдата от чужих глаз, даже случись кому-то пройти в паре метров, но и винтовка бесполезна, даже если стрелять на звук. В гулком ущелье все-время что-то гудит, шуршит, ухает, отдаются эхом не изданные звуки, не прозвучавшие оклики. Шаги бесшумны – снег падает громче, но тишина метели оглушает. Этот парень похож на ожившего мертвеца. На бродячую мумию, на привидение, на ночной кошмар. Хорошо, что мертвецы не имеют привычки выкапываться из могил, а привидений, кроме него самого, не существует. И то сказать: сам он из плоти и крови, и натекло ее в последний раз порядочно, так что кто тут еще привидение. И все-таки рядом с ним Солдат невыносимо остро чувствует себя ущербным. Урезанным, усеченным, обгрызенным со всех сторон до какого-то невнятного остатка. – Ты посмотри на себя, – говорит ему парень. – Сдохнуть можно, че-е-е-ерт... А другие слова ты знаешь, хочет спросить Солдат. Смотреть на себя он не намерен, лучше посмотрит на него. – И вот в это я превратился, – стонет парень. – Не ты, а я, – поправляет его Солдат. Тот качает головой. – Ты просто не знаешь ни хрена, – говорит он. – Ты – то, что сделали со мной. Ты – это я в аду. Вокруг Солдата нет ада, только война. Война – часть земной жизни, и тем, кто мертв, до нее нет никакого дела. В ад или рай Солдат не верит, зато крепко верит во многие куда более реальные вещи. В смерть, например. В силу оружия, воли и разума. В четкий приказ и своевременное исполнение. В себя, наконец. – Ты на меня не похож, – замечает он, разглядывая стоящую над ним фигуру. – Даже не знаю, порадоваться этому или проклясть все на свете, – тут же раздается в ответ. – Будь ты похож на меня, было бы куда легче. Солдат оглядывает его с сомнением. – Не смотри на меня так, – огрызается парень, зло и как-то жалко. – Я не должен так смотреть. Дьявол. Надо выбираться... Куда именно он собрался выбираться, Солдат не узнаёт. В ушах пронзительно грохочет сигнал подъема, и сон обрывается. Солдат не запоминает своих снов.
– Хорошо, давай договоримся сразу. С предыдущего своего появления он стал чуть живее, кажется. Пропали бурые разводы, видневшиеся сквозь ветхую, грязную зеленую форму, его уже не шатает на подгибающихся ногах, сапоги утопают в рыхлом снегу чуть глубже, чем в первый раз. Впрочем, серое лицо под коротко остриженными волосами кажется таким же молодым и нелепым, глаза – такими же больными, а голос сорванным. Но странное дело: то, что он выглядит лучше, действует на Солдата умиротворяюще. – Я в курсе, что ты не помнишь нашего имени, но как мне тебя называть, скажешь? – Солдат, – говорит Солдат. – Солдат... и? – предполагает парень, наклоняя голову к плечу, приглашая продолжить. Солдат не продолжает. Секундное замешательство – и взмах руки. И верно. Без разницы. – Меня зовут Баки, – просто произносит парень. Форма на нем болтается, как на вешалке, но он все равно пытается держать спину, откидывает голову, глядя как будто сверху вниз – зряшное занятие, они одного роста, и, встав в полушаге, Солдат смотрит на него точно так же. Блядь, абсолютно так же. – Джеймс Барнс вообще-то, но для друзей Баки. – Что заставило тебя думать, Баки, что мы друзья? – интересуется Солдат. – Я это ты, придурок, – звучит в ответ. – Что я, сам себе враг, что ли... Давай-ка я буду называть тебя Джеймс. Джим... Да это сокращение, не скалься. Привыкай, приятель, я собираюсь нас вытащить. Солдат думает, что появление Баки – новый вид наказания. Экспериментальный. Доктор Зола иногда вызывает его к себе, чтобы провести очередной опыт. Никто, кроме Солдата, ему не подходит, он не устает это повторять. Электропроцедуры, восприимчивость к ядам, тесты на выносливость в различных условиях – все, ради чего под лаборатории отведен необъятный подземный комплекс под невзрачным одноэтажным зданием старой военной базы. Солдат уникален. Методы доктора Золы – тоже. Вполне возможно, это действие какого-то нового химического состава. Когда на Солдате тестировали сыворотку правды, опыт провалился, потому что сыворотка растворилась в крови еще до того, как опустел шприц. Этот состав – более стойкий? – Никто никого ниоткуда не вытащит, – втолковывает Солдат Баки, решая отложить догадки на потом. – Не знаю, что у тебя на уме, но я нужен там, где я есть. Идет война, и... – Это не война! – кричит Баки, наступая на него. – Это не война, Джим. То, что ты делаешь, то, что мы делаем, господи, это бойня. Война кончилась. Солдат смотрит в отчаянные глаза, и ему становится не по себе. – Не выдумывай, – говорит он, невольно понижая голос. – Я видел, на что способен враг, и все, что я могу – быть злее него. Баки упрямо опускает голову. С первыми звуками сирены война продолжается.
– Так и будешь говорить мне, что это очередные боевые потери? Солдат не готов к его появлению. Он садится на колени в снег и, зачерпнув полные горсти, трет лицо. Винтовка, его девочка, лежит в стороне, печальная и бесполезная. Видимость не причина и даже не повод. Цели нет. Все цели остались лежать там, где он прошел сегодня. Мужчина. Две женщины. Ребенок. Охрана. Дом вспыхнул, как спичка. Документы, которые он доставил на базу, уцелели. Он не знает, что в них, ему это не по рангу, но – неожиданно – хочется. Знать. Понимать, какая информация могла бы стоить жизни ребенку. – Буду, – зло отвечает он, сам себе не веря. – Тебе не сказали, кто они? – Это не мое дело. Ребенок. Солдат умывается снегом – у снега запах и вкус крови. Кровь капает с пальцев Баки, когда он, стремительно подойдя, наотмашь бьет Солдата по лицу. – Я не могу быть такой сволочью, – цедит он. – Ты не смеешь быть сволочью, ясно тебе? Солдат подхватывается на ноги, и Баки тут же отскакивает. Никто не может подобраться так близко, Солдат тщательно следит за этим. Доктор Зола вертит его, как куклу, но это доктор. А Баки сжимает кулаки, смотрит яростно, и Солдату хочется что-то сказать ему. Оправдаться, понимает он, и его мутит. – Кто учил тебя драться? – спрашивает он неожиданно для себя. Баки растерянно моргает, позабыв беситься. Солдат почти видит, как двигаются губы, произнося ядовито – «Не твое дело», – и этот образ приводит его в ярость. Солдат не помнит своего инструктора по рукопашному бою. Может быть, их было несколько, какая разница, важен результат, а результат более чем достойный. Но Баки заставляет его взмокнуть, сбросить маскировочный плащ, а за ним – бушлат и остаться в легкой куртке и бронежилете. Темно-синяя куртка Баки велика ему, но не так смехотворно, как зеленая форма. И двигаться в ней ему явно удобнее, чем Солдату. – Кто учил тебя драться, – упрямо повторяет Солдат. Для того, кто недавно еле стоял на ногах, у Баки очень тяжелый удар. Для того, у кого обе руки – просто слабое живое мясо, кости и жилы, он чертовски хорош. У Солдата такое чувство, как будто у них был один инструктор. Баки замедляется – ровно настолько, что Солдат успевает поверить, что сейчас достанет его. Кулак проходит мимо. – Мы учились друг у друга, – говорит Баки. – Я и Стив. Откуда-то сверху слышится далекий гром, и снегопад усиливается. Мгновением позже до Солдата доходит, что это за звук. Лавина сметает их обоих прежде, чем он успевает переспросить.
– Катись ты, знаешь куда? – орет Солдат, стоит только Баки появиться в зоне видимости. На него больно смотреть. Куда только подевались целая куртка, чистая кожа, все остальные мелочи, которые он с таким очевидным трудом выцарапывал у подсознания Солдата. Остались одни глаза, и этими глазами он сверлит и жжет так, что вот-вот волдыри останутся. Солдата так просто не проймешь. У него руки дрожат, стоит только вспомнить, только подумать о молнии, прошивающей голову насквозь. У него до сих пор хрипит надсаженное от крика горло. – Посмотри, – рычит он и тянет вперед дрожащую ладонь. – Полюбуйся, мать твою. Выбрался, да? – Нет, – неожиданно рявкает тот, – не выбрался, идиот! Что стряслось? Что ты натворил? Зачем? Солдат бессильно сжимает кулаки. Гадкая дрожь все никак не отпустит. – Я сказал им, что меня зовут Джим, – говорит он. Баки поднимает брови – уничтожающий взгляд мгновенно сменяется изумленным. У него подвижное лицо, на которое хочется смотреть. Лицо Солдата скрывает маска. – Ты… что? Серьезно? Так и сказал? О-о-о-о… – стонет он непонятно – разочарованно, сердито, обиженно. – Ты запомнил, – говорит тихонько. – Если бы ты только промолчал, я сейчас не трепался тут с тобой... Его ведет набок, Солдат отступает, давая ему упасть, и только тут видит, что Баки голый, как младенец. Сидит на снегу, сжав челюсти так, что губы белеют, и пытается не дрожать. Солдат вздергивает его на ноги, стягивает с себя тяжелый зимний бушлат, накрывая иссохшие плечи и торчащие ключицы. – Ладно, – говорит Баки, не разжимая зубов и не замечая сам, как жадно впитывает тепло шерсти – и остатки тепла Солдата. – Попробуем по-другому. Спустя пять обнулений его лицо становится похоже на лицо Солдата, как две капли воды. Солдату до одури, до воя хочется вернуть назад глупую мальчишескую физиономию.
– Баки? – ошалело бормочет цель, сбив с Солдата маску. Знакомое слово, чье-то имя, на которое отзывается что-то неясное внутри, но где он мог слышать его, кому оно принадлежит, не докторам, не командирам, вряд ли кто-то из офицеров позволит такое панибратство, так откуда же, где же, кто такой… – Кто такой Баки? – машинально спрашивает Солдат вслух, направляя ствол на цель. Обычно этого хватает, чтобы разговорить кого угодно, но в этот раз все идет не так, как обычно. Уже сидя в кресле в лаборатории, он впервые видит ущелье из своих снов с высоты. Ущелье летит ему навстречу, свист метели гасит далекий крик. Имя. До койки его не доносят – это осознается смутно, остатки запредельного тока еще бродят в теле, мышцы непроизвольно сокращаются, он как заевший механизм, рука слабо искрит, удар об пол отдается сразу везде, но особенно резко – в голове. Пол твердый, холодный, в самый раз, чтобы упереться лбом...
...в жилистые колени Баки, от которого осталась в лучшем случае половина. Он опять голый, каждый раз после процедуры, но на Солдате нет ничего, что он мог бы снять и прикрыть его, и их обоих заносит снегом. Голове холодно и спокойно, боль утихает, хотя Солдат поспорил бы, кому у кого сейчас надо искать утешения. Баки – кожа и кости, слипшиеся чем-то багровым волосы, кровь на виске, кровь над губой, одни глаза на лице, и глаза горят страшно, страшнее, чем все пять прошлых раз. Но он улыбается, гладя Солдата по волосам. – Девчонка с удавкой, – произносит он мечтательно. – Просто конфетка. Солдат подтягивается вверх, садясь, дергает его к себе за тощие запястья, обхватывает поперек груди – ребра можно пересчитать, – прижимает к себе, согревая. До него не сразу доходит смысл услышанного. – Огонь девочка, – соглашается он. – Но ты в пролете, парень, она моя. И Баки смеется, упершись стриженым затылком в металлическое плечо. Хохочет и трясется весь, жилистый и жесткий, ширококостный и оголодавший, живой, живой, и когда поворачивается лицом, Солдату трудно вдохнуть. – Мы ее позовем куда-нибудь, – предлагает Баки. – Когда выберемся. Мы не выберемся, думает Солдат. И кивает.
У него раскалывается голова. Цель кажется знакомой, цель зовет кого-то по имени, зовет его, и что-то в нем откликается, отчаянное и слабое, почти заглушенное болью, грохотом взрывов и выстрелов, скрежетом ломающегося металла, свистом падения. Боль можно заглушить только яростью, и он заглушает, и злая радость раскаляет оружие в руках, ускоряет реакцию, как если бы с ним все было в порядке. Ни хрена с ним не в порядке. Голова по-прежнему раскалывается, и сквозь трещины наружу рвется что-то, чему он не знает названия. Цель равна ему по силе и дерется так, как если бы у них с Солдатом был один инструктор. Цель застает его беспомощным, жертва, называвшая себя другом, вот-вот превратится в палача – слово «жертва» приходит на ум, кажется, впервые и выводит его из себя. Боль наконец почти глохнет, и следом за ней пропадает в грохоте разрушений вокруг и крови в ушах неуемный голос, упорно отзывающийся на это паршивое «Баки». У него нет друзей с таким именем. Друзья – часть мирного времени, а вокруг идет война, и Солдат продолжает бой. Он не собирается отзываться. Разбираться – не его дело. Его дело – задание. Ему не надо знать, кто такой Баки. Кто. Такой. Баки. «Не твое дело!» – Я с тобой до конца, – хрипит цель. «Мы учились друг у друга. Я и…» Стив?
Тот еще дышит, когда Солдат вытаскивает его из реки. Имя все еще кажется чужим. Оба имени, произнесенных смутно знакомым голосом. В голове гремит канонада, боль грызет сломанную руку. Кричать хочется не от нее. В небе над рекой кружат вертолеты. Солдат оставляет несостоявшегося утопленника на берегу и уходит, прячась от чужих глаз. Ему нужно принять анестетик, срастить руку, съесть что-нибудь. Нужно найти безопасное место – а потом начинать разбираться, потому что на этот раз, кажется, дело все-таки его. Он выигрывает время, находит место, пьет таблетки и запирает двери. И падает на пол. Сладких снов, Джим, беззлобно хмыкает кто-то внутри него.
– Ты безнадежен, – вздыхает Баки, осторожно выяснив, что – нет, между Стивом и Наташей ничего нет, зато у нее есть кое-кто другой, способный не сходя с места нашпиговать чью угодно задницу стрелами. Серьезно. Стрелами. – Ты только погляди на нее. Стив пожимает плечами. – А та медсестричка из ЦРУ, как ее… Она хорошенькая! Или тоже занята? – Почему бы не спросить об этом у нее? – и Стив заливается краской так, что все сразу делается понятно. Баки хлопает его по спине, проходя к зеркалу и снимая с запястья резинку для волос. – Не переживай, – говорит он. – Оцени возможности. Мы же летим в Нью-Йорк! – Уверен, все девушки будут твои, – улыбается Стив покладисто, и да, он безнадежен. Придется снова, как раньше, брать дело в свои руки. Баки дожидается, когда Стив скроется в коридоре, и заговорщически подмигивает своему отражению. Солдат ухмыляется ему в ответ.
котаны! вон там по клику на баннер открывается тег нашей команды, где вы можете найти, я не шучу и не утрирую, просто дохрена крутых текстов, артов и работ на челлендж кто не голосовал еще - голосуйте! давайте сделаем так, чтобы первый мститель внезапно обогнал всех. и даже гарри поттера
в каждой отдельной выкладке все голоса должны принадлежать разным командам. в вашем списке должно быть минимум три пункта, максимум - десять.
я во вполне понятной фразе про "когда видишь, как взволнованы и рады фанаты, тебе не терпится вернуться к съемкам" упорно вижу КОНЕЧНО, СМОТРЮ КАК ОНИ ВСЕ ОРУТ И ХОЧУ СБЕЖАТЬ, НА СЪЕМКАХ ТАК МИЛЕНЬКО И ТИХО
в очередной раз пробежавшись по замечательной фильмографии себастиана стэна, вспомнила тут историю из жизни. чувствую необходимость поделиться.
читать дальшев общем, работала я менеджером в кофейне. в кофейне были ночные смены, которые по выходным представляли собой адовый пиздец и второе пришествие, а по будням - тишь да гладь, радость для двух человек, обязанных находиться в кофейне в тот момент, возможность курить каждую минуту и прочее счастье. так вот, однажды мы договорились с какой-то студией, и закрыли кофейню на одну ночь, чтобы к нам пришли снимать сериал. ну, то есть, сцену из сериала. когда мне сказали об этом, я понадеялась, что это будет по крайней мере не репертуар нтв. судя по всему, сериал был с первого канала, или второго, - знаете, эти бесконечные мыльные истории, которые крутят там по будням каждый день на радость среднестатистической домохозяйке. к нам завалилась съемочная группа, их главный мужик, возжелавший переставить все в кофейне по-своему, и, собственно, актеры. ну, как, актеры. молодой человек и молодая девушка, которые играли, соответственно, молодую пару. их великая сцена заключалась в том, что поздно вечером они сидят в кофейне у окна, едят какую-то красивую муть с тарелок и нудно выясняют отношения. то есть, реально, нудно - мы с моим бариста, стараясь вести себя тихо, работали, кассу там считали, стаканы протирали, заготовки делали, ну и наблюдали попутно. актриса, девушка из тех, что никогда не должны играть романтических героинь, дубль за дублем извергала монолог про то, что "ты не понимаешь меня. ты никогда не понимал меня, ты не понял меня месяц назад, и две недели назад, и сегодня тоже не понял, а ведь я ничего не сделала! я не изменяла тебе, тот мужик - это мой водитель. да, у меня есть водитель. а вот ты! ты изменял мне. кто была та сучка, с которой я столкнулась на пороге твоей квартиры? ты не понимаешь меня. думаю, нам надо расстаться. да, ты прав, нам надо расстаться". не слово в слово, но смысл был таков. роль актера - охуительно красивого, между прочим, парня с большими такими печальными глазами и губами себастиана стэна - сводилась к тому, что он грустно слушал свою ебанутую девушку, втиравшую ему претензии трагическим шепотом, и нервно попивал чай из крошечной чашки. мы с моим другом-бариста ржали друг другу в плечо и обменивались фейспалмами по смс.
к шести утра вся эта неинтересная (серьезно, в тот момент я думала, что не может быть ничего скучнее, чем съемки российских сериалов) вакханалия закончилась, я заставила главного мужика переставить все наши несчастные стулья и столы туда, где им самое место, группа стала разбредаться. актрисе кто-то позвонил, и она, закинув ногу на ногу, принялась рассказывать кому-то, как охуительно провела ночь. актер подошел к нам и печально на меня посмотрел. кофе? спрашиваю я, пытаясь изобразить сочувствие. или виски? нам неделю назад дали лицензию на продажу алкоголя. давайте, пока ко мне не приехала утренняя поставка, налью вам виски. вам, кажется, не помешает. мой друг-бариста молча пытался склеить чувака. не могу его винить - актер правда был пиздец красивый, а из двух реплик, что ему удалось произнести, было довольно очевидно, что он не случайно оказался в объективе камеры, и пожалуй может кое-что. чувак вздохнул. девушка, сказал он, игнорируя моего друга и мечтательно глядя на поставленную перед ним бутылку джеймисона. знаете, девушка, если когда-нибудь вам или кому-то из ваших друзей захочется стать актером, блядь, я просто вас умоляю, девушка. мой вам добрый совет. не делайте этого. никогда не делайте. и виски, да. пятьдесят грамм, пожалуйста, налейте.
вот так соберешься отделаться от навязчивой идеи. но. нет. сначала она тебя жрет, потом ты о ней вроде как забываешь; а потом тебя спрашивают - расскажи о ней немного, и ты стараешься ответить на вопрос "о чем вообще эта идея" вкратце. ВКРАТЦЕ. ХА ХА ХА. конечно. потом, разумеется, очень помогает рассказывать об этом еще. и скачать фотошоп. и на тамблер зайти. я бы могла писать пособия на тему того, как избавиться от навязчивых мыслей, которые из бесформенного нечто превращаются в планы на неебически огромное макси с кучей лишних подробностей, которое никто не будет читать, потому что это откровенно никому не нужно, кроме меня; и, кстати, это, как обычно, неважно, потому что, видимо, если я не хотя бы не начну писать это, оно меня убьет. медленно и нежно. магическое, блядь. рпс-ау, блядь.
Вы мне пейринг, а я вам говорю, кто: - ходит за продуктами - приползает домой пьяным в 3 часа ночи - готовит завтрак - кормит домашнее животное - украшает дом - начинает петь, чтобы другой подхватил - засыпает первым - занимает утром ванную комнату - ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится - кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче - делает уборку - подбирает галстуки к рубашкам - нравится бабушкам у подъезда - ревнует к каждому столбу - кто главный в постели - кто чаще является инициатором секса - кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) - кто в доме хозяин
мстители и баки (о, вот это оргия) для Marretjen. читать дальше- ходит за продуктами бытует мнение, что в башне мстителей холодильники пополняются сами, потому что тони старк очень предусмотрительный. ну, фактически, так и есть хдд самостоятельно за продуктами ходят разве что стив и баки, но не целенаправленно со списком и желанием всех накормить, а ради собственного удовольствия ))
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи напиваться в башне - дешево, удобно, безопасно! хддд а так приползти может кто угодно, но, если сравнивать, стив этого не сделает никогда ахахах, а вот чаще всего в таком замечен клинт. но он вообще не из далеких краев приползает - с крыши, например ) еще, может, тор хд
- готовит завтрак завтрак готовится так же, как и пополняется холодильник, только пеппер знает, откуда он берется, если оказывается вкусным, разнообразным и чтобы на всех хватило. играются с продуктами периодически тони (чтобы доказать, что он и готовит ЗАШИБИСЬ), стив (потому что баки нравится его пригоревшая яичница) и наташа (потому что борщ они попробовать все-таки должны).
- кормит домашнее животное ну, старк периодически каждого из них называл домашним животным. так что смотри выше хддд
- украшает дом джарвис! своим присутствием.
- начинает петь, чтобы другой подхватил тони - однозначно. очень мягким, приятным баритоном напевает иногда брюс. эти начинают петь для всех ))) баки тоже может начать - но только для стива, хотя слушают все, баки не то чтобы особенно умеет петь, но у него красивый голос.
- засыпает первым из всего этого сборища - брюс. он просто лучше всех чувствует, когда надо вовремя отвалить в спальню ))
- занимает утром ванную комнату там этих ванных комнат в количестве, так что, подозреваю, никто никому вообще не мешает. но старк однажды вломился (ну, как, джарвис впустил его) к стиву в душ просто по приколу - смутить его. оказалось, что к стиву и баки. старк, конечно, не смутился, но с десяток шуток про общие душевые были у него в ходу следующие пару недель.
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится джарвис хддд ахаха, ну в том плане, что в башне есть всякие там дистанционно управляемые мухобойки и мышеловки, знаете. а на стуле там никто не стоит и не боится. баки однажды спросонья чуть не раздавил голову котенку, потому что не понял, что это там такое его царапает. котенка с дерева, кстати, снял клинт.
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче наушники практически у всех )) погромче просит обычно тор, тони не просит - просто делает хдд выключить просит брюс, когда звучит что-то, что ему не нравится. потому что иногда ему это сильно не нравится. опасность хд
- делает уборку это как про продукты. ОНО САМО.
- подбирает галстуки к рубашкам наташа! и пеппер. и тони. и баки иногда. они просто это умеют хотя бы хдд
- нравится бабушкам у подъезда продолжаю настаивать, что в америке туговато с "бабушками у подъезда". но вообще, всяким бабушкам из всей этой компании милее всего стив ))
- ревнует к каждому столбу я попыталась представить себе кучу разных пейрингов, которые могли бы получиться в башне, так вот, внезапно НИКТО.
- кто главный в постели каждый из них - рано или поздно хд
- кто чаще является инициатором секса мммм, при прочих равных тони, клинт и баки. именно поэтому они дружат хд
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) тони и баки, - у тони это что-то про характер, баки прощупывает почву. остальные не особенно ))
- кто в доме хозяин тони говорит, что он. тор говорит, что джарвис. все остальные пронзают, что пеппер хд
дуглас/ти джей/крис саммерс для Полтора метра. читать дальше ах вы страшный человек! беру их прямо как пейринг, всех троих, надеюсь, вы это имели в виду хддд случайно зашипперила между делом криса эванса и джеймса волка, упс.
- ходит за продуктами специально обученные люди и иногда крис.
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи крис больше следит за ти джеем, поэтому ти джей _приходит_. или виснет на саммерсе хддд поэтому именно приползает, как ни странно, дуглас. у него есть тенденция напиваться случайно, внезапно, с чужой подачи и где придется - редко, но метко. тащится в спальню, падает на кровать, а не на пол - с третьего раза хд
- готовит завтрак ти джей под настроение, специально обученные люди без настроения, крис - когда хэммонды попросят. а они просят, потому что он умеет готовить. не мужик, а золото! ))
- кормит домашнее животное ...которого у них нет. ти джей раньше хотел собачку, но передумал хд
- украшает дом крис украшает, ти джей больше показывает, куда что вешать, чем реально помогает. дуглас обозревает результат. )) это если о праздниках говорить, а если в плане бытовых мелочей и "наполненности" дома, то тут дело за ти джеем.
- начинает петь, чтобы другой подхватил ти джей для дугласа )) крис не поет, он на них улыбается ))
- засыпает первым дуглас, потому что выматывается. потом ти джей. крис - последним, это к вопросу о безопасности, на самом деле, он так привык.
- занимает утром ванную комнату дуглас ))
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится крис, конечно, ловит, "вот зачем ты нам нужен", говорит иногда ти джей, ухмыляется в следующую же секунду, тянется целовать хд дуглас вообще не замечает всей этой мелочи, у него вечно голова забита, он слона в комнате может не приметить.
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче дуглас не любит слушать музыку без наушников, так что с наушниками ходят все. без дугласа ти джей отрывается и требует у криса вывернуть колонки на максимум хд
- делает уборку специально обученные люди в основном. по мелочи - то, на что хватает минут десяти-пятнадцати, чтобы убрать - это к дугласу, его немного раздражают всякие небрежно брошенные на стул рубашки и немытые тарелки.
- подбирает галстуки к рубашкам о, дуглас. ))
- нравится бабушкам у подъезда ти джей, потому что котик, и крис, потому что внушает доверие. дуглас - какой серьезный молодой человек! и дуглас забывает здороваться хдд
- ревнует к каждому столбу никто. ти джей и крис по природе своей не ревнивые совсем, доверие значит доверие ))) дуглас, впрочем, иногда... мм, на него накатывает и он, наблюдая со стороны, как ти джей смотрит на криса, иррационально чувствует себя ненужным. эти двое просекают такие вещи на раз, дугласа обзывают идиотом, тащат в постель, все отлично хд какой прекрасный тройничок
- кто главный в постели крис, так сложилось. ти джею не надо чувствовать себя главным. дугласу _хочется_ не чувствовать и не контролировать ))
- кто чаще является инициатором секса ти джей, конечно хд
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) ти джей, но вполне безобидно.
- кто в доме хозяин тот, кто первый к двери подходит, когда в нее стучат хдд в плане принятия решений - тут спорно. в плане того, кто гасит конфликты и вообще поддерживает мирную атмосферу - крис. саммерс вообще, если так подумать, хэммондов отлично, гм, приручил хд
эванс/стэн для Чарли читать дальше беру ER, конечно. )) такие. более-менее устоявшиеся, насколько это возможно в их случае. )
- ходит за продуктами тот, у кого магазин по пути домой. )) никаких списков и вечное "блядь, забыл взять" хд хотя они, как прочее население америки, покупают все большими упаковками, так что холодильник забивается, в общем, надолго.
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи они в основном пьют у себя/у кого-то еще, но так, чтобы была возможность переночевать или в любой момент взять такси. если по отдельности, то, наверное, себастиан, он сильнее и быстрее пьянеет в целом хд
- готовит завтрак кто раньше встанет и меньше торопится хдд у обоих, кстати, с готовкой, прямо скажем, не очень. но у себастиана чаще выходит вот это "накидаю всего - и вкусно", и еще он варит отличный кофе. а крис круто готовит мясо, так что завтрак в основном не к нему. ну, зато крис отлично может разморозить что-то замороженное для завтрака ахахах
- кормит домашнее животное вот тут чего нет, того нет. крис другую собаку после иста не хочет. себастиан справедливо считает, что, даже если бы и хотелось, следить некому. )
- украшает дом вот прямо УКРАШАЕТ - никто. если в смысле, опять же, "наполненности", то каждый добавляет дому что-то свое - как это чаще всего и происходит - незаметно )
- начинает петь, чтобы другой подхватил крису не нравится слушать музыку в машине, поэтому себастиан включает ее обязательно, начинает подпевать и поет ровно до тех пор, пока крис не подхватывает, и ржет потом над ним хддд это у стэна такая манера приучать эванса к своим привычкам. им нормально. крис вообще любит горланить песни, если в настроении
- засыпает первым попеременно. крису мысли мешают, себастиану нравится смотреть на криса спящего. )
- занимает утром ванную комнату себастиан. он там начинает укладывать волосы иногда специально хдд ну а так - кто больше торопится, кто раньше встал, ну вы поняли.
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится крис. себастиан с интересом наблюдает.
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче тут, опять же, с наушниками оба.
- делает уборку уборщицы из агентства ) по мелочи - им обоим не столь важен абсолютный порядок, кто на что наткнулся, тот то и убрал. правда, крис упорно скупает в квартиру вешалки, чтобы на все хватало, а себастиан ворчит из-за чашек в раковине хддд
- подбирает галстуки к рубашкам себастиан. кстати, кому-то еще подбирать галстуки у него выходит лучше, чем себе ))
- нравится бабушкам у подъезда оба, себастиан больше.
- ревнует к каждому столбу к каждому столбу никто. где-то я уже отвечала, что себастиан не обращает на это все особого внимания, сам не ревнует, - его злят иногда женщины и мужчины рядом с крисом, но не в контексте "сейчас его уведут", а в плане мыслей о самом эвансе, ну вроде - его отвлекают/смущают/заставляют отвечать на что-то/тащат куда-то/вовлекают в явно неприятный ему разговор; себастиан ловит все эти мелочи, потому ему зачастую правда неприятны малознакомые люди рядом с крисом. )) крис немножко собственник, немножко контрол-фрик, он-то, конечно, ревнует. к мужчинам - не к женщинам, хотя, кстати, стоило бы наоборот. но на этой почве давно уже случаются разве что мелкие ссоры и классный секс, крис справляется, он уже знает, что от чужой ревности в худшем ее проявлении себастиана неслабо так воротит, надо знать грань.
- кто главный в постели раньше был крис. это я о театре абсурда все думаю оба. нет такого понятия у них уже. каждый конкретный раз - кто-то ))
- кто чаще является инициатором секса оба, они в этом смысле незамороченные, ненасытные и неосторожные, кому припрет - тот и инициатор, а второй вспыхивает сразу хд
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) в постели себастиан, в жизни - как когда, под настроение они оба могут вытворить всякое.
- кто в доме хозяин кто раньше встал, к двери по звонку подошел... ну вы поняли хд такой определенной роли у них нет, потому что сильной необходимости нет, слишком серьезных вопросов тоже не возникает. но себастиан, кстати, считает, что крис. не говорит ему - никто его о таком не спрашивал хд но считает.
джек/джозеф для Sapfira23 читать дальше- ходит за продуктами джозеф, безусловно. джек не безрукий, но он бы подумал о таких простых вещах, только если бы рядом с ним не было бы вообще никого, кто мог бы ))
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи джеееек. причем приползает иногда именно специально - ну как я тебе? все еще любишь меня? и таким? а если сейчас в морду дам?
- готовит завтрак джозеф )
- кормит домашнее животное ох, нет, никаких животных. в этом каноне хватает бабочек
- украшает дом нет, никто из них. даже не думают об этом. я вообще их дом вижу как нечто временное, потому что они сами - определенно не навсегда. даже если не брать в расчет смерть персонажа ))
- начинает петь, чтобы другой подхватил джек горланит иногда что-нибудь - знаете, выехали куда-то, чистое поле, никого вокруг, только километры свободного пространства, светлое небо, солнце, и хоть на секунду, но настолько хорошо, что, как ни банально, поет душа ))) рвется что-то. джозеф, впрочем, не подхватывает.
- засыпает первым джозеф. джек в принципе очень мало спит. и, глядя на спящего джозефа, иногда успокаивает все то, что в голове. иногда - нет.
- занимает утром ванную комнату джек, ему уходить.
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится тот, кому надо ))
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче джек всегда просит сделать погромче. или сам делает громко. все - громко.
- делает уборку джозеф.
- подбирает галстуки к рубашкам джек, он не любит галстуки, но у него быстрее выходит.
- нравится бабушкам у подъезда пропущу этот вопрос пожалуй хд
- ревнует к каждому столбу джек не ревнует, он насчет джозефа вообще спокоен в этом смысле. джозеф... он ревнует джека к его жизни, но не в том смысле, что "этот дворец, обязанности и ночные клубы отнимают тебя у меня", а в том плане, что джозефу хочется видеть настоящего джека чаще. а во всей той жизни джек - притворяется.
- кто главный в постели джек, решает всегда он.
- кто чаще является инициатором секса смотри выше )
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) джек по мелочи. джозеф, как мы видим, способен на пару охуенно сильных и ужасных провокаций.
- кто в доме хозяин был бы джек, если бы считал это место домом.
наташа/мария хилл для feona88 (и, знаете, про крис саммерс/ти джей все отлично написала марретьен в аналогичном ф-мобе )) читать дальше - ходит за продуктами мария, либо вместе.
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи они любят пить у себя или у друзей, если уж внезапно пьют, поэтому никто никуда не ползет хддд
- готовит завтрак они скорее перехватывают что-то, ну там, йогурты, фрукты, тосты, коктейли, готовить особенно нечего.
- кормит домашнее животное если бы было, то мария бы больше следила за кормлением и прочим, а наташа бы с ним изредка по-детски возилась ))
- украшает дом никто.
- начинает петь, чтобы другой подхватил наташа
- засыпает первым когда как. а еще они обе очень чутко спят, это мешает иногда ))
- занимает утром ванную комнату обе быстрые, надолго никто не занимает, а могут и вообще одновременно ))
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится ну такие огонь-бабы не принципиально. ахаха или как настоящие женщины могут позвать стива с баки хддд
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче обе не любительницы слушать музыку, но выключить просить не будут. если очень надо - подойдут и выключат сами вообще.
- делает уборку кто-то посторонний. либо мария.
- подбирает галстуки к рубашкам ахахахахаха
- нравится бабушкам у подъезда можно я вычеркну из флешмоба этот вопрос
- ревнует к каждому столбу ой, определенно никто.
- кто главный в постели ммм, тут это очень размытое понятие )
- кто чаще является инициатором секса а тут наташа. )
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) нет, никто не любит, им совсем не провокации нужны.
- кто в доме хозяин мария. наташа будет хозяйкой, когда начнет задерживаться где-нибудь подолгу ))
дауни-младший/эванс для 1234-fires-in-your-eyes читать дальше - ходит за продуктами специально обученные люди, которые занимаются доставкой продуктов. или ходят вместе, потроллить общественность. ну понимаете, все эти заголовки, "роберт и его дорито в уоллмарте в 8 утра" хдддд
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи слушайте, вечеринки проводит дауни. там ползти недалеко.
- готовит завтрак мммм. микроволновка? они не особые мастера по завтракам, но, конечно, дауни готовит чудесные панкейки, только попробуй его уговори хд
- кормит домашнее животное крис, он лучше помнит о таких вещах.
- украшает дом специально обученные люди хд
- начинает петь, чтобы другой подхватил оооо, дауни. он выбирает либо крутую классику, либо самые пошлые песни из современной попсы. КЕН Ю ГОУ МАЙ ВИСТЛ БЕЙБИ
- засыпает первым крис, он моложе! хд
- занимает утром ванную комнату она, слава богу, не одна )
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится тот, кто ближе к пауку, мыши или собаке хд впрочем, дауни - лень.
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче делают, как хотят, друг у друга не спрашивая ))
- делает уборку специально. обученные. люди.
- подбирает галстуки к рубашкам тут стилист и дауни. у эванса проблемы хддд
- ревнует к каждому столбу никто не ревнует, роберт для этого достаточно мудр, эванс не ревнует конкретно роберта, просто так вышло. иногда эванс делает серьезное лицо и говорит - ну сам подумай. ты же чертов старик.
- кто главный в постели у кого настроение в тот момент хуже хд
- кто чаще является инициатором секса эванс ))
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) роберт, потому что он по жизни человек-фейрверк, он даже когда шаг делает - провоцирует хддд
- кто в доме хозяин ну, пусть будет в прямом смысле - это дом дауни, так что дауни хд
старбакс довоенный для Ms. Ada читать дальше- ходит за продуктами оба ходят. у них на это есть общие деньги ))
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи бааааки. и не раз. и не два. и не десять. он старается не злоупотреблять, не волновать и не будить стива лишний раз, но они уже не маленькие, стив сам говорит, - да развлекайся, если что, кричи, помогу хдд
- готовит завтрак стив )) они оба нифига не умеют готовить так, чтобы было действительно вкусно, но у стива получается чуть лучше.
- кормит домашнее животное с букетом болячек стива животное они не стали бы заводить просто на всякий случай хд
- украшает дом украшает баки для стива. ему самому за годы жизни в достаточно большой семье немного опостылели всякие незатейливые украшения к рождеству и прочему, но стив любил все это, когда была жива его мать, баки старается в этом плане поддерживать порядок вещей )
- начинает петь, чтобы другой подхватил баки. при том, что у баки слух есть, а вот с голосом как-то не особенно сложилось )) но если ему втемяшится, он горланит что-то до тех пор, пока стив не заржет и не подхватит )
- засыпает первым попеременно. когда стив болеет - то баки. а вообще стив спит беспокойно.
- занимает утром ванную комнату оба быстрые хд баки, скорее, прочно занимает место у единственного зеркала, которое во весь рост. у него костюмы, пальто и волосы надо всякой хренью мазать хд
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится да оба ловят. стив даже чаще - он чаще дома ))
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче у них есть виниловый проигрыватель и оба его любят
- делает уборку оба по привычке и без всякого удовольствия.
- подбирает галстуки к рубашкам баки, он разбирается!
- ревнует к каждому столбу хаха, никто. у стива еще проскальзывает не ревность, но легкое непонимание иногда - почему именно со мной? ладно, дружить да, но все остальное - почему именно со мной? он не задает этот вопрос вслух ))
- кто главный в постели баки.
- кто чаще является инициатором секса и тут тоже баки.
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) неа, никто. провокации - пока что - вообще не то слово в контексте их именно как пары.
- кто в доме хозяин нет, если они что-то серьезное решают - то вместе. баки иногда делает вид, что принял решение за двоих, но, на самом деле, это все равно общее.
йен/микки для Огент_Скале читать дальшехахаааа. я прям беру тот славный период, когда они жили вместе у галлахеров хддд
- ходит за продуктами о, ну. фиона. или йен ходит вместе с липом. или микки что-то крадет хддд там как придется.
- приползает домой пьяным в 3 часа ночи в основном все вместе надираются, приползают, цепляясь друг за друга, пьяные вусмерть, разбудили бы всех - если бы хоть кто-то спал; тащатся в спальню, спотыкаясь на лестнице, забывают про беднягу карла, который вынужден на них смотреть хд
- готовит завтрак кто-то из галлахеров. или, внезапно, микки! с утра он иногда бывает лапушкой, это канон хд
- начинает петь, чтобы другой подхватил йен. у него активная стадия болезни, его все впирает, он начинает петь и на ходу сочиняет мэш-апы.
- засыпает первым йен отрубается мгновенно.
- занимает утром ванную комнату в таком доме этот момент непредсказуем, но явно никто из этих двоих.
- ловит по квартире пауков, мышей и собак, пока другой мужественно стоит на стуле и боится карл ловит ахаха
- кто просит выключить музыку, а кто наоборот - сделать погромче выключить не просит никто, но микки вообще не любитель слушать музыку, а вот йен выкручивает колонки на максимум. и, да, микки не просит, если что - он орет хд
- делает уборку опять же, явно не эти двое.
- подбирает галстуки к рубашкам йен может подобрать галстук только к низким брюкам или шортам в том клубе, где танцевал хд микки надевал костюм единственный раз в жизни, на свадьбу, больше ему такого счастья не надо; рубашки он носит, но без галстука.
- ревнует к каждому столбу ой, оба. но микки уже больше, это, опять же, канон. йен как-то подуспокоился немного, ну черт, чувак смирился даже с женой микки, ему вообще должно быть уже поебать хд
- кто главный в постели микки считает, что он, но вообще-то - йен.
- кто чаще является инициатором секса оба, они классные, прямолинейные хд
- кто любит провоцировать партнера (в любых смыслах) йен. и его заносит.
- кто в доме хозяин микки. пусть, может, не сейчас, но он из тех, кто в доме хозяин.
в общем. сначала хитрая Ms. Ada написала вот здесь богический плотбанни на говард/баки, с которым просто необходимо ознакомиться каждому приличному человеку. а вы у меня все приличные, я знаю я поплясала у нее в комментариях и наивно решила, что этого хватит, но эта коварная женщина отказывается писать сама, и ночной разговор привел нас к развитию темы. ну и меня привел - понятно к чему. это первая, но не последняя зарисовка на этот счет. все плохо. все хорошо, конечно, но все плохо. но господи, какие же они.
баки барнс, говард старк, что-то вроде 1300 слов, ночь после посиделок в баре по возвращении с фабрики гидры. оправданий нет. у меня полседьмого утра, смеетесь, что ли, ничего у меня уже нет.
Стив наконец засыпает, его не уговорить было, - глаза уже смыкались, и говорил медленнее, и зевал через слово, но упрямо боролся со сном, продолжал рассказывать, продолжал спрашивать, и Баки так хотелось прикрикнуть, несерьезно почти, совсем как раньше, мол, - плевать мне, какой ты суперсолдат, мы не спали толком несколько суток, и ты вымотался, Стив, видно ведь; только Баки сам еле держится на ногах, и разве что может потихоньку прекращать полусвязную уже болтовню до тех пор, пока дыхание Стива не выравнивается. Баки мог бы остаться рядом, не в первый же раз, но в голову снова бьет осознание - теперь все иначе. Перед ним тот же Стив, Баки знает, форма не сильно влияет на содержание, и все-таки - никакой нужды больше в совместных ночлежках, незачем, попросту незачем. Холодно.
На воздухе - еще холоднее; Баки ежится машинально, задвигает за собой полог, задирает голову, щурится, - ночное небо почти черное, без единой звезды, и где-то неподалеку стрекочут насекомые, и вокруг тишина, и лагерь кажется мирным, словно и не война вовсе, а поход какой-нибудь, Баки чертову прорву времени не бывал в походах, дурацких этих, школьных еще, с общим костром и страшилками на всю ночь. А теперь у него нож за поясом, и руки автоматически сжимаются в кулаки, и тишина - не радует больше, давно уже нет. Тишина - предвестник скорой бури. Но пока даже отголосков не слышно, зато слышны шаги и хруст веток под чужими ботинками; Баки оборачивается, привычно, резко, вглядывается. Говард. Не изменился за эти бесконечные месяцы - ни капли; даже в военном антураже умудряется выглядеть королем мира, и Баки думает, что все по-старому, снова Старк перед ним во всей красе, только взгляд какой-то загнанный, и Баки напротив - от прически одно название, куртка съехала и заляпана чем-то, ссадины на лице, и что-то в этом мире никогда не меняется. Не должно просто. Баки шагает навстречу первым.
Старк - обнимает. И Говард, думает Баки, господи, Говард, Баки с утра еще знал, что он здесь, где-то неподалеку, в лагере, но что толку было его искать, - что сказать-то ему было, - прошлое остается в прошлом, они говорили друг с другом об этом не раз, разговоры казались отвлеченными и совсем не про них, только жизнь - забавная штука, жестокая, Баки тысячу раз убедился; и Говард усмехается до последнего, так, как только он умеет, кривовато и несерьезно, будто ничего важного не происходит прямо здесь и сейчас, Баки почти верит этой усмешке, но Говард обнимает его. В недавних объятиях Стива Баки терялся, плыл, задыхался почти, не то уцепить по привычке пытаясь, не то уцепиться; в объятиях Говарда Баки попросту отшибает мозги, и это самое лучшее чувство на свете. Такого не было раньше, хотя прикосновений - сотни, тысячи, миллионы, Баки привык к ним очень быстро еще в конце сорок первого, но раньше было - не так; хватка у Старка крепкая, он прижимает ближе, ладонью вжимается в спину, другой - в затылок, и Баки прижимается сам, в голове - ни единой мысли, а десятью часами позже он со странным весельем подумает, что этот первый раз многим лучше, чем их первый поцелуй или первый секс. Это тоже - иначе. Как вернуться домой; Баки впервые за долгие часы, прошедшие после прибытия в лагерь, чувствует это. Он вернулся. Он выдыхает.
- У меня палатка класса люкс, - сообщает Говард то ли через минуту, то ли через бесконечность, и Баки фыркает, отстраняясь: - Кончай заливать. - Субординация, - Говард весело огрызается, знакомо, совсем привычно, но, смерив Баки внимательным взглядом, вздыхает, машет рукой, энергичный, как всегда, Старк заряжается от солнца, луны, земли, неба, Баки всегда знал это, - хотя какая уж теперь. Спать пойдем, - добавляет он, прищурившись; это не вопрос, и Баки не отвечает. Просто идет рядом. Палатка в самом деле больше, чем у Стива или полковника, но не все ли равно; Говард ныряет в спальный мешок, в чем был, и Баки медлит секунду, прежде чем стащить куртку, рубашку, не заботясь об аккуратности, только не сегодня, не сейчас, - ложится рядом, холодной кожей к горячему боку, Говард обнимает за плечи, хорошо, господи, как же хо-ро-шо. Говард внешне спокоен, - как всегда с ним бывает, эта уверенность в себе и в мире, невозможная, редкая, ни у кого больше Баки такой не встречал, - но Баки чувствует чужую внутреннюю дрожь так же хорошо, как свою; ладонь Старка то соскальзывает к локтю, пальцами по левой руке проезжается, - то поднимается к виску, зарывается в волосы, и Говард ерошит их, еле заметно, запутывается пальцами, это тоже привычно, год назад он все хохотал, что Баки похож на довольного котяру, а Баки ухмылялся только - похож, да, не отнять; Баки ухмыляется и сейчас, и впервые с, боже, впервые с высадки в Англии ему не нужно ничего, кроме. Со Стивом, наверное, было бы не хуже, он сейчас тоже спокоен снаружи, тоже рвется вечно куда-то внутри, торопится, спешит, развивает деятельность; в Стиве тоже есть эта внутренняя сила, но он - все тот же Роджерс, все тот же мальчишка, не совладал еще с собой, не научился, Баки видит, Стив нуждается в том, чтобы стояли за его плечом, не меньше, чем раньше, только вот прямо сейчас у Баки нет на это никаких сил, а Говард - Говард просто есть. Как хорошо отстроенный дом. Стоит - и не сдвинешь, и ураганы не страшны, домик Дороти улетел только в сказке. На сказку жизнь похожа меньше всего.
- Расскажешь? - Говард нарушает тишину впервые; Баки отнимает у него сигарету, жмурится, крепче прижимается к боку, ластится совсем по-животному, по-кошачьи, да плевать, Говард - это тепло. - Нет. Не могу сейчас, - Баки затягивается, долго, медленно, со вкусом, настоящее блаженство после всего, что было, и сигареты у Старка хорошие, наверняка не поленился привезти с собой запас, очень в его духе. - Может, потом, - Баки продолжает неожиданно даже для себя; Стиву он сказал только “не могу”, а тот не настаивал больше. - Потом, наверное, ты меня не заткнешь. Глаза давно привыкли к полумраку, и Баки ловит боковым зрением, как Говард поворачивает голову, всматривается, рассмотреть пытается непонятно что, выхватывает сигарету прямо из губ, кивает очень серьезно: - Обращайся. Может быть, думает Баки. Это вряд ли, думает он.
Сон липкий и мутный, Баки забывает его, даже не успевая проснуться толком, - что-то темное, вязкое, назойливое, прилипает к руке и затылку, утаскивает за собой не то в ночь, не то в пропасть, и Баки больно, может быть, его бьют, может быть, он падает с большой высоты, может быть, он кричит, - он не знает; просыпается резко, рывком пытается сесть, распахивает глаза, трет их тут же ладонью жестко и быстро, ощущение, словно он все еще в путах, и руки затянуты веревками, и что-то давит на виски. Но в палатку через щель полога уже пробивается ранний солнечный свет, и Говард - сидит, скрестив ноги, уместив на колене тетрадь, карандаш скрипит по бумаге, губа закушена, за серьезной работой Старк так часто напоминает ребенка, Баки знает это. Он - знает. Говард реален, все вокруг реально; веревки слетают, кошмар отлипает, если только продолжать смотреть. Баки смотрит - хмуро, осоловело, сонно, напряженно еще; и Говард чувствует взгляд, поднимает голову. - Порядок, - говорит Баки, предупреждая вопрос; голос хриплый со сна и звучит чертовски неубедительно даже на его непритязательный вкус, но Старк не ставит ему это в упрек, он вообще никогда за такое не упрекает. Только, ухмыльнувшись, прячет куда-то тетрадь, подбирается ближе, нажимает на грудь, заставляя упасть обратно, на спину, ложится рядом. - Даже спать без меня нормально не можешь, - тянет он, и это лучшее, что можно было услышать. - Самодовольная ты скотина, - бормочет Баки, укладываясь поудобнее; Говард перекидывает через него руку, притягивая снова, широким жестом гладит по спине, и Баки, лбом утыкаясь ему в плечо, успокаивается совсем, не видит - знает, что Старк улыбается: - Штраф за прямое оскорбление начальства, Барнс. Баки смеется почти неслышно. Жить можно. Определенно - можно жить.
баки барнс, говард старк, 1600 слов, начало, казалось бы. но началось все гораздо раньше.
#?? Младший механик никак не желает устаканиваться в голове.Младший механик никак не желает устаканиваться в голове, занимает, вроде бы, прочное место, не то чтобы важное, просто - свое, а все равно ничего не поймешь; Баки Барнсу двадцать четыре, - двадцать три? или двадцать пять? - он младше-то Говарда лет на пять, не больше, а воспринимается то ровесником, то совсем еще мальчишкой. Реагирует по-разному, смотрит тоже по-разному, и черт его разберет, от чего зависит. Давненько Говард его не видел.
По ночам никто в здравом уме не работает, а Говард - умный парень, он не работает тоже, у него отгремела очередная удачная презентация, публика в восторге, заказчики - тем более, по расфуфыренной девице в каждой руке, сигаретный дым, взрывы хохота со всех сторон, время переваливает за полночь, и едва ли не впервые в жизни Говард вдруг ловит себя на мысли, что все это - пустое. Нет, весело, здорово, прекрасно, и вы такой молодец, и вы просто гений, и какой же это успех, давайте еще по бокалу, но - не то. Не то. Говард, утаскивая со стола бурбон, думает о работе, и о неоконченном чертеже, и о Чарли снова думает, - Чарли уже далеко, и в ангаре совсем другие машины, вокруг них крутятся механики, и Барнс среди них, а Говард почти и не заглядывал с тех пор. И ведь тысячу раз всем вокруг говорил, что не бывает среди механизмов одного самого лучшего, если уж возишься - так возись с любым своим детищем, машины не любят фаворитизма; только все остальные были и девочками, и детками, и красавицами, и малышками, - и был Чарли. И Барнс, рядом где-то, на периферии, постоянно. В ангаре, как и должно быть, полная темнота, Говард приносит лунный свет, неожиданно яркий, вместе с собой, распахивая дверь; шагает внутрь нетвердо, пьяный уже, сам понимает - снова пьяный, как весь последний месяц, - думает поначалу, что нет никого, да и кому здесь быть во втором часу ночи, в конце-то концов, тут лишь бы на ящик с инструментами ненароком не натолкнуться. А потом - Говард жмурится, привыкая к полумраку, не прикрывает дверь - раздается вдруг чужой резкий вздох, такой внезапный, что Говард вздрагивает, прежде чем повернуться и увидеть Баки. Барнс сидит, скрестив ноги, прямо на бетоне, на том месте, где когда-то стоял Чарли, Говард понимает это, узнает безошибочно; потасканные рабочие штаны, рубашка навыпуск, взъерошенный весь, лицо какое-то перекошенное, странно, на самом деле, думает Говард, - странно, он же помнит, на работе Барнс плевать хотел, как он выглядит, как и все плевать хотели, конечно, комбинезон, перчатки - и вперед, перед кем красоваться, - но стоило закончиться рабочему дню, как младший механик менялся мгновенно, переодевался, перед зеркалом заляпанным вертелся - Говард видел, и ребята подшучивали - и всегда был весь такой франт, хоть сейчас на свидание или парадную фотографию. А сейчас Баки будто побитый, только на теле ни следа, и смотрит, словно Говард не к себе в ангар пришел, а к Барнсу домой заявился без приглашения; ну и ладно, думает Говард, прикладываясь к бутылке, - ни единого звука, подходит молча, садится рядом, вплотную почти, вытягивает ноги, бурбон отдает, сигару вытаскивает из кармана - подаренная, новая, привезенная издалека. Барнс все принимает молча, совершенно как должное, запрокидывает голову, делая глоток, отдает бутылку обратно, зажимает сигару зубами, и весь такой несчастный, можно подумать, что-то серьезное стряслось. Говард не любит о серьезном думать - вот хоть убей. Ему и спрашивать обычно ничего не хочется у людей с угрюмыми лицами; обычно он говорит - выйди, улыбнись и зайди обратно. Но тут - другое; Говард щелкает крышкой зажигалки, своей, личной, с эмблемой “Старк Индастриз”, - Барнс склоняет голову, прикуривая, откидывается на локтях. - Жена из дома выгнала? - интересуется Говард небрежно, поднимая бровь, не то чтобы ему было очень смешно, насмешка выходит автоматической, по жизни уже прилипла; Баки пожимает плечами, морщится, как от зубной боли, не огрызается уже даже на слова про жену, привычка. - Поссорились. Он добровольцем опять собрался, идиот, - он снова отбирает у Говарда бутылку, несколько быстрых глотков, сигару снова в зубы, отвечает совсем нехотя. - Еще в прошлом году рвался, когда в Англию только начинали перебрасывать. И теперь опять. И я говорю - Стив, придурок, а сам думаю, - Барнс отдает бурбон и сигару, рукой машет, как будто отгоняет все от себя, но говорить все равно продолжает, садится прямо, - думаю, господи, идиот, на днях морозы наступят, ты вообще зиму очередную переживешь? Барнс говорит торопливо, тоскливо, горько, - горечь как на языке у Говарда от слишком поспешного глотка и выпитого накануне вина, правая половина лица совсем скрыта темнотой; какой же ты красивый, вдруг думает Говард, выпуская целое облако дыма. Говард привык между делом дразнить его, не думая даже, просто чтобы сблотнуть, Говард любит смотреть на то, что приятно глазу - смазливый, опять приоделся, эй, красавчик, хоть сейчас в Голливуд, а? Но ведь красивый, правда.
Вот здесь Говард чувствует себя куда лучше, чем на вечеринке, что продолжилась и после его ухода, - уютнее даже, странное ощущение, непривычное несколько, Говард любит, когда на него смотрят, и аплодисменты, и завистливые вздохи, и все это внимание к себе, а как же, пусть восхищаются, есть ведь чем; но сейчас он в огромном темном ангаре, и рядом только лучший младший механик компании, бутылка да сигара, которую Барнс вдруг тушит, вжимая в бетон. - Ты чего тут делаешь-то со своим бурбоном? - спрашивает он, едва повернув голову, ухмыляется краем губ, широко взмахивает рукой, обозначая пустое место, где они сидят. - Дружок твой уже на фронт отбыл, с кем теперь целоваться будешь? - ехидничает явно, косится, вроде как в норму приходит после ссоры с женушкой, ну конечно, а Говард даже ухом не ведет - усмехается только, щурится, оживляется разом, спросил, так пусть получит: - Да хоть с тобой. И не соврал ведь. А Барнс напрягается весь, - чувствуется, - разворачивается резко, открывает было рот, - ну все, думает Говард, сейчас будет отповедь, - но молчит, смотрит только, не растерянно совсем, просто очень внимательно. Молчит, а потом облизывает губы, медленно, Говард взгляд оторвать не может, и, как известно, молчание - знак согласия, была не была, - целует, качнувшись вперед, еле успев отставить бутылку, рукой задевает забытую сигару, она катится по полу в сторону, - целует, хватая за плечо, Говард напорист, он с женщинами обычно ласков, они это обожают, но Барнс меньше всего похож на девицу, и он сам - раздражен, весь сплошная злость как будто, отвечает сразу, языком толкается в рот, не касается поначалу, и словно дотронуться боится, в отличие от Говарда, - словно решить никак не может, продолжать или оттолкнуть, и плечо под ладонью Говарда подрагивает, это как знак; Барнс неуверенный - умелый, конечно, Говарду оторваться невозможно, еще бы, наверняка звезда у себя там в Бруклине, но неуверенный все равно, ничего у него с мужчинами еще не было, не могло быть. Даже со Стивом этим, наверное, - понимает вдруг Говард, не ловит даже мысль, она пролетает отдаленно, а Баки, может, решает для себя что-то, или это все бурбон, но он кусает губу Говарда, ощутимо, больно, до крови почти, протягивает руку, толкает на спину, нависает, и Говард смеется ему в губы - ну ничего себе, вот ведь дает, - отрывается с неохотой: - Может, с Роджерсом своим лучше попробуешь? - сам не знает, почему, но в первый и последний раз спрашивает, это точно, а Барнс только насмешливо округляет глаза, пихает в плечо, почти ложится сверху: - Чушь какая, Старк, ну, - целует в подбородок, в шею, осмелел совсем, освоился, усмехается - губы касаются кожи, у Говарда окончательно крышу сносит как-то внезапно, аж в ушах закладывает, потолок, кажется, кружится, то ли выпил лишнего, то ли это все Барнс. - Он же друг. Лучший. А я - не лучший, конечно, - думает Говард, обхватывая Барнса ладонями за голову, притягивая к себе, поцелуи невозможные какие-то, - слава богу, и не напрашивался.
Говард позволяет вести - интересно же, насколько далеко Барнс вообще зайдет в этом своем порыве, а у того на лице будто написано, что остановится только под страхом смерти, и расслабляется очень медленно, почти незаметно, но с каждой секундой, - запрокидывает шею, подставляясь под поцелуи, чуть ли не выпихивает Говарда из тесного смокинга, рубашку комкает, и реагирует - с ума можно сойти - на каждое прикосновение, хоть пальцем едва коснись, дрожит уже, прижимается, совсем ложится сверху. Трутся друг об друга, смешно даже думать, как пацаны нелепые, ткань через ткань, да и пусть так, так - хорошо, по-всякому - хорошо, Говарду давно уже так не было, одни женщины в последнее время, случайные, полузнакомые, с ними иначе все; и Баки - да, расслабляется в конце концов совсем, Говард чувствует, - улыбается в губы впервые за всю ночь, замирает вдруг, затихает, руки Говарда на пряжке его ремня, но он останавливается, хотя, черт побери, совсем не останавливаться хочется. Но. Но - Говард уже опасается спугнуть, не боялся, когда целовал, - так, желание полувнятное, поймать реакцию, спровоцировать даже, не словом, а делом ответить, - а теперь опасается, и теперь ко всем прочим желаниям добавляются еще; успокоить, напряжение убрать, улыбнуться заставить, и чтобы глаза снова сияли, у Баки же - почти всегда. И плевать, в общем-то, на расстегнутые уже рубашки, на оторванную от собственной пуговицу, и на жаркое дыхание, которым Барнс обдает ключицу, упираясь лбом в плечо, и на четкое осознание, что ничего больше сегодня не будет. Неважно. Не в последний раз. - Думал, драться полезешь, - фыркнув, почти честно признается Говард, потягивается, опускает руку, пальцы путаются в чужих волосах, мягкие такие, расслабленно, пьяно думает он - мягкие, черт; они молчат минут пять, прежде чем Барнс выпрямляется, поднимаясь с колен. - Спасибо, - говорит он.
Он помнит, - воспоминания мечутся где-то на окраине памяти, смутные, неоформившиеся, хохочущие призраки в смокингах, красивые глаза, идеальная осанка, щегольские тонкие усы, “положи уже отвертку и иди сюда”; а потом - Чарли, и это как щелчок переключателя. Как спусковой крючок. Или - как выстрел. У Тони Старка его глаза, и Баки не может остановиться, в его голове слишком много информации, которая вылезает наружу случайно, не тогда, когда хотелось бы ему самому, - не тогда, когда хотелось бы Стиву. Она просто вылезает, вырывается, выплескивается сплошным потоком, и Баки не может остановиться, рассказывая о Чарли. Потому что он рассказывает о Говарде. Он убил Говарда во сне, потому что этот способ был наиболее быстрым и логичным. Или не только поэтому.
Он помнит, - свою винтовку, отличную от других; чужую зажигалку в своем кармане, которую теперь никогда уже не найти; неприлично дорогие сигары и бутылки с отпечатанной поверх этикетки эмблемой Старк Индастриз, - мне нравится видеть свое имя на чем-то хорошем, Барнс, не смешно; презентации и почти детский восторг, разговоры о войне и почти стариковское брюзжание. Множество мелочей, которые складываются в картинку, и от нее хочется убежать, - как всегда хочется убежать от того, что в голове. Невозможно. Помнить все это - невозможно; хуже, чем воспоминания о семье, от которых остается только светлая грусть. Хуже, чем воспоминания о Стиве, потому что Стив - вот он, здесь, рядом, ладонь протяни, лежит на кровати, перекинув руку поперек живота, и они целовались два часа назад - как всегда, как в последний раз. И они живы оба.
...и у Говарда непривычно алеют щеки, не от смущения, конечно, ему это слово все равно не знакомо, - от гнева, от злости, Говард чертовски зол, и Баки не может ничего с этим сделать, знает же - прав. - Они просят меня, и я отказываю, они угрожают - и я отказываю, понимаешь ты? - Старк устоять не может на месте, вышагивает из стороны в сторону по ангару, недовольный, заведенный весь, руками размахивает, доказать пытается, да было бы что доказывать. - Потому что есть вещи хуже смерти, и есть какой-то предел жестокости, и я никогда не делаю того, чего не хочу, и никто не должен - понимаешь? - Да, - говорит Баки; руки скрещены на груди, подбородок задран, Баки устал спорить с ним о войне, которая маячит уже прямо перед носом, и об отправлении в Лондон, которое состоится меньше, чем через неделю. Баки просто устал и не хочет об этом говорить. - Да, понимаю. Зачем ты опять? К чему? И Говард замолкает, затыкается резко, в этом он так не похож на Стива; тот не отступается ни перед чем, когда стоит на своем, напирает, давит, столько характера в таком хрупком теле. А Говард умеет все-таки отступать, когда нужно, вот и сейчас, - замирает вдруг, подходит ближе, вплотную почти, смотрит, как душу вынимает, взгляд слишком пронзительный, но Баки уютно даже так. Баки спокойно даже сейчас; это же Говард. Говард все понимает куда лучше остальных. - Просто пообещай мне, - не говорит - практически выдыхает Старк, у него резко садится голос, - ты вернешься. Ты будешь убивать, люди вокруг будут как собаки дохнуть, ты знаешь это, но ты вернешься. Что бы ни случилось, ты понял? - Баки молчит, челюсть напрягает так, что, кажется, хрустнет; Говард кладет руку ему на плечо. - Живым, и здоровым, и мозги, черт тебя подери, сохранишь, и то, что здесь, - он поднимает вторую руку, пальцем упирается в грудь слева, слишком сильно, давит, давит, - вернешься, ты понял, Барнс? Ты этого стоишь. Ты этого стоишь, говорит Говард. Больше, чем кто-либо еще, говорит он. И Баки бы посмеяться, им обоим - похохотать бы над собой, такие взрослые и такие глупые, кто вообще дает всерьез обещания, отправляясь на фронт; но Баки только ловит взгляд, делает вдох - глубокий, такой же выдох, они ругались добрых полчаса, пора уже успокоиться. Пора уже. - Обещаю, - серьезно кивает он. На улице уже совсем темно…
Он помнит. - Баки, что? - у Стива теплые, как всегда руки, взгляд этот вопросительный, ищущий, беспокойный, но Баки даже не замечает, ему хочется сжаться в комок, раствориться к чертям, провалиться сквозь эту кровать куда-нибудь в ночь, убежать, спрятаться; кошмары, ставшие редкими, теперь еще болезненнее, и Говард появляется в них очень редко. Совсем как сегодня. Совсем как сегодня со своей горячностью, со своим пылом, со своим “пообещай мне”, - пообещай, господи, как, что с этим делать? - и Баки воет, протяжно, на одной ноте, руку прижимает ко рту, вжимает ладонь, но вырывается все равно, хрипло, жалко, и слезы по щекам, смотреть невозможно, ничего перед глазами не разобрать, расплывается, мутное, жалкое тоже; и Стив переспрашивает еще пару раз, зовет по имени, а Баки не может, просто не может ничего ответить - что он мог бы сказать? О чем вообще говорить. И Стив прижимает его к себе, обнимает, решительно, крепко, покачивается еле заметно из стороны в сторону, закрыть пытается, - думает, что сможет, как всегда, и Баки любит его за это, как же он его любит. Но не говорит. Так ничего и не говорит до утра, и с рыданиями совладать не удается еще долго, да он и не пытается, потому что Стив говорит - ничего страшного; Стив говорит - это пройдет; Стив говорит - ты справишься. Стив говорит - не стесняйся, плачь. Цепляясь за ворот его футболки, совсем не замечая того, Баки прячет лицо на его плече, в голове только одна мысль, больная, страшная, жестокая. “Обещаю”.
Он помнит, - стоя на крыше, вместе со Стивом провожая взглядом вертолет, уносящий с собой Романофф на очередное задание, Баки не просто помнит, а знает о том, что внутри него; и, наверное, любой летательный аппарат будет служить спусковым крючком до конца его дней. И, наверное, в этом нет ничего плохого. - Я любил его, - Баки засовывает руки в карманы, пинает подвернувшийся мелкий камешек, не отрывает взгляд от уменьшающейся точки на ясном небе. - Я так любил его, Стив. Стив кивает; дует холодный ветер.
Он помнит, и это все упрощает.
стив, говард/баки, 1100 слов, война.
#???? Стив иногда думает, каково было бы это.Стив иногда думает, каково было бы это - путешествовать по Европе в мирное время? Он с легкостью может представить себе вереницу городов, десятки деревень, яркие столицы, местные музеи и собственные не существующие пока наброски с натуры; сейчас Европа для него - для них всех - больше похожа на огромную серую тень, уродливо заляпанную кое-где черными пятнами. Они вычищают, стирают эти пятна так усердно, как только могут. Они снова где-то у черта на рогах. Снова бар, похожий на остальные как две капли воды, как будто каждый очередной бармен - брат-близнец предыдущего; люди здесь так отчаянно веселы, щеголяя перед молоденькими девчонками военной формой или парочкой шрамов, - люди здесь делают вид, что за обшарпанными стенами и дверью с дряхлым засовом не происходит ничего особенного. Люди делают вид, что победа у них в кармане, что это лишь вопрос времени, и Стив верит в это всем сердцем. Все равно почему-то сидит один. За его спиной большой круглый стол, коммандос выпал лишний вечер веселья, пусть их, думает Стив, мы избавили мир от еще одной вражеской базы, почему бы и нет, каждый заслуживает отдых. Баки совсем рядом, как всегда - за той же барной стойкой, на расстоянии двух стульев, спиной к Стиву, лицом к Говарду; Стив не любит подслушивать личные разговоры. И все равно остается на месте.
- Не надо делать из меня ребенка, - Стив слышит раздраженный тон Баки добрых десять минут кряду; Говард напротив покачивает в пальцах бокал и выглядит таким же, как всегда, самым уверенным и расслабленным человеком в помещении. Стив впервые думает, что, может быть, это не совсем так. - К чертям собачьим твои наставления, Старк, я не мальчишка уже, слишком давно - нет. - Конечно, - Говард приглаживает усы двумя пальцами, быстрый, нервный жест; Стив смотрит искоса, старается быть настолько незаметным, насколько возможно, теперь это удается ему гораздо сложнее. - А еще ты снайпер, а не смертник. Тебе лицо опять разукрасили, Барнс. - Если бы я был только снайпером, - Баки выхватывает у Говарда стакан, Стив удивляется тому, как это у него выходит - живо, походя, привычно, так не ведут себя с бывшим начальством, пусть даже волею судеб столкнувшись с ним на войне; опустошает залпом, - если бы больше ничего не мог и не делал. Знаешь, кем бы я был сейчас? - он наклоняется к Говарду, так же живо и резко, ладонью упирается в стойку, и, кажется, понижает голос, но у Стива с некоторых пор чертовски хороший слух. - Мертвецом. - Я обойдусь без лишних игрушек от Гидры, - через насмешку в тоне Говарда прорывается серьезность. - Пусть их не будет, все эти разработки, не страшно, я сделаю лучше. Но и вот этого, - он указывает пальцем, почти касаясь лица Баки, Стив точно знает, на что показывает Старк, Баки с утра обзавелся свежим порезом через скулу, десятком ссадин и растяжением запястья, - тоже не будет. - Врешь, - моментально заключает Баки, подрываясь с места; он уходит, бросив напоследок: - Не обойдешься. Стива он даже не замечает.
Говард крутит в пальцах следующий стакан, смотрит неотрывно куда-то поверх бутылок на полках бара, отправляется следом через десять минут; Стиву огромного труда стоит усидеть на месте еще немного, в нем желание последовать за Баки - поговорить с ним - слишком сильно, Баки явно зол и расстроен, но Стив знает, в такие моменты его не стоит трогать сразу, нужно дать время, Стив знает, потому что такой же и сам. Это желание подпитывается с другой стороны, самым банальным любопытством; в подслушанном разговоре слишком многое осталось скрытым, Стив чувствует такие вещи редко, но всегда - метко, и что, вообще, может быть скрыто между Баки и Говардом? Стив не может увязать их рядом даже в одном предложении, даже мысленно, просто в своей голове. Впервые Стив понимает это так четко; он чувствует, что об этом стоит спросить у Баки, пусть даже рискуя показаться глупцом. Стив не знает, зачем ему это. В палатке коммандос - пусто, в палатке Стива - тоже, и ноги сами несут его дальше, к самолетам, туда, где есть один, - Баки ходит к нему часто, и всегда в одиночестве, он рассказывал, что провел с “этим чудом” слишком много времени, - душой к нему прикипел, Стив, понимаешь, как старого друга навещать; Стив видит их издалека даже в сумерках. Две фигуры, два силуэта, он точно знает, чьих именно, - Баки делает шаг вперед, явно доказывает что-то, машет рукой, словно воздух разрубает, очень знакомый жест, и Стив останавливается. Говард делает шаг навстречу тоже, протягивает руку, притягивая Баки за воротник; целует. Целует - это Стив тоже видит прекрасно. Целует. Стиву кажется, что из него одним ударом вышибли дух. Целует. И это так очевидно, - все встает на свои места так легко, играючи, словно только этого момента не хватало, чтобы Стив наконец понял, увидел, осознал, в конце концов, и он думает про путаные рассказы Баки о ежевечерних свиданиях еще до призыва, и про то, как увидел однажды Баки, прикрывающего за собой полог палатки Старка, и про разговор в баре, и про то, что на зажигалке Баки, которую тот вечно таскает с собой - да не смотри ты так, Стив, какая разница, что на ней, хоть удобнее спичек - эмблема компании Говарда. Они все целуются, - Говард толкает Баки к корпусу самолета, тот хватает его за шею сзади, пальцами другой руки цепляется за плечо; Стив думает, что, наверное, он понимает. Наверное, все-таки, нет. Он постарается - позже; сейчас Стив разворачивается и уходит, никем не замеченный, и он слишком растерян, чтобы понимать хоть кого-то.
Уже потом он решает, что злился все-таки больше на себя, чем на Баки, - тот не поделился с ним, не рассказал ничего, не рассказывает и теперь, но все-таки - думает Стив - все-таки это только его право, что обсуждать, а что держать при себе; к себе самому у Стива всегда больше претензий. Как он мог не понять раньше? И, конечно, для всех вокруг ничего не меняется, Говард все так же встречает Стива вместе с Филлипсом для обсуждений нового плана, бодрый, полный энергии, неизвестно откуда берущейся в нем, - даже Стив устает иногда, Старк же, кажется, вовсе такой способностью не обладает; Баки все так же задирист и немного замкнут, Стив не спрашивает его ни о чем, и неожиданно много сил уходит на то, чтобы молчать. Через три дня Стив просит - практически требует, это работает подозрительно часто - о том, чтобы им дали пару уроков управления самолетом; если не каждому, то им с Баки точно, и Монти стоило бы, он говорил об этом когда-то сам. Это работает и теперь, со Стивом соглашаются, и их с Фэлсвортом обучает улыбчивый парень из бывших сослуживцев Дугана, справляться со штурвалом не так-то просто, как Стиву казалось. Говард учит Баки сам, - вызывается, и кто бы смог возразить. Стиву не хочется думать об этом, но он видит Баки после первого урока, - чуть ли не впервые после альпийской фабрики широкая, совсем не кривая улыбка, чужая летная куртка наброшена поверх формы, - и чувствует кроме искренней радости что-то еще. Стиву не хочется думать о том, что он вообще способен на ревность. Он не имеет права. Баки смеется, когда Говард хлопает его по плечу.
баки, говард, 800 слов. что-то про идиллию.
### - ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка...- ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка, - Старк наворачивает круги по комнате, пепел с зажатой в кулаке сигареты то и дело падает на пол, он тычет пальцем в чертежи, которые Баки со своего места все равно не может рассмотреть, болтает без остановки уже битых полчаса, - нет, океан, конечно, не перелетит, не сразу, но при должном рассмотрении… Баки полулежит на кровати, не сводя со Старка глаз, расстегнутая рубашка, спущенные на бедра брюки, взъерошенные волосы без капли дурацкого геля, Баки сейчас - как кривое зеркало на аттракционах, то, что ставят у самого выхода, очень правдоподобное, - практически полное отражение Говарда, только моложе, расслабленнее, довольнее; Старк закопался в свои мечтания по самые уши, и от бесконечно сквозящего сквозь всю его речь “ах, как я умен” уже начинает, если по-честному, гудеть голова, но Баки и не думает прерывать его. Баки смотрит. Обожает смотреть, - на сверкающие светлые глаза, искривленные в постоянной усмешке губы, тонкое лицо, размашистые движения рук, длинные пальцы, полуобнаженное тело; Говард весь - как свечка, у которой огонь тянется к ветру, вытягивается, дрожит, ярко горит, быстро сгорает - того и гляди, погаснет, раньше Баки так и думал, раньше ему хотелось прикрыть Говарда чем-то от ветра, да хоть собой закрыть, но, - он не такой. Он просто не такой, ему это не нужно, и, может от этого Баки здесь так хорошо. Может, от чего-то другого. Он даже не задумывается, просто смотрит; не собирается подходить ближе, попытался однажды заткнуть Старка на полуслове, потому что, - невозможно ведь, горящий, красивый, пылкий, увлеченный, он просто напрашивался, но, - поцелуй вышел смазанным тогда, Говард в запале толкнул его в плечо, махнул рукой, подожди, мол, не сейчас, дослушай, - и Баки теперь не спорит, слушает, Говарда слушать всегда интересно. Не как старшего товарища, или учителя, или умудренного опытом парня, или ходячую энциклопедию; как человека, не заслушаться словами которого попросту не получится. - ...так представь, - “представь”, говорит Говард, говорит не Баки, скорее - себе, или воображаемой толпе, что перед ним, она всегда как будто бы где-то рядом, только и ждет, чтобы повернуться, обратить внимание на Говарда Старка, постоянное яркое впечатление, постоянно направленные на него софиты, Баки думает, что Говард иначе просто не смог бы, - город. Целый город, дороги, магистрали, которые всегда будут свободными, потому что машины - высоко в воздухе. Начать с одной, потом десяток, ну а за ними, сам знаешь, спрос рождает предложение, Кейнс не врет… - Подожди, подожди, - Баки усмехается, машет руками, валится на бок, подтягивая к себе пачку крепких “Филип Моррис”. - Тот Кейнс, который, вроде, перед кризисом сказал, что кризиса никогда не будет? - Очень смешно, - Говард закатывает глаза, останавливается даже, замирает посреди комнаты, смотрит наконец на Баки, а не сквозь; тот, прикурив, кидает ему пачку, и Говард закуривает, вдавив в пепельницу старый позабытый окурок. - Я тоже много чего говорил десять лет назад. Хотя, конечно, я и десять лет назад не был идиотом, но не об этом речь, - он взмахивает листами чертежей почти воинственно, Баки немедленно пробирает на смех, он ничего не может с собой поделать; хохочет, падая спиной на смятые - черные, с претензией - простыни. - Ты иногда, - Баки давится смехом, пока Говард хмурится, зажимая губами сигарету, скрещивает на груди руки; Баки вскидывает голову, тянет шею, - так серьезен. Когда не надо. Ну правда, Старк - целый город летучих автомобилей? Ветром-то не сдует? - Вот поэтому, - Говард швыряет листы на стол, обвиняюще указывает на Баки пальцем; он обижен, но как раз в этом серьезности мало, - поэтому, Барнс, ты все еще механик, совсем недавно - младший. Ни черта не умеешь мыслить масштабно. - Ага, - легко соглашается Баки, одним движением поднимается на ноги, подлетает к Говарду, тянет за руку на себя, обратно на кровать, так, что он падает сверху, едва успевая отставить ладонь с сигаретой в сторону, - я очень, - Баки, искоса поглядывая на Старка, долго затягивается, так, что втягиваются щеки; дым уже едва ли не стоит в воздухе, и Баки тушит окурок прямо в собственном бокале на тумбочке, - очень приземленный. Говард улыбается тут же - широко, довольно, он не любитель строить из себя обиженного; приподнимается, отправляя свою сигарету в тот же бокал с многострадальным отличным виски. - Приземленный, - с удовольствием повторяет Баки, обхватывает Старка поперек спины, рывком переворачивает их обоих, нависает сверху, оперевшись на локти. - Очень, знаешь, люблю думать только о том, что происходит прямо сейчас. - По тебе заметно, - усмехается, кивает Говард, встречая его взгляд; в такие минуты Баки думает, что в этом есть своя романтика. В такие минуты он разрывается - Старка хочется трогать, на него хочется смотреть, трахаться с ним тоже хочется, вообще - все хочется, даже слушать очередную лекцию о машинах, которые когда-нибудь обязательно полетят. - Так что, - продолжает Говард, тут же спуская широким движением ладони по спине Баки, добираясь до поясницы, пальцы запуская за пояс брюк, - будет наконец происходить что-нибудь интересное? - Самодовольная, - Баки резко склоняется, целует Старка, пока тот не сказал что-нибудь еще; короткими поцелуями, одним, вторым, третьим, - самодовольная, - не дает вставить и слова, - ты скотина, - четвертый, пятый, - Говард Старк. - Как ни странно, - хмыкнув, Говард опускает ладони ниже, сжимает, Баки тут же выгибается, прижимаясь к нему вплотную, лбом упирается в плечо, прикусывает кожу у основания шеи, - именно таким я всем нравлюсь. Он всегда это говорит.
ранее в сериаледля Marretjen: ти джей и дуглас хэммонды, "травма", 597 слов. вышло совсем не то, что предполагалось, соу сорри читать дальшеДжорджтаунский университет, значит. Ну, по крайней мере, этот парень не из гетто. - Мать убьет меня, - Дуглас повторяет это в десятый раз, не надеясь на разумный отклик; Ти Джею хоть бы что - увлеченно рассматривает сломанную руку, делает вид, что ему совершенно не больно. - Мать убьет меня. Нет, сначала тебя, на моих глазах. Ти Джей, мне шестнадцать, я не хочу умирать. Я хочу, чтобы мы поехали в больницу. Очень нелегко говорить об этом, зная, что две минуты назад Ти Джей, не сказав ни слова, швырнул оба мобильника на проезжую часть. Две минуты. Ти Джей на две минуты старше; возможно, когда-нибудь Дуглас в это поверит. Не сегодня. - Ты зануда, - Ти Джей морщится - больно все-таки, засранец - и улыбается, радостно, легко, солнечно, как будто это лучший день в его жизни, - а у нас приключение. Самое настоящее. Галстук хоть расслабь. - Обалдеть какое приключение, - Дугласу очень хочется стать единственным сыном в семье, прямо сейчас, но Ти Джея жалко даже пальцем тронуть. - Моему брату сломал руку какой-то урод, и вместо того, чтобы поехать ко врачу, мой брат предпочитает торчать в центре города и ждать, пока кости сами срастутся. Ти Джей ржет; он всегда ржет, - как будто сидит на чем-то, иногда Дуглас подозревает это всерьез, - ему всегда все кажется невероятно смешным, будь это цирковое представление, благотворительный вечер или очередная любовница отца. Оборжаться просто. - Он не урод, - говорит наконец Ти Джей, выглядит по-настоящему обиженным, словно Дуглас высказал сомнения насчет существования господа бога в присутствии бабушки. - Я за дело получил, так что - никаких врачей. - За какое такое дело? - солнце печет нещадно, и ужасно хочется, в самом деле, развязать галстук, снять хотя бы жилет; но из них двоих хоть кто-то должен выглядеть прилично. - Я думал, вы были вместе, - Дуглас осторожен, как осторожен всегда с тех самых пор, как имя Ти Джея стали склонять на разные лады бульварные газетенки; Ти Джей пожимает здоровым плечом: - Ну, типа того. Только мы уже не вместе, и я оскорбил его жену. - Кого?! - Жену. А, ну конечно, что в этом такого. - То есть, мало того, что он студент и лет на пять тебя старше, у него еще и семья? - Он преподаватель, - Ти Джей продолжает скалиться, смотрит воодушевленно, как обычно, когда ему прекрасно удается провокация, - что? Подумаешь, приврал. Преподаватель. Ему тридцать пять. У Дугласа нет слов. Вообще. Хотя нет, он всегда может сказать, что Ти Джей растерял последние мозги, но где-то внутри младшего Хэммонда теплится надежда, что, может, - не последние, все-таки? - Чего ты нос повесил? - Ти Джей пихает его в плечо кулаком, откидывается назад, спиной на лавку, вытягивает ноги, не обращая внимания на то, что мешает прохожим. - Рука не у тебя сломана. И втюрился в мудака, похожего на папочку, тоже не ты, Даг. Как это - Эдипов комплекс? - Эдипов - это про мать, и не дай бог, - бурчит Дуглас, поправляя совершенно машинально; на языке вертится десяток отборных ругательств, которые ни в коем случае, никогда, нигде нельзя произносить. Вместо этого он решительно поднимается, - я иду в кампус. Вызову скорую от охранника. Лицо у Ти Джея неописуемое, - он храбрится и изображает, что рука его совсем не беспокоит, так явно, что это даже не смешно. - Я сбегу. - Придурок, - Дуглас устало трет ладонью лоб. - За что ты себя наказываешь? Ну, кроме своей тупости. - За то, что влюбляюсь не в тех, - это звучит так патетично и серьезно, что даже не хочется спорить; Дуглас только вздыхает: - Только попробуй уйти, пока меня нет.
Через пять минут, разумеется, лавка пуста.
для Шкав: эванс/стэн, "тепло", 397 слов. читать дальшеНикто не предупреждал Криса Эванса, что в конце апреля в Москве может выпасть снег. - Как по-русски сказать “одеяло”? - Я не знаю. - А “батарея”? - Я из Румынии. Румыния - не Россия. Разницу видишь? - А “ключи”? Или “костер”? - Эванс, я не знаю. Я просто могу поджечь тебя. Щелчок зажигалки кажется неожиданно громким; в этот предрассветный час Москва с высоты тридцатого этажа видится Крису очень даже романтичной, - снег на голых еще деревьях, визг шин редких автомобилей где-то далеко внизу, целующаяся парочка в окне напротив, свежий воздух, холодный ветер. Балкон, на котором они случайно заперли себя за три часа до российской премьеры третьего “Капитана”. Романтика. - Я знаю, о чем ты думаешь, - Себастиан с видом человека, полностью примирившегося со своей судьбой, прижимается спиной к балконной двери, считая, видимо, что она сможет его согреть; огонек зажигалки совсем слабый, и Крис даже не пытается протянуть к нему руку - не поможет. - Ты думаешь, как здорово, что мы сдохнем здесь от холода. Красивая смерть, как в кино. - Не драматизируй, - хорошее настроение Криса этим утром не испортит ничего; он оборачивается, упираясь руками в перила, вид открывается неутешительный; на Себастиане одни только джинсы, и, если их никто не хватится, скоро он превратится в ледышку. Очень симпатичную, конечно, но. - Замерзнешь совсем, - Крис порывается снять футболку, но Стэн мотает головой, смотрит насмешливо, почти оскорбленно: - Даже не думай, - он щелкает зажигалкой снова, морщится, убирает в карман, - я не девчонка. Мне нахрен не нужна твоя одежда. - Я и не предлагаю, - Крис стаскивает футболку за шиворот, раскручивает, размахивается, без сожалений выбрасывает куда-то вниз, - просто хочу, чтобы мы были в равных условиях. Себастиан смеется, громко, сейчас точно кого-нибудь разбудит, хорошо бы, если так, - из него словно по каплям вытекают раздражение и нервозность, остаются только сонные глаза, заметные синяки от давнего недосыпа и мурашки на голых предплечьях. - Ну точно как в кино, - он обхватывает себя руками за плечи, оглядывается по сторонам, невозможно беззащитный, Себастиан Стэн никогда таким не бывает, но Крису нравится он - таким. Любым. - Если нас не найдут, - начинает было Крис очень бодро, делая шаг, привлекая Себастиана к себе; он холодный нечеловечески, спина просто ледяная, плечи подрагивают под теплыми ладонями, и Себастиан как будто оттаивает, смеется в губы, прежде чем поцеловать: - Не драматизируй. Губы у него тоже холодные, но это проблема, которую Крис всегда может решить.
Идет снег. Падает крупными хлопьями, осыпается бесконечной белизной на пол, остается на стенах, липнет к потолку; снег - везде и всюду, залепляет уши, склеивает ресницы, жжет холодом губы. Накрывает плотной шапкой поезд.
Поезд, который отвезёт тебя очень далеко.
Снег мешает видеть, слышать, дышать, - Стив может только чувствовать, - он словно снова застыл в ледяной глыбе без права на движение, и где-то далеко завывает ветер, а еще дальше - слышен ровный гул и короткий сигнальный рев. Поезд приближается. Стиву хочется отвернуться, но он не смог бы, он никогда не может.
Ты знаешь, куда бы тебе хотелось уехать.
Стив всегда может вглядываться, - через снежную пелену, метель, бурю, - ему отлично видны фигурки на крыше поезда. Первая - самая глупая; она похожа на нелепую куклу, игрушечного бойфренда для не менее глупой Барби, красивая, светловолосая, мускулистая, и в намалеванных глазах видны даже проблески мысли, но, - этот человек думает совсем не о том, - этот человек свято верит в собственную непобедимость. В то, что ни одна из фигурок не сломается раньше времени. Вторая - самая напряженная; она похожа на охотничьего пса, собранная, подтянутая, злая, цепкая, и глаза, большие, печальные, выражают слишком многое, - этот человек думает обо всем, что недоступно первому, - этот человек точно знает, на что идет. Знает, что все фигурки до сих пор только чудом оставались в живых.
Но куда отвезёт поезд, не знаешь.
Стив кричит, - так, как стоило бы кричать семьдесят лет назад. Стив умоляет остановиться, развернуться, отступить, поменять планы, выбрать другой день, другой час, другое оружие, другую жизнь; Стив орет так, что срывается голос, снег залетает прямо в глотку; Стив требует изменить прошлое. Когда-то пара ученых изменили его настоящее; почему сейчас нельзя сделать что-нибудь? Хоть что-нибудь. Пожалуйста. Стив кричит, - пожалуйста, - но его не слышат, не замечают, некому откликаться на просьбы; Стив кричит, - нет, - но то, чему суждено произойти, все равно происходит. Стив кричит раз за разом, каждую минуту, каждый час, каждую ночь, и это ничего не меняет.
Это и неважно.
В конце концов остается только беспомощный вой; один равномерный, протяжный звук, в котором умещается все. Каждое “пожалуйста”, каждое “нет”, каждое “Баки”, - вымученное, выстраданное, вымоленное тысячу раз на все лады. Стив скулит, прижимая ко рту ледяной кулак; Баки падает. Стив просыпается.
Скажи, почему?
для Чарли: ти джей/дуглас хэммонды, "поцелуй", 826 слов. читать дальше- Даааги, - тянет Ти Джей, рассеянно уставившись в потолок; он лежит на ковре, закинул на кровать ноги, скрещенные в лодыжках; в руке - бутылка скотча, и сейчас лучше она, чем абсент, от которого два десятка гостей свалились где ни попадя. - Даги-Даги-Даг. Дуглас всегда пьянеет слишком забавно, и Ти Джей тихо смеется, глядя, как брат подползает к нему на коленях, замирает вдруг, как собака в охотничьей стойке, навострившая уши; Дуглас, когда выпивает, развязно улыбается и болтает сверх меры, как будто не закончил университет тысячу лет назад, - как будто впервые распробовал алкоголь без присутствия взрослых. Он улыбается и теперь, но иначе, - зло и как-то натужно, почти звериный оскал, который совсем не идет его лицу. Так же, как его лицу не идет осуждение, или нервозность, или отвращение; Дуглас хорош в спокойствии, за которое Ти Джей любит его, наверное, еще с первых лет жизни. Дуглас - надежный. Но не сейчас. - Энджи хочет замуж, - говорит он, фыркая; покачивается, едва устояв на коленях, машет рукой, тяжело садится, цепляясь пальцами за ковер. - За-муж. За меня. - Ага, - Ти Джей лениво сощуривается, - слышал уже сегодня двадцать раз. Она хочет, она ждет, она обиделась. - И вылила на меня вино, - надравшийся Дуглас похож на ребенка с этими обиженными глазами; Ти Джей ухмыляется: - И это слышал. Даг, не парься. У тебя еще сотня таких Энджи впереди. - А я даже не люблю ее, - Дуглас растерянно дергает плечом, выхватывает вдруг бутылку, делает пару судорожных глотков, и вот теперь, наконец, за алкогольной пеленой перед глазами Ти Джей начинает видеть проблему - настоящую. Дуглас - надежный. Он срывается редко, но, когда это происходит, с ним еще хуже, чем с самим Ти Джеем. Совершенно непредсказуем. - Не люблю ее, а она, - еще глоток, - она тоже. Не любит. Просто я - как мама говорит? - Перспективный, - подсказывает Ти Джей, приподнимаясь на локтях; ему бы отобрать у Дугласа виски, а впрочем, каждый человек рано или поздно начинает гробить себя сам. - И обаятельный, - он морщит нос, пытаясь передразнить материнскую строгость, - “слава богу, не так, как отец”, - Ти Джей старается вложить в слово “отец”, как привык, побольше демонстративной любви, а выходит один надрыв. Сплошная семейная драма, никуда не деться. Сюда бы пару таблеток - кончились. - Да-да, - новый глоток; Дуглас даже сейчас пытается быть аккуратным, вытирает рот рукавом, - а я не люблю ее. И с Мари тоже не вышло. И с Лизой. И все работа, работа, работа, мать дергает, понимаешь, подталкивает, работай, помогай, отец каждую неделю в “желтухе”, бабушка скоро сопьется к черту, и работа, политика, а потом кто-то хочет свадьбу, а я поговорить даже не могу, у меня телефон разрывается, и, понимаешь, - Дуглас разгоняется слишком резко, захлебывается словами так же, как остатками виски; отшвыривает пустую бутылку, покатившуюся по паркету, руками хватается за голову, и с ним всегда так. В какой-то момент словно доходит, что происходит с его распрекрасной идеальной жизнью, которой Ти Джей лишил себя сам, а вот Даг, почему-то - выбрал. В какой-то момент этот выбор обрушивается на него одним махом, Ти Джей видит это так же хорошо, как всегда; Дуглас, вообще - единственное четкое, что Ти Джей сейчас видит в спальне; и Дуглас скатывается в бессвязное уже бормотание, смеется так громко, что из гостиной по соседству слышно, как кто-то постанывает в потревоженном сне. Или просто трахается, - Ти Джей считает это наиболее вероятным в своей квартире. - ...понимаешь? Ти Джей, господи, как меня достало это, все это, знал бы ты, господи, - Ти Джей - знает; он не выдерживает, выбрасывает руку, рывком тянет Дугласа за воротник, опрокидывая на себя, сам падая на спину; вжимает ладонь ему в затылок, лбом прижимается ко лбу, смотрит пристально, ищет взгляд, но они оба который час с трудом глаза собирают в кучу, это тяжело, и от Дугласа пахнет виски и пролитым на рубашку пивом, а еще - отчаянием, Ти Джей всегда хорошо распознавал чувства; боже, как же сильно пахнет отчаянием. - Ти Джей, - брат выдыхает снова, в таком состоянии он способен не замолкать сутками, и есть только один способ остановить этот чертов поток слов, от которых больно, как за себя самого; Ти Джей притягивает его ближе, так, что никуда не деться уже, касаясь губами губ. Губы у Дугласа потрескавшиеся, едва смоченные выпивкой, он кусает их постоянно, когда думает, что никто не видит; Ти Джей не торопится углублять поцелуй, пока он все еще - хоть с натяжкой - может сойти за братский, - без языка, осторожно, ласково, и чтобы только успокоился, чтобы - замолчал. И Дуглас наконец расслабляется ощутимо, зажмуривается, локоть вжимается в бок Ти Джея, это неудобно чертовски, но сейчас - все равно. - Даги, - Ти Джей тоже закрывает глаза, поглаживает по спине, шепчет, почти не отстраняясь; он не знает других способов оказаться старшим, - не дури. Работает - уже не впервые. Дуглас никогда не вспоминает ничего наутро, или успешно делает вид, и они оба принимают все, как должное; Ти Джей любит брата так безусловно, что ему все равно. Схема проверенная.
для fealin: дуглас, ти джей, "шрамы", 163 слова. простите, оно наболело само, мало, странно и типа в рифму. а лучше не читайте читать дальшеты такой странный, знаешь - что в пять, что в тридцать; впрочем, внутри тебе навсегда шестнадцать. ты постоянно жаждешь пойти на принцип, только выходит либо сломаться, либо надраться. здесь, на боку, след очень бледный, длинный, - бар, нулевые, нож, драка, ты нарывался. матери строил глаза, вроде как - ты невинный, и улыбался, ти джей, нервно так улыбался. этот, за ухом - больше похож на рану; может, велосипед, от него же - шрам на колене. помню, ты падал часто, смеялся рвано, отец все твердил что-то о равном обмене. мол, развлекался, так получай по заслугам, - можно подумать, он сам всегда был безгрешен. ты, в то же время, врал о своих подругах; мне - по ночам - о парнях, весел и безмятежен. ты, как обычно, себя позволяешь касаться. бок, ноги, ухо, тонкий порез над бровью; каждый след - повод с тобой ругаться, но мы же знаем, злость - как сестра с любовью. я осторожен, и это кажется важным. у тебя много шрамов. я помню каждый.
для TylerAsDurden: дуглас, ти джей, элейн берриш, "стихи", 1034 своих и чужих слова. это что-то очень, очень странное, я не знаю, как это вышло и ни за что не отвечаю. простите. ти джей читает отрывки из "по имени джефф" ричарда сайкена, и я его за это очень люблю, да. читать дальше- Что ты делаешь со своей жизнью, Ти Джей? Мать заводит эти разговоры не в первый раз; старается быть сильной, старается быть правильной, старается быть беспристрастной, - они давно выросли, они все это понимают, и Дуглас, и Ти Джей, конечно, тоже, - только никак не выходит облегчить ей задачу. И раз за разом, снова и снова, душещипательные беседы, на которые непременно зовут его, Дугласа, третьей, нейтральной стороной в конфликте; мать давит на больное, - бессознательно, как и всегда с семьей, - зная, что у Дугласа не получится выбрать. - Я отвечу песней, - говорит Ти Джей, по-ребячески прокрутившись на табурете у фортепиано. Раз, другой, третий, и у Дугласа кружится голова. - Ти Джей. - Ладно, не песней. Пусть будет поэзия, - Ти Джей улыбается, широко, нарочито, неискренне, у него в руках телефон; когда у Ти Джея плохое настроение, он портит его всем вокруг. - Может, не стоит? - Дуглас пробует, знает - без толку; Ти Джей останавливает бесконечное движение по кругу, но будто не слышит, находит что-то, проводя пальцем по экрану, вчитывается, смотрит на мать. - Ты едешь в машине с прекрасным юношей, и он не хочет говорить, что любит тебя, но он любит тебя. И тебе кажется, что ты сделал что-то ужасное, скажем, ограбил спиртной магазин, наглотался таблеток или копал могилу в грязи и устал. Ты едешь в машине с прекрасным юношей, и пытаешься не признаться, что ты любишь его, и пытаешься задушить это чувство, - Ти Джей ухмыляется, давит, повторяет, - и пытаешься задушить это чувство. И дрожишь, но тут он касается тебя, протянув руку, словно молитву, для которой не существует слов, и ты ощущаешь, как сердце пускает корни в теле твоем, словно ты обнаружил что-то, чему даже имени нет. - Тебе скоро тридцать, Ти Джей, - на лице матери не дрогнул ни один мускул, и Дуглас ненавидит это в ней слишком сильно, почти так же, как любит. - Ты прекрасно умеешь выражать свои мысли прямо. - Но это же так скучно, мама. Дуглас знает - Ти Джей говорит о любви. Он всегда говорит о ней; странно, что не сорвался на крик.
Мать не переносит современных поэтов; они раздражают ее так же сильно, как битники или Лорка, и Дуглас думает, что она всю жизнь сознательно убивала в себе простую романтику. Что думает Ти Джей, не знает никто. - Хотя бы подумай, что ты делаешь с жизнью своего брата. - Мама, - Дуглас протестует, пока еще вяло; эта тема неисчерпаема, как бесконечный источник, и Дуглас всякий раз чувствует себя малышом, которому гувернантка собирает в коробку ланч. Малыш наблюдает, как мать, опаздывая, носится по дому, не успевая отвечать на телефонные звонки; брат, ерзающий на соседнем стуле, фыркает и швыряется кашей. - Ты тянешь его вслед за собой, Ти Джей, - кажется, плохое настроение здесь и правда у всех; мать спокойна и собранна, как прущий напролом танк, - эти вечеринки, на которые Дуглас ходит, а потом опаздывает на работу. Эти развлечения. Он же не может тебе отказать. - Мама, если я захочу что-то сказать по этому поводу, - Дуглас откашливается, повышает голос, - я сделаю это сам. Перестань, ладно? - Тебя он не слушает, - у матери в глазах - вся боль женщины, вырастившей двоих сыновей и теперь не представляющей, как привести их жизни в порядок. - Может быть, хоть когда-нибудь прислушается ко мне. Ти Джей лишь на секунду косится на мать; снова утыкается в экран: - Два близнеца мчатся на мотоциклах, но один из них впереди, за крутым поворотом или только готовится повернуть, все зависит от того, кто из них сейчас твой любимый. Но не спеши выбирать. Побудь непредвзятым чуть дольше. Мотоциклы сверкают алым, у близнецов идеальные зубы, темные волосы, нежные руки. Тот, кто умчался вперед, захочет сломать тебя, медленно. Его ловкие грубые пальцы проверят на прочность каждый замок. Ты бы мог полюбить того мальчика всем своим сердцем. Второй брат просто хочет собрать тебя заново. Светит солнце. Сегодня прекрасный день. Посмотри на крутой поворот. Не спеши выбирать. Его голос звучит плавно, отчетливо, размеренно; нет никаких сил прерывать. - Ти Джей, - начинает мать, из них двоих Ти Джей всегда завораживал ее меньше, чем Дугласа; но брат машет рукой: - Подожди, мама, - он вдруг улыбается - ярко, почти мечтательно, - это красиво. - Это нелепо. - Это Ричард Сайкен, - фыркает Ти Джей, окончательно превращая тихий семейный вечер в театр абсурда; Дугласу как никогда хочется сбежать из их душного, слишком душного дома, только у него нет и шанса. Рядом с Ти Джеем он всегда - остается. Какую бы чушь тот ни нес. - Тебя зовут Джефф, и где-то там, впереди, твой брат повернул на обочину, ждет тебя, стиснув в грязной ладони гаечный ключ. О, как он любит тебя, милый мальчик. О, как он сочиняет чудовищ, живущих в шкафу, чтобы ты засыпал рядом с ним, грудью к груди или прижавшись спиной, натянув одеяло на плечи, словно молитву от страшных снов. Когда он бросит ключ в небо, тот засверкает в солнечном свете и понесется прямо к тебе. Посмотри, он похож на звезду. Ты ждал чего-то другого, сам не знаешь, чего, но ключ не долетел до тебя. Он так и повис где-то в небе, вращаясь. Это прекрасно. Поэзия - страшная вещь; скорее разрушает, чем создает, - скорее создает напряжение, чем снимает; в школе Дуглас всегда засыпал на уроках литературы. Ти Джей у учителя считался любимчиком. - Ты не мог бы не делать из серьезного разговора фарс? - мать устала; она всегда - уставшая, все они это видят, никто не может помочь, хоть и хочется; Ти Джей, кажется, первейшей задачей поставил додавить эту усталость до точки. - Твоя мать делает вид, что ничего не видела, - голос насмешливый, - твой отец крутит ручку приемника, чтобы словить волну. Рядом с тобой на заднем сиденье обычной машины пустое место. Придай ему форму того, что в чем нуждаешься больше всего на свете, - Ти Джей вскидывает голову, смотрит прямо на Дугласа, ловит взгляд и не отпускает. - И поздоровайся.
Мать пьет остывший кофе, мелкими глотками, механически, молча; она снова, как и всегда, оставляет попытки, - и Дуглас знает, она надеется, что в следующий раз у нее получится. Дуглас знает - нет; Ти Джей любит мать всем сердцем, но не прислушивается уже добрый десяток лет. Дуглас знает - однажды брат возьмет себя в руки сам. Если, как и сейчас, они будут рядом.
для Elfling: баки/стив, "дом", 410 слов. бессюжетно, но со смыслом, если поискать. читать дальшеЗа окном светит солнце; створки распахнуты настежь, прохладный ветер едва ощущается кожей. - Что ты делал раньше, когда целый день не надо было спасать мир? - Баки сидит на подоконнике, зажав кружку с едва ли не кипящим кофе в руках, ноги свесил наружу, готов не то упасть, не то взлететь, и Стив уже около месяца даже не пытается настоять на том, что это опасно. Привычку сидеть так - на окнах, парапетах, перилах, крышах - Баки сохранил, пронес через всю жизнь. Из детства. Из времени, которое когда-то у них было. За одно только это Стив готов раздавать авансы, заранее прощая Баки любую безбашенную выходку. - Гулял, - он готов раздавать авансы, но не может смотреть просто так; подходит, обхватывая Баки поперек груди, носом утыкается между лопатками, усмехается в спину. - Здесь, потом в Вашингтоне. Придумал себе игру. - Игру, - повторяет Баки, фыркает, отставив чашку. - Стив, прежде чем ты что-то скажешь. Просто напомню - ты в курсе, сколько тебе лет? - Ты старше, - спокойно отвечает Стив; Баки смеется, запрокидывая голову, затылком упирается Стиву в макушку. Стив знает - в такие моменты он всегда прикрывает глаза. - Так что за игра? - Найди отличия, - ладонью проводит по груди, пальцами пробегается от живота выше, до ключиц, и Баки перехватывает руку одним плавным движением, не глядя, сжимает крепче. - Как в старых журналах - помнишь? - Кажется, - Баки всегда отвечает честно. - А у игры должны быть правила, вот это я помню точно. - У меня были правила, - Стив поднимает голову, заставляя Баки сделать то же самое, целует в шею, то место, которое не скрывает ворот майки; свободная ладонь ползет по груди влево, добирается до руки, металл прохладный, и Стиву ужасно хочется пошутить насчет настоящего спасения в приближающуюся жару, но он продолжает, понижая голос, - Находить одно и то же число отличий каждый раз. - Какое? - Сто семь. Баки разворачивается у Стива в руках - так резко, что они оба едва ли не падают, кофе не расплескивается только чудом; сползает с подоконника, внимательно глядя Стиву в глаза. - Ты ужасно сентиментальный, знаешь? - он выглядит серьезным, но уголки губ подрагивают; Стив знает - до улыбки осталось секунды две. - Таким старикам, как мы, это вредно. - Ну, - Стив делает вид, что задумался, и Баки следит за выражением его лица, прикусывает губу, морщит нос, явно готовый расхохотаться, - ты же любишь все, что вредно. Вместо ответа Баки рывком притягивает Стива к себе, прижимается губами к виску. Конечно, да.
темнота, опустившись на город, ощутимо давит на грудь; темнота и в глазах принца джека. шаг навстречу, хоть лучше свернуть.
шепард мерзок, как мерзок вечно - бледен, глуп, полусвязная речь, джек подобного не спускает, вместо слов лучше б в сердце картечь, но - нельзя. дэвид вечно так близко, словно муха, и не смахнуть. как заставить тебя исчезнуть, - джек гадает, - как бы проще все провернуть? “все в порядке?” - ножом по сердцу; ты ублюдок, думает джек. и настойчивый - “сэр, в чем дело?” утопить бы в десятке рек.
ему страшно; а взгляд у джека - раньше не было никогда, взгляд кричит - только не подходите, взгляд вопит - и пришла беда. от него, как волной по коже - боль, отчаянье, чья-то смерть, “я могу помочь?” - осторожно. “сдохни, сука” - слова как плеть. и беда приходит; у джека - слеза катится по щеке, в глазах тьма, и бледнеет кожа, так цветы вянут. на венке. похоронном. но, вот проблема, шепард может делить печаль. может, хочет, и все от сердца, и ему джека очень жаль; он не знает, в чем дело, толком, обнимает одним рывком. джек шипит что-то зло и грязно, воет. как по стеклу босиком.
шепард мерзок, и шепард сука, отнимает - всё - без проблем; но у шепарда греют руки, и какая разница, с кем. “мертв”, - джек шепчет, - “он мертв, ты слышишь? умер, умер, твою же мать!” дэвид руки сжимает, джек воет, джеку слишком трудно дышать. он бы мстил - до последней капли, к черту выдержку, к черту боль, но - нельзя. “отпусти это”, - шепард просит, - “дай ей волю. просто позволь.” и джек плачет. навзрыд, постыдно, он не плакал так никогда; джек решает, что шепард сдохнет.
не сейчас, зато - навсегда.
апдейт. для фальшивая нежность: эванс/стэн, "любовь", 832 слова. там должно быть про начинающийся роман, и это так, но внешне все вышло как камин-аут. и у меня температура, поэтому простите, получилось, как получилось. внезапно, как обычно. читать дальшеЧасы на стене мерно отсчитывают время, разговор постоянно прерывается слишком услужливой официанткой, в чашке медленно стынет кофе; сейчас три часа дня, и Крис абсолютно точно знает, что через полчаса интернет взорвется чередой идиотски-слащавых заголовков. Крис абсолютно точно знает это, потому что сам собирается стать причиной.
- И, знаете, я рад, что вы спросили. Обычно, честно, я не люблю эти вопросы, вы же понимаете, сначала спрашивают про брата, потом, конечно, про меня, и за годы это надоедает. Ничего личного. Я рад, потому что у меня наконец появился какой-то еще ответ, кроме всем известного. - Вы хотите сказать, что скрывали свою ориентацию все это время? - Нет, этого я сказать не хочу. Я хочу сказать, что это понятие неважно, просто раньше моими избранницами становились женщины, а теперь - мужчина.
Нет, говорит он, я не боюсь в этом признаться; нет, говорит он, я не боялся и раньше - но только сейчас почувствовал, что мы оба к этому готовы. Да, говорит он, конечно же, вы его знаете.
- Давно ли длится ваш тайный роман? - О. Тайным он перестанет быть, видимо, в течение часа, и… да, пожалуй, давно. Около трех лет, с тех пор, как мы начали работу над вторым совместным фильмом. - Подождите, Крис, вторым совместным, три года назад? Вы имеете в виду своего коллегу, Себастиана Стэна? Мы говорим о нем? - Именно.
Да, говорит он, целых три года, а знакомы мы и вовсе в два раза больше; нет, говорит он, никакой любви с первого взгляда, мы были хорошими приятелями, но, знаете же, как бывает, в какой-то момент начинаешь видеть в человеке куда больше, чем раньше. Нет, говорит он, я не хочу делать громких заявлений и кричать о вселенской любви - но я чертовски сильно в него влюблен. Крис прокручивает в голове все, что сказал, еще и еще, заново вспоминает по дороге в отель, сидя в такси; Крису смешно, он улыбается все это время, - смешно от собственного ребячества, и от идиотского, вообще-то, поступка, и от реакции Стэна, которую спрогнозировать можно посекундно; Крису смешно, потому что он устал относиться серьезно к серьезным вещам. И устал плевать на так очевидно важные.
- Расскажете, чем он отличается от остальных, лично для вас? - Всем. Честное слово, абсолютно всем. Нет, он обычный парень, люди часто говорят, что закрытый, что они не знают его, не могут понять, но я вам скажу, что он весь как на ладони - стоит только присмотреться. А все отличия складываются из мелочей. Смешных и нелепых зачастую, понимаете? Все самые простые вещи, которые делают Себастиана Себастианом. Из-за которых хочется на него смотреть.
Себастиан появляется в номере через полчаса после Криса и делает ровно то, что было так ожидаемо; он бьет, едва перешагнув порог, - короткий удар кулаком в подбородок, и Крису, не собиравшемуся отшатываться, кажется на секунду, что сейчас к чертям повыпадают все зубы; он валит Криса на пол, усаживается на бедра, придавливает накрепко, кулаком бьет уже в грудь, и еще, и еще, не так сильно, как мог бы, не ради боли, не ради увечий, он просто охренительно зол. Нахуй, шипит он, - Себастиан не орет вообще никогда, - нахуй ты сделал это, что ты понес там, ебаное интервью, ты же ненавидишь их, что ты сделал; нахуй это вранье, какой еще трехлетний роман, мы трахаемся с тех пор, окей, да, зачем это называть отношениями, придурок; нахуй ты что-то нагнал о влюбленности, вопрошает он, - не бьет больше, вжимает в грудь растопыренную ладонь, наклоняется, нависает сверху, и не то чтобы высмотреть что-то пытается, просто ловит взгляд, и Крис знает, зачем, так Себастиан пытается успокоиться, - мать твою, Эванс, ты мог хотя бы предупредить об этой херне. Ты бы остановил меня, усмехается Крис, облизывая потрескавшиеся губы. Ты бы остановил, а я не могу уже молчать, меня затрахало молчать, и нам давно пора сдвигаться с мертвой точки; мы как дети, усмехается Крис, как подростки, уходим в глубокое отрицание, и знаешь, я тут недавно подумал - а зачем мы все еще это делаем, а; и, окей, не было у нас никакого трехлетнего романа, отличный повод его начать, не кипятись. В номере повисает тишина; часы на стене мерно отсчитывают время. Шесть часов вечера.
- Скажите, а знает ли мистер Стэн о том, что вы собирались предать ваши отношения огласке? - Конечно. Конечно, знает. Он вообще хорошо знает меня.
Себастиан молчит очень долго, дышит, - громко и тяжело, не меняя позы, надавливая рукой на грудь, и Крис не собирается его дергать; сам он вот уже два часа как все решил. Мне очень хочется убить тебя, Эванс, говорит Себастиан наконец, сощурившись, смотрит все так же прямо в глаза. Мне так хочется тебя придушить, говорит он, - смыкает ладони на горле, но сейчас не давит, просто держит, нагревая кожу, - ты такой долбанный идиот, что мне делать теперь со всем этим, ты понимаешь вообще, что просто подставил меня; ты представляешь, спрашивает он, сколько вопросов теперь последует лично ко мне. Я влюбился в идиота, говорит он.
И через десять лет их отношения доберутся до юбилея, а публика будет думать, что дата - не десятилетие, а чертова дюжина. Они оба всегда будут думать так же.
внезапно, продолжаем! хдд
для Kid: эванс/стэн, "рисование", 686 слов. читать дальше- Я видел, что ты умеешь, - говорит Себастиан, когда Крис во второй раз берет при нем в руки карандаш. - Шаржи. Карикатуры. Нет, большеротая Йохансон отлично у тебя вышла, готов поспорить, та салфетка теперь висит у нее дома, в рамке. Но хрена с два ты нарисуешь на меня гребаный шарж. - Даже не собирался, - отвечает Крис и в тот раз, и в следующий, и еще не меньше десятка; он рисует редко, если не считать бесформенных набросков на полях распечатанного сценария или неразличимых лиц на бумажных скатертях в кофейнях. Он вообще давно забросил идею о том, что смог бы когда-то рисовать - лучше, чаще, может быть, даже за деньги. За деньги, думает Крис, рисуют те, в ком упорства больше, чем художественного таланта. Или те, кому действительно не к чему больше приложить руки. И Крис прикладывает руки - к работе, к отдыху, к семейным делам, к Себастиану; но, в конце концов, у него есть глаза. Когда Крис смотрит на Себастиана, у него все чаще появляется желание нарисовать его немедленно, хоть на чем-нибудь, пусть вот на этой ближайшей стене, или на столе, или отнять у мальчишек мел и опуститься на асфальт. Хоть на чем-нибудь, хоть как-нибудь, немедленно, срочно; наверное, это называют творческим порывом, неоспоримым и страстным желанием художника заниматься тем, чем должно. Крис не в курсе. Иногда можно обойтись без названий.
И без разрешений - обойтись можно прекрасно; Крис садится поперек кровати, пытаясь быть как можно тише, получается с трудом с непривычки, - в руках у него один из тех больших гостиничных блокнотов, которые никто никогда не использует, и простой карандаш. Себастиан спит на спине, раскинув руки, - всегда делает так, он из тех, кто привык оставаться ночью один, они до сих пор толкаются иногда, просыпаются от неудобного положения, затекших конечностей; впрочем, это не напрягает - слишком много интересных занятий помимо сна. Он на редкость умиротворен, и у Криса от напряжения - нетерпения - зудят кончики пальцев, когда он спешит запечатлеть момент; это редкость, - чаще всего Себастиан даже во сне меняет выражения лица слишком часто, хмурится, усмехается, морщится, то ли ему снится постоянно какой-то экшн, то ли он не умеет достаточно расслабляться. Но сейчас улыбка не сходит с его губ, спокойная, мягкая, ленивая, - улыбка добирается и выше, до слегка прищуренных открытых глаз, гладкого лба, Крису хочется поймать эту улыбку губами, но и карандашом, наконец - тоже, и он остается на месте, стараясь не двигаться лишний раз. Улыбка, нос, линии спутанных накануне постриженных волос, сбившаяся на ключицы цепочка, голое бедро, Крис старается ухватить как можно больше, как можно быстрее, как можно лучше, не успевает даже остановиться, попытаться оценить результат; убирает карандаш в сторону, только когда Себастиан зевает, поворачиваясь на бок. Блокнот - туда же, на подоконник, как раз вовремя: - Эй, - у Себастиана хриплый голос, еще не проснулся толком, хмурится: - Время? - Пять утра, - трет глаза Крис, дотянувшись до телефона, ухмыляется, - раз уж ты проснулся, что насчет кофе? - Отличная идея, - немедленно возвращает ухмылку Себастиан, пиная Криса в ногу, - можешь встать и сварить.
Они разъезжаются по делам с самого утра; Крис возвращается от продюсеров поздним вечером, уже завтра он улетает на съемки, понятия не имеет, когда вернется, и в этой квартире есть кое-что, что он хотел бы забрать с собой. Или нет, - Себастиан сидит на кухне, склонившись к столу, у него в руках - раскрытый на первой странице блокнот. Крис останавливается на пороге; он не самый большой любитель даже справедливых оценок. Он не уверен, что хотел бы слышать конкретно эту. Себастиан молчит, Крис пытается представить, сколько он вообще провел, медитируя над этим рисунком, - минуту? две? час? Крис ожидает насмешки, и ерничанья, ожидает их всегда, но Себастиан поднимает голову, говорит серьезно: - Оставлю себе. - Я, вообще-то, хотел забрать его. - Нарисуешь новый, - фыркнув, Себастиан поднимается на ноги, - придумаем что-нибудь поинтереснее, - он немедленно стягивает за шиворот футболку, потягивается, выгибая спину, и Крис поднимает брови: - Хочешь, чтобы я рисовал тебя голым? - Ну, не знаю, - Себастиан подходит медленно, расстегивая на ходу джинсы, останавливается напротив, губы дергаются в усмешке - одной из тех, что Крис против воли запоминает каждый раз. - Сам решай, с чего начать.
короче, это попытка немного увязать левиеву со всем происходящим. и с тем, что в "театре" я написала, что осенью крис уже думает, что к ней бессмысленно ревновать или что-то там. не спрашивайте. ничего не могу сказать по этому поводу. сайд-стори к театру абсурда, да, and again.
Эванс плюется словами. С ним такое бывает - зачастую он тараторит, как взбесившийся мотор, а иногда начинает выдавать отрывистые, резкие фразы; они летят в Себастиана, как прицельные плевки, и с этим вряд ли что-то можно сделать. Секс не всегда спасает - пора бы это запомнить. - Серьезно, - в десятый раз повторяет Эванс, прилетевший рано утром в Нью-Йорк и умудрившийся остаться незамеченным. У Себастиана на завтра намечено посещение Шекспировского фестиваля, и ему хочется думать о театре, или, например, о том, что придется пару часов посветить лицом возле рекламных стендов; уж точно не о том, что Крис, пинком открывший дверь в его квартиру, охерительно зол. Раздражен больше обычного - и очень, очень не уверен в том, что говорит, Себастиан знает, он видит, как Эванс снова и снова без толку одергивает джемпер, как зачесывает назад еще больше отросшие волосы, как смотрит. Эванс очень хреново смотрит перед тем, как плюнуть. - Нет, блядь, серьезно, - и опять. - Марго. Твоя подруга Марго. - Да, мы дружим, - Себастиан опускается на диван; Крис нависает сверху, скрестив на груди руки, и не выглядит впечатленным, механически повторяя: - Дружите. - Мать твою, да, мы дружим. А теперь мы дружим и трахаемся, - на лице Эванса не читается ничего; это странно, Себастиан привык уже различать мелочи, сам себя подсадил на все эти пожатия плеч, нахмуренные брови, секундные заминки в речи, а теперь - нет ничего, не меняется выражение лица, Эванс вообще как будто не шевелится, и Себастиан вздыхает. - Можем поговорить о том, почему это тебя так волнует. Да ладно, он в курсе. Себастиан знает, почему, он готов принимать это, но - не поймет никогда; им не по семнадцать, они не разговаривали об эксклюзивности, не разговаривали о любви, они об отношениях-то, блядь, за все эти годы вообще не разговаривали толком, и как объяснить Эвансу, что иногда хочется чего-то другого? Что иногда - не всегда - это кажется отличной идеей, пока ждешь, что неведомое нечто между тобой и еще одним мудаком подойдет к логическому концу, - отличной, прекрасной идеей, откликнуться на тепло, которое идет со стороны. Крис сжимает губы в едва различимую нить, и Себастиан, возможно, объяснил бы ему, что Марго - это другое. Что он даже не смог бы назвать это чем-то особенным, что - случается - они просто делают это, не заморачиваясь после первого случайного секса, второго, третьего, десятого; что это происходит уже не впервые - они знакомы не меньше пяти лет. Что потребность потрахаться с подругой, которая никогда не ебет мозги, иногда бывает сильнее, чем все остальное. Возможно, Себастиан даже подобрал бы слова, чтобы определить “все остальное” как-нибудь конкретнее. Себастиан сделал бы все это, открыл бы рот и начал говорить, если бы был уверен, что Эванс воспримет хоть слово, но, - порой волна, на которую они оба настроились, друг у друга не спрашивая, начинает сбоить, раздваивается, шумы на линии, передача прервана, - порой они просто не понимают друг друга. Эванса сейчас винить, в общем-то, не в чем. - Потому что, - начинает наконец Эванс, резко опускаясь рядом; с его лица сходит вообще все, что было там раньше, и Себастиан тянет руку автоматически - опускает ладонь Крису на шею, большой палец просовывает под ворот, касаясь кожи, Крис не отстраняется, не дергает плечом, он словно застыл в каком-то своем мирке, где - Себастиан готов взвыть всякий раз, как это приходит ему в голову - вокруг бесконечно роятся мысли. Мысли, мысли, мысли, Крис всегда думает, всегда решает все по-своему, ему, чтобы научиться слушать, понадобится еще тридцать три года. - Потому что, например, я предполагал, - он давит на последнее слово, как на свою же больную мозоль, - что узнаю о чем-то таком от тебя. - Мы не договаривались. Ни о чем таком, - напоминает Себастиан, удерживая ладонь, придвигаясь чуть ближе. - Вообще ни о чем. - Конечно нет, - соглашается Крис поразительно легко, - просто ты мудила, и поэтому я читаю про тебя и Левиеву по ссылке на какой-то ебаный интернет-портал. - Можешь поорать на меня, - предлагает Себастиан; ему не хочется ссориться. Ему ничего не хочется, Марго уехала отдыхать, а, когда она вернется, все между ними вернется на круги своя; он уже говорил об этом Эвансу десять минут назад, говорил, что ничего не происходит. Может быть, он не с того начал. - А смысл, - фыркает Крис, отшатывается наконец, словно только что заметил, что Себастиан вообще его трогал; а может, действительно, только что. - Еще там написано, что ты не хочешь пока говорить громких слов. Что вы просто хотите посмотреть, куда вас все это приведет. Взаимное влечение.
Крис слишком спокоен, и это плохо; Себастиан видит два варианта развития событий, подбирая под себя ногу. Эванс может свести все на нет, - так, как они делают это обычно, - потому что дальше все опять может зайти слишком далеко, стать слишком серьезным, если начать искать для взаимных упреков причины, если хотя бы попытаться всерьез поговорить обо всем этом, - и они оба не будут знать, что делать; все еще не знают; все еще рано, понимает Себастиан и сейчас, как понимал год назад, и два. Не доросли, думает он, по-идиотски злясь на себя самого, - не сообразили еще нихрена. Эванс может взорваться, - не менее ожидаемо после этого странного, стремного спокойствия, - подорваться с места, начать орать, полезть в драку, захлопнуть дверь с той стороны, - и они оба не будут знать, что делать; ни к чему не придут; никогда ни к чему не приходят. Иногда Себастиану кажется, что рядом с Эвансом, - да и без него, черт бы его побрал, - у него перестает функционировать мозг. И речь, и способность принимать адекватные, взрослые решения; все атрофируется нахрен, оставляя после себя только бесконечно правильное желание плевать на все остальное, что не является Крисом Эвансом. Когда желание начинает напрягать, с ним даже удается справляться. Просто не всегда. Может быть, они вовсе никогда не научатся разговаривать так, как это делают нормальные люди, - разговаривать о том, что происходит, а не просто друг о друге. Себастиан не знает, что должно произойти, чтобы хоть что-нибудь поменялось, потому что Крис выбирает первый вариант - и не меняется ничего.
Крис выбирает, и как будто вообще ничего не произошло; затихает - задумчивый, напряженный, плечи приподняты, правой ногой он, не замечая, нервно отбивает какой-то ритм; глядя на это, Крису хочется отвесить пару крепких подзатыльников. Хочется не так уж и сильно. - Ничего не происходит, - повторяет Себастиан не в первый раз за утро, одним движением перемещаясь; наклонившись над Эвансом, он накрывает ладонями его сцепленные в замок руки, и Крис смотрит куда-то мимо. - Смотри на меня. Мне похуй, что там пишут и что ты читаешь. Если тебе не похуй, что мы спим с ней иногда - я не держу, - Себастиан присаживается на корточки, не разжимая рук; он в самом деле не держит. Не держал никогда, черта с два, все это работает совсем не так. Все еще работает, как ни странно. Крис не двигается. - У меня примерка… какая-то ебаная примерка через два часа, скоро ехать. Если так и будешь просто сидеть, как придурок, я поеду прямо сейчас, - заявляет Себастиан устало; Крис отмирает вдруг - смотрит на него, действительно на него, ухмыляется секунду, две, прежде чем опрокинуть Себастиана на спину. Крис смеется, кусая его губы; это даже не точка в разговоре, даже не запятая, это просто очередное гребаное ничего, которое они оставляют позади, - очередная проблема, с которой не обязательно справляться, потому что ее нет. Себастиан приподнимается на локтях, ловя чужой смех, застревающий в горле.
возможность писать на работе фички внезапно есть, НО КАК. котаны, если кто-то составлял/хранит в закромах какие-нибудь плейлисты на тему военщины, военного баки, зс-баки, вообще всякого такого тлена, не жадничайте, поделитесь, а? родина вас не забудет