БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
крис, себастиан, скотт, 524 слова. конец 2014-начало 2015; что-то такое опять полусвязное.Крис как будто перестает взрослеть в свои тридцать три; он похож на себя самого все эти полгода куда больше, чем раньше, и Себастиану нравится видеть его таким. Крис чаще звонит Себастиану и реже – Скотту, тот обижается, шлет сообщения; брат совсем ничего не рассказывает, пишет он, и Себастиан ухмыляется.
Кажется, он реально влюблен, пишет Скотт.
– Мухоловка, – задумчиво говорит Скотт, когда они впервые общаются больше пяти минут, в баре пусто, Крис раздраженно вздыхает.
Себастиан вскидывает брови:
– Что?
– Мой брат, – хмуро поясняет Крис, облокачиваясь о стойку, вжимаясь грудью в спину Себастиана, – он, знаешь, любитель теорий.
– Я думал, ты – любитель. О чем теория?
– Красота, – Скотт кажется невозмутимым, Себастиан думает иногда, что вся легкость без остатка досталась троим из четырех, всем, кроме старшего. – Она есть во всех, у каждого – разная. Вот Крис красив, как, ну… как Капитан Америка, – он смеется, и Себастиан понимающе вторит. – Из тех парней, чей строгий профиль на всех экранах, улыбка сияет с билбордов. Надежда страны, любимец женщин и детей, все такое. А мухоловка – она красивая тоже, – Скотт вертит бутылку пива в руках, улыбается знакомо, но по-другому. – Только это ловушка.
В этом кроется слабый, сомнительный комплимент; Себастиан ищет его и находит, ему, в общем-то, льстит.
– Твой младший брат сравнил меня с растением, – жалуется он Крису, сбрасывая возникшее вокруг них напряжение, и тот пожимает плечами.
– Не слушай.
Они, конечно, слушают оба.
Скотт долго шутит про общий для половины Голливуда “Закон и порядок”, вспоминает о работе с Бомером на одной площадке как об одном из лучших моментов в жизни, долго рассказывает про попытки бросить травку; у них со Скоттом, в целом, много общего, куда больше, чем с Крисом, и Себастиан снова чувствует себя принятым в чью-то семью без всяких просьб – просить и не нужно, Скотт просто часто смеется, хлопает его по плечу, не обходится без напутствий:
– Я не настаиваю, – говорит он, запутываясь в рукавах куртки, – но Маргарита?
Себастиан отмахивается; запретные темы все еще существуют, у него – и у Криса тоже, всеобщее право на собственные тайны и тупые решения.
– Осторожнее, – Скотт ухмыляется, Себастиан почти завидует этой ухмылке, он почти разучился. – Просто будьте осторожнее.
Крис кивает так серьезно, словно собирается подчиниться.
– Звони в следующий раз, – предлагает Себастиан. – Выпьем.
Они пьют без Криса следующие пять раз.
Осторожнее, просит Скотт неизменно в конце любой встречи, он как будто действительно беспокоится, и Себастиану смешно; почему никто не говорил этого четыре года назад? Два года? Три месяца? Куда все смотрели?
Поздно.
Поздно – любимое слово Себастиана, любимое оправдание, так он учит Криса, так успокаивает, – поздно о чем-то думать, что-то уже случилось, произошло, никакого контроля не будет, пока машину времени не изобрели; ты Крис Эванс, и ты не можешь всего на свете. Крис уже привык, уже верит, не злится, – и улыбается чаще, и снова ржет, как идиот, и забывает выключать скайп. Только морщится иногда – на слишком короткие встречи, на долгие перелеты, на плохое настроение Себастиана, на мелькающие фото с Марго; на фото – чаще всего, совершенно напрасно. Бесполезная трата энергии, если спросить Себастиана; он смотрит на Криса, на его руки, на его плечи, на татуировку в расстегнутом вороте, на дурацкую щетину, на покрасневшие от усталости глаза, Себастиан видит перед собой Криса и все, что в нем есть.
Странно думать, что он мог бы видеть хоть кого-то еще.
Кажется, он реально влюблен, пишет Скотт.
– Мухоловка, – задумчиво говорит Скотт, когда они впервые общаются больше пяти минут, в баре пусто, Крис раздраженно вздыхает.
Себастиан вскидывает брови:
– Что?
– Мой брат, – хмуро поясняет Крис, облокачиваясь о стойку, вжимаясь грудью в спину Себастиана, – он, знаешь, любитель теорий.
– Я думал, ты – любитель. О чем теория?
– Красота, – Скотт кажется невозмутимым, Себастиан думает иногда, что вся легкость без остатка досталась троим из четырех, всем, кроме старшего. – Она есть во всех, у каждого – разная. Вот Крис красив, как, ну… как Капитан Америка, – он смеется, и Себастиан понимающе вторит. – Из тех парней, чей строгий профиль на всех экранах, улыбка сияет с билбордов. Надежда страны, любимец женщин и детей, все такое. А мухоловка – она красивая тоже, – Скотт вертит бутылку пива в руках, улыбается знакомо, но по-другому. – Только это ловушка.
В этом кроется слабый, сомнительный комплимент; Себастиан ищет его и находит, ему, в общем-то, льстит.
– Твой младший брат сравнил меня с растением, – жалуется он Крису, сбрасывая возникшее вокруг них напряжение, и тот пожимает плечами.
– Не слушай.
Они, конечно, слушают оба.
Скотт долго шутит про общий для половины Голливуда “Закон и порядок”, вспоминает о работе с Бомером на одной площадке как об одном из лучших моментов в жизни, долго рассказывает про попытки бросить травку; у них со Скоттом, в целом, много общего, куда больше, чем с Крисом, и Себастиан снова чувствует себя принятым в чью-то семью без всяких просьб – просить и не нужно, Скотт просто часто смеется, хлопает его по плечу, не обходится без напутствий:
– Я не настаиваю, – говорит он, запутываясь в рукавах куртки, – но Маргарита?
Себастиан отмахивается; запретные темы все еще существуют, у него – и у Криса тоже, всеобщее право на собственные тайны и тупые решения.
– Осторожнее, – Скотт ухмыляется, Себастиан почти завидует этой ухмылке, он почти разучился. – Просто будьте осторожнее.
Крис кивает так серьезно, словно собирается подчиниться.
– Звони в следующий раз, – предлагает Себастиан. – Выпьем.
Они пьют без Криса следующие пять раз.
Осторожнее, просит Скотт неизменно в конце любой встречи, он как будто действительно беспокоится, и Себастиану смешно; почему никто не говорил этого четыре года назад? Два года? Три месяца? Куда все смотрели?
Поздно.
Поздно – любимое слово Себастиана, любимое оправдание, так он учит Криса, так успокаивает, – поздно о чем-то думать, что-то уже случилось, произошло, никакого контроля не будет, пока машину времени не изобрели; ты Крис Эванс, и ты не можешь всего на свете. Крис уже привык, уже верит, не злится, – и улыбается чаще, и снова ржет, как идиот, и забывает выключать скайп. Только морщится иногда – на слишком короткие встречи, на долгие перелеты, на плохое настроение Себастиана, на мелькающие фото с Марго; на фото – чаще всего, совершенно напрасно. Бесполезная трата энергии, если спросить Себастиана; он смотрит на Криса, на его руки, на его плечи, на татуировку в расстегнутом вороте, на дурацкую щетину, на покрасневшие от усталости глаза, Себастиан видит перед собой Криса и все, что в нем есть.
Странно думать, что он мог бы видеть хоть кого-то еще.
@темы: графомания, дитя дьявола, театр абсурда, эванс
-
-
07.11.2014 в 13:45у вас как-то так получается - не про Криса и Себастиана, а обоих, в каждом абзаце, в каждом предложении. ответ только со шлейфом вопроса.
этотаккруто!!!
-
-
07.11.2014 в 14:17-
-
07.11.2014 в 15:59-
-
07.11.2014 в 19:53-
-
07.11.2014 в 23:11люблю вот эту правильность, внутреннюю плавность, связность, текучесть, законченность текста, и такого чудесного скотта, и его усмешку, и его "осторожнее", и его лёгкость - и мысли себастиана, боже, опять
ВЫ.
-
-
11.11.2014 в 22:12Шкав, ха ха. тт
social.phobia,
Arisu_krd, я там с вами, в паштете.
Marretjen, вы котик