БЛЯТЬ, ДАЙТЕ УЖЕ СИГАРЕТУ.
в общем. сначала хитрая Ms. Ada написала вот здесь богический плотбанни на говард/баки, с которым просто необходимо ознакомиться каждому приличному человеку. а вы у меня все приличные, я знаю 
я поплясала у нее в комментариях и наивно решила, что этого хватит, но эта коварная женщина отказывается писать сама, и ночной разговор привел нас к развитию темы.
ну и меня привел - понятно к чему.
это первая, но не последняя зарисовка на этот счет. все плохо. все хорошо, конечно, но все плохо.
но господи, какие же они.
баки барнс, говард старк, что-то вроде 1300 слов, ночь после посиделок в баре по возвращении с фабрики гидры. оправданий нет. у меня полседьмого утра, смеетесь, что ли, ничего у меня уже нет.
#? Стив наконец засыпает.
Прослушать или скачать Comedoz Время бесплатно на Простоплеер
Стив наконец засыпает, его не уговорить было, - глаза уже смыкались, и говорил медленнее, и зевал через слово, но упрямо боролся со сном, продолжал рассказывать, продолжал спрашивать, и Баки так хотелось прикрикнуть, несерьезно почти, совсем как раньше, мол, - плевать мне, какой ты суперсолдат, мы не спали толком несколько суток, и ты вымотался, Стив, видно ведь; только Баки сам еле держится на ногах, и разве что может потихоньку прекращать полусвязную уже болтовню до тех пор, пока дыхание Стива не выравнивается.
Баки мог бы остаться рядом, не в первый же раз, но в голову снова бьет осознание - теперь все иначе. Перед ним тот же Стив, Баки знает, форма не сильно влияет на содержание, и все-таки - никакой нужды больше в совместных ночлежках, незачем, попросту незачем.
Холодно.
На воздухе - еще холоднее; Баки ежится машинально, задвигает за собой полог, задирает голову, щурится, - ночное небо почти черное, без единой звезды, и где-то неподалеку стрекочут насекомые, и вокруг тишина, и лагерь кажется мирным, словно и не война вовсе, а поход какой-нибудь, Баки чертову прорву времени не бывал в походах, дурацких этих, школьных еще, с общим костром и страшилками на всю ночь. А теперь у него нож за поясом, и руки автоматически сжимаются в кулаки, и тишина - не радует больше, давно уже нет.
Тишина - предвестник скорой бури.
Но пока даже отголосков не слышно, зато слышны шаги и хруст веток под чужими ботинками; Баки оборачивается, привычно, резко, вглядывается.
Говард.
Не изменился за эти бесконечные месяцы - ни капли; даже в военном антураже умудряется выглядеть королем мира, и Баки думает, что все по-старому, снова Старк перед ним во всей красе, только взгляд какой-то загнанный, и Баки напротив - от прически одно название, куртка съехала и заляпана чем-то, ссадины на лице, и что-то в этом мире никогда не меняется.
Не должно просто.
Баки шагает навстречу первым.
Старк - обнимает.
И Говард, думает Баки, господи, Говард, Баки с утра еще знал, что он здесь, где-то неподалеку, в лагере, но что толку было его искать, - что сказать-то ему было, - прошлое остается в прошлом, они говорили друг с другом об этом не раз, разговоры казались отвлеченными и совсем не про них, только жизнь - забавная штука, жестокая, Баки тысячу раз убедился; и Говард усмехается до последнего, так, как только он умеет, кривовато и несерьезно, будто ничего важного не происходит прямо здесь и сейчас, Баки почти верит этой усмешке, но Говард обнимает его.
В недавних объятиях Стива Баки терялся, плыл, задыхался почти, не то уцепить по привычке пытаясь, не то уцепиться; в объятиях Говарда Баки попросту отшибает мозги, и это самое лучшее чувство на свете. Такого не было раньше, хотя прикосновений - сотни, тысячи, миллионы, Баки привык к ним очень быстро еще в конце сорок первого, но раньше было - не так; хватка у Старка крепкая, он прижимает ближе, ладонью вжимается в спину, другой - в затылок, и Баки прижимается сам, в голове - ни единой мысли, а десятью часами позже он со странным весельем подумает, что этот первый раз многим лучше, чем их первый поцелуй или первый секс.
Это тоже - иначе.
Как вернуться домой; Баки впервые за долгие часы, прошедшие после прибытия в лагерь, чувствует это.
Он вернулся.
Он выдыхает.
- У меня палатка класса люкс, - сообщает Говард то ли через минуту, то ли через бесконечность, и Баки фыркает, отстраняясь:
- Кончай заливать.
- Субординация, - Говард весело огрызается, знакомо, совсем привычно, но, смерив Баки внимательным взглядом, вздыхает, машет рукой, энергичный, как всегда, Старк заряжается от солнца, луны, земли, неба, Баки всегда знал это, - хотя какая уж теперь. Спать пойдем, - добавляет он, прищурившись; это не вопрос, и Баки не отвечает.
Просто идет рядом.
Палатка в самом деле больше, чем у Стива или полковника, но не все ли равно; Говард ныряет в спальный мешок, в чем был, и Баки медлит секунду, прежде чем стащить куртку, рубашку, не заботясь об аккуратности, только не сегодня, не сейчас, - ложится рядом, холодной кожей к горячему боку, Говард обнимает за плечи, хорошо, господи, как же хо-ро-шо.
Говард внешне спокоен, - как всегда с ним бывает, эта уверенность в себе и в мире, невозможная, редкая, ни у кого больше Баки такой не встречал, - но Баки чувствует чужую внутреннюю дрожь так же хорошо, как свою; ладонь Старка то соскальзывает к локтю, пальцами по левой руке проезжается, - то поднимается к виску, зарывается в волосы, и Говард ерошит их, еле заметно, запутывается пальцами, это тоже привычно, год назад он все хохотал, что Баки похож на довольного котяру, а Баки ухмылялся только - похож, да, не отнять; Баки ухмыляется и сейчас, и впервые с, боже, впервые с высадки в Англии ему не нужно ничего, кроме.
Со Стивом, наверное, было бы не хуже, он сейчас тоже спокоен снаружи, тоже рвется вечно куда-то внутри, торопится, спешит, развивает деятельность; в Стиве тоже есть эта внутренняя сила, но он - все тот же Роджерс, все тот же мальчишка, не совладал еще с собой, не научился, Баки видит, Стив нуждается в том, чтобы стояли за его плечом, не меньше, чем раньше, только вот прямо сейчас у Баки нет на это никаких сил, а Говард - Говард просто есть.
Как хорошо отстроенный дом.
Стоит - и не сдвинешь, и ураганы не страшны, домик Дороти улетел только в сказке.
На сказку жизнь похожа меньше всего.
- Расскажешь? - Говард нарушает тишину впервые; Баки отнимает у него сигарету, жмурится, крепче прижимается к боку, ластится совсем по-животному, по-кошачьи, да плевать, Говард - это тепло.
- Нет. Не могу сейчас, - Баки затягивается, долго, медленно, со вкусом, настоящее блаженство после всего, что было, и сигареты у Старка хорошие, наверняка не поленился привезти с собой запас, очень в его духе. - Может, потом, - Баки продолжает неожиданно даже для себя; Стиву он сказал только “не могу”, а тот не настаивал больше. - Потом, наверное, ты меня не заткнешь.
Глаза давно привыкли к полумраку, и Баки ловит боковым зрением, как Говард поворачивает голову, всматривается, рассмотреть пытается непонятно что, выхватывает сигарету прямо из губ, кивает очень серьезно:
- Обращайся.
Может быть, думает Баки.
Это вряд ли, думает он.
Сон липкий и мутный, Баки забывает его, даже не успевая проснуться толком, - что-то темное, вязкое, назойливое, прилипает к руке и затылку, утаскивает за собой не то в ночь, не то в пропасть, и Баки больно, может быть, его бьют, может быть, он падает с большой высоты, может быть, он кричит, - он не знает; просыпается резко, рывком пытается сесть, распахивает глаза, трет их тут же ладонью жестко и быстро, ощущение, словно он все еще в путах, и руки затянуты веревками, и что-то давит на виски. Но в палатку через щель полога уже пробивается ранний солнечный свет, и Говард - сидит, скрестив ноги, уместив на колене тетрадь, карандаш скрипит по бумаге, губа закушена, за серьезной работой Старк так часто напоминает ребенка, Баки знает это.
Он - знает.
Говард реален, все вокруг реально; веревки слетают, кошмар отлипает, если только продолжать смотреть.
Баки смотрит - хмуро, осоловело, сонно, напряженно еще; и Говард чувствует взгляд, поднимает голову.
- Порядок, - говорит Баки, предупреждая вопрос; голос хриплый со сна и звучит чертовски неубедительно даже на его непритязательный вкус, но Старк не ставит ему это в упрек, он вообще никогда за такое не упрекает. Только, ухмыльнувшись, прячет куда-то тетрадь, подбирается ближе, нажимает на грудь, заставляя упасть обратно, на спину, ложится рядом.
- Даже спать без меня нормально не можешь, - тянет он, и это лучшее, что можно было услышать.
- Самодовольная ты скотина, - бормочет Баки, укладываясь поудобнее; Говард перекидывает через него руку, притягивая снова, широким жестом гладит по спине, и Баки, лбом утыкаясь ему в плечо, успокаивается совсем, не видит - знает, что Старк улыбается:
- Штраф за прямое оскорбление начальства, Барнс.
Баки смеется почти неслышно.
Жить можно.
Определенно - можно жить.
баки барнс, говард старк, 1600 слов, начало, казалось бы. но началось все гораздо раньше.
#?? Младший механик никак не желает устаканиваться в голове.Младший механик никак не желает устаканиваться в голове, занимает, вроде бы, прочное место, не то чтобы важное, просто - свое, а все равно ничего не поймешь; Баки Барнсу двадцать четыре, - двадцать три? или двадцать пять? - он младше-то Говарда лет на пять, не больше, а воспринимается то ровесником, то совсем еще мальчишкой. Реагирует по-разному, смотрит тоже по-разному, и черт его разберет, от чего зависит.
Давненько Говард его не видел.
По ночам никто в здравом уме не работает, а Говард - умный парень, он не работает тоже, у него отгремела очередная удачная презентация, публика в восторге, заказчики - тем более, по расфуфыренной девице в каждой руке, сигаретный дым, взрывы хохота со всех сторон, время переваливает за полночь, и едва ли не впервые в жизни Говард вдруг ловит себя на мысли, что все это - пустое. Нет, весело, здорово, прекрасно, и вы такой молодец, и вы просто гений, и какой же это успех, давайте еще по бокалу, но - не то.
Не то.
Говард, утаскивая со стола бурбон, думает о работе, и о неоконченном чертеже, и о Чарли снова думает, - Чарли уже далеко, и в ангаре совсем другие машины, вокруг них крутятся механики, и Барнс среди них, а Говард почти и не заглядывал с тех пор. И ведь тысячу раз всем вокруг говорил, что не бывает среди механизмов одного самого лучшего, если уж возишься - так возись с любым своим детищем, машины не любят фаворитизма; только все остальные были и девочками, и детками, и красавицами, и малышками, - и был Чарли.
И Барнс, рядом где-то, на периферии, постоянно.
В ангаре, как и должно быть, полная темнота, Говард приносит лунный свет, неожиданно яркий, вместе с собой, распахивая дверь; шагает внутрь нетвердо, пьяный уже, сам понимает - снова пьяный, как весь последний месяц, - думает поначалу, что нет никого, да и кому здесь быть во втором часу ночи, в конце-то концов, тут лишь бы на ящик с инструментами ненароком не натолкнуться. А потом - Говард жмурится, привыкая к полумраку, не прикрывает дверь - раздается вдруг чужой резкий вздох, такой внезапный, что Говард вздрагивает, прежде чем повернуться и увидеть Баки.
Барнс сидит, скрестив ноги, прямо на бетоне, на том месте, где когда-то стоял Чарли, Говард понимает это, узнает безошибочно; потасканные рабочие штаны, рубашка навыпуск, взъерошенный весь, лицо какое-то перекошенное, странно, на самом деле, думает Говард, - странно, он же помнит, на работе Барнс плевать хотел, как он выглядит, как и все плевать хотели, конечно, комбинезон, перчатки - и вперед, перед кем красоваться, - но стоило закончиться рабочему дню, как младший механик менялся мгновенно, переодевался, перед зеркалом заляпанным вертелся - Говард видел, и ребята подшучивали - и всегда был весь такой франт, хоть сейчас на свидание или парадную фотографию. А сейчас Баки будто побитый, только на теле ни следа, и смотрит, словно Говард не к себе в ангар пришел, а к Барнсу домой заявился без приглашения; ну и ладно, думает Говард, прикладываясь к бутылке, - ни единого звука, подходит молча, садится рядом, вплотную почти, вытягивает ноги, бурбон отдает, сигару вытаскивает из кармана - подаренная, новая, привезенная издалека. Барнс все принимает молча, совершенно как должное, запрокидывает голову, делая глоток, отдает бутылку обратно, зажимает сигару зубами, и весь такой несчастный, можно подумать, что-то серьезное стряслось.
Говард не любит о серьезном думать - вот хоть убей.
Ему и спрашивать обычно ничего не хочется у людей с угрюмыми лицами; обычно он говорит - выйди, улыбнись и зайди обратно. Но тут - другое; Говард щелкает крышкой зажигалки, своей, личной, с эмблемой “Старк Индастриз”, - Барнс склоняет голову, прикуривая, откидывается на локтях.
- Жена из дома выгнала? - интересуется Говард небрежно, поднимая бровь, не то чтобы ему было очень смешно, насмешка выходит автоматической, по жизни уже прилипла; Баки пожимает плечами, морщится, как от зубной боли, не огрызается уже даже на слова про жену, привычка.
- Поссорились. Он добровольцем опять собрался, идиот, - он снова отбирает у Говарда бутылку, несколько быстрых глотков, сигару снова в зубы, отвечает совсем нехотя. - Еще в прошлом году рвался, когда в Англию только начинали перебрасывать. И теперь опять. И я говорю - Стив, придурок, а сам думаю, - Барнс отдает бурбон и сигару, рукой машет, как будто отгоняет все от себя, но говорить все равно продолжает, садится прямо, - думаю, господи, идиот, на днях морозы наступят, ты вообще зиму очередную переживешь?
Барнс говорит торопливо, тоскливо, горько, - горечь как на языке у Говарда от слишком поспешного глотка и выпитого накануне вина, правая половина лица совсем скрыта темнотой; какой же ты красивый, вдруг думает Говард, выпуская целое облако дыма.
Говард привык между делом дразнить его, не думая даже, просто чтобы сблотнуть, Говард любит смотреть на то, что приятно глазу - смазливый, опять приоделся, эй, красавчик, хоть сейчас в Голливуд, а?
Но ведь красивый, правда.
Вот здесь Говард чувствует себя куда лучше, чем на вечеринке, что продолжилась и после его ухода, - уютнее даже, странное ощущение, непривычное несколько, Говард любит, когда на него смотрят, и аплодисменты, и завистливые вздохи, и все это внимание к себе, а как же, пусть восхищаются, есть ведь чем; но сейчас он в огромном темном ангаре, и рядом только лучший младший механик компании, бутылка да сигара, которую Барнс вдруг тушит, вжимая в бетон.
- Ты чего тут делаешь-то со своим бурбоном? - спрашивает он, едва повернув голову, ухмыляется краем губ, широко взмахивает рукой, обозначая пустое место, где они сидят. - Дружок твой уже на фронт отбыл, с кем теперь целоваться будешь? - ехидничает явно, косится, вроде как в норму приходит после ссоры с женушкой, ну конечно, а Говард даже ухом не ведет - усмехается только, щурится, оживляется разом, спросил, так пусть получит:
- Да хоть с тобой.
И не соврал ведь.
А Барнс напрягается весь, - чувствуется, - разворачивается резко, открывает было рот, - ну все, думает Говард, сейчас будет отповедь, - но молчит, смотрит только, не растерянно совсем, просто очень внимательно. Молчит, а потом облизывает губы, медленно, Говард взгляд оторвать не может, и, как известно, молчание - знак согласия, была не была, - целует, качнувшись вперед, еле успев отставить бутылку, рукой задевает забытую сигару, она катится по полу в сторону, - целует, хватая за плечо, Говард напорист, он с женщинами обычно ласков, они это обожают, но Барнс меньше всего похож на девицу, и он сам - раздражен, весь сплошная злость как будто, отвечает сразу, языком толкается в рот, не касается поначалу, и словно дотронуться боится, в отличие от Говарда, - словно решить никак не может, продолжать или оттолкнуть, и плечо под ладонью Говарда подрагивает, это как знак; Барнс неуверенный - умелый, конечно, Говарду оторваться невозможно, еще бы, наверняка звезда у себя там в Бруклине, но неуверенный все равно, ничего у него с мужчинами еще не было, не могло быть.
Даже со Стивом этим, наверное, - понимает вдруг Говард, не ловит даже мысль, она пролетает отдаленно, а Баки, может, решает для себя что-то, или это все бурбон, но он кусает губу Говарда, ощутимо, больно, до крови почти, протягивает руку, толкает на спину, нависает, и Говард смеется ему в губы - ну ничего себе, вот ведь дает, - отрывается с неохотой:
- Может, с Роджерсом своим лучше попробуешь? - сам не знает, почему, но в первый и последний раз спрашивает, это точно, а Барнс только насмешливо округляет глаза, пихает в плечо, почти ложится сверху:
- Чушь какая, Старк, ну, - целует в подбородок, в шею, осмелел совсем, освоился, усмехается - губы касаются кожи, у Говарда окончательно крышу сносит как-то внезапно, аж в ушах закладывает, потолок, кажется, кружится, то ли выпил лишнего, то ли это все Барнс. - Он же друг. Лучший.
А я - не лучший, конечно, - думает Говард, обхватывая Барнса ладонями за голову, притягивая к себе, поцелуи невозможные какие-то, - слава богу, и не напрашивался.
Говард позволяет вести - интересно же, насколько далеко Барнс вообще зайдет в этом своем порыве, а у того на лице будто написано, что остановится только под страхом смерти, и расслабляется очень медленно, почти незаметно, но с каждой секундой, - запрокидывает шею, подставляясь под поцелуи, чуть ли не выпихивает Говарда из тесного смокинга, рубашку комкает, и реагирует - с ума можно сойти - на каждое прикосновение, хоть пальцем едва коснись, дрожит уже, прижимается, совсем ложится сверху. Трутся друг об друга, смешно даже думать, как пацаны нелепые, ткань через ткань, да и пусть так, так - хорошо, по-всякому - хорошо, Говарду давно уже так не было, одни женщины в последнее время, случайные, полузнакомые, с ними иначе все; и Баки - да, расслабляется в конце концов совсем, Говард чувствует, - улыбается в губы впервые за всю ночь, замирает вдруг, затихает, руки Говарда на пряжке его ремня, но он останавливается, хотя, черт побери, совсем не останавливаться хочется.
Но.
Но - Говард уже опасается спугнуть, не боялся, когда целовал, - так, желание полувнятное, поймать реакцию, спровоцировать даже, не словом, а делом ответить, - а теперь опасается, и теперь ко всем прочим желаниям добавляются еще; успокоить, напряжение убрать, улыбнуться заставить, и чтобы глаза снова сияли, у Баки же - почти всегда. И плевать, в общем-то, на расстегнутые уже рубашки, на оторванную от собственной пуговицу, и на жаркое дыхание, которым Барнс обдает ключицу, упираясь лбом в плечо, и на четкое осознание, что ничего больше сегодня не будет.
Неважно.
Не в последний раз.
- Думал, драться полезешь, - фыркнув, почти честно признается Говард, потягивается, опускает руку, пальцы путаются в чужих волосах, мягкие такие, расслабленно, пьяно думает он - мягкие, черт; они молчат минут пять, прежде чем Барнс выпрямляется, поднимаясь с колен.
- Спасибо, - говорит он.
Да.
Не в последний.
баки барнс, стив роджерс, говард старк, 1000 слов. пост!зс.
#??? Он помнит, и это все усложняет.Он помнит, и это все усложняет.
Он помнит, - воспоминания мечутся где-то на окраине памяти, смутные, неоформившиеся, хохочущие призраки в смокингах, красивые глаза, идеальная осанка, щегольские тонкие усы, “положи уже отвертку и иди сюда”; а потом - Чарли, и это как щелчок переключателя.
Как спусковой крючок.
Или - как выстрел.
У Тони Старка его глаза, и Баки не может остановиться, в его голове слишком много информации, которая вылезает наружу случайно, не тогда, когда хотелось бы ему самому, - не тогда, когда хотелось бы Стиву. Она просто вылезает, вырывается, выплескивается сплошным потоком, и Баки не может остановиться, рассказывая о Чарли.
Потому что он рассказывает о Говарде.
Он убил Говарда во сне, потому что этот способ был наиболее быстрым и логичным.
Или не только поэтому.
Он помнит, - свою винтовку, отличную от других; чужую зажигалку в своем кармане, которую теперь никогда уже не найти; неприлично дорогие сигары и бутылки с отпечатанной поверх этикетки эмблемой Старк Индастриз, - мне нравится видеть свое имя на чем-то хорошем, Барнс, не смешно; презентации и почти детский восторг, разговоры о войне и почти стариковское брюзжание.
Множество мелочей, которые складываются в картинку, и от нее хочется убежать, - как всегда хочется убежать от того, что в голове.
Невозможно.
Помнить все это - невозможно; хуже, чем воспоминания о семье, от которых остается только светлая грусть. Хуже, чем воспоминания о Стиве, потому что Стив - вот он, здесь, рядом, ладонь протяни, лежит на кровати, перекинув руку поперек живота, и они целовались два часа назад - как всегда, как в последний раз.
И они живы оба.
...и у Говарда непривычно алеют щеки, не от смущения, конечно, ему это слово все равно не знакомо, - от гнева, от злости, Говард чертовски зол, и Баки не может ничего с этим сделать, знает же - прав.
- Они просят меня, и я отказываю, они угрожают - и я отказываю, понимаешь ты? - Старк устоять не может на месте, вышагивает из стороны в сторону по ангару, недовольный, заведенный весь, руками размахивает, доказать пытается, да было бы что доказывать. - Потому что есть вещи хуже смерти, и есть какой-то предел жестокости, и я никогда не делаю того, чего не хочу, и никто не должен - понимаешь?
- Да, - говорит Баки; руки скрещены на груди, подбородок задран, Баки устал спорить с ним о войне, которая маячит уже прямо перед носом, и об отправлении в Лондон, которое состоится меньше, чем через неделю. Баки просто устал и не хочет об этом говорить. - Да, понимаю. Зачем ты опять?
К чему?
И Говард замолкает, затыкается резко, в этом он так не похож на Стива; тот не отступается ни перед чем, когда стоит на своем, напирает, давит, столько характера в таком хрупком теле. А Говард умеет все-таки отступать, когда нужно, вот и сейчас, - замирает вдруг, подходит ближе, вплотную почти, смотрит, как душу вынимает, взгляд слишком пронзительный, но Баки уютно даже так.
Баки спокойно даже сейчас; это же Говард.
Говард все понимает куда лучше остальных.
- Просто пообещай мне, - не говорит - практически выдыхает Старк, у него резко садится голос, - ты вернешься. Ты будешь убивать, люди вокруг будут как собаки дохнуть, ты знаешь это, но ты вернешься. Что бы ни случилось, ты понял? - Баки молчит, челюсть напрягает так, что, кажется, хрустнет; Говард кладет руку ему на плечо. - Живым, и здоровым, и мозги, черт тебя подери, сохранишь, и то, что здесь, - он поднимает вторую руку, пальцем упирается в грудь слева, слишком сильно, давит, давит, - вернешься, ты понял, Барнс? Ты этого стоишь.
Ты этого стоишь, говорит Говард.
Больше, чем кто-либо еще, говорит он.
И Баки бы посмеяться, им обоим - похохотать бы над собой, такие взрослые и такие глупые, кто вообще дает всерьез обещания, отправляясь на фронт; но Баки только ловит взгляд, делает вдох - глубокий, такой же выдох, они ругались добрых полчаса, пора уже успокоиться.
Пора уже.
- Обещаю, - серьезно кивает он.
На улице уже совсем темно…
Он помнит.
- Баки, что? - у Стива теплые, как всегда руки, взгляд этот вопросительный, ищущий, беспокойный, но Баки даже не замечает, ему хочется сжаться в комок, раствориться к чертям, провалиться сквозь эту кровать куда-нибудь в ночь, убежать, спрятаться; кошмары, ставшие редкими, теперь еще болезненнее, и Говард появляется в них очень редко.
Совсем как сегодня.
Совсем как сегодня со своей горячностью, со своим пылом, со своим “пообещай мне”, - пообещай, господи, как, что с этим делать? - и Баки воет, протяжно, на одной ноте, руку прижимает ко рту, вжимает ладонь, но вырывается все равно, хрипло, жалко, и слезы по щекам, смотреть невозможно, ничего перед глазами не разобрать, расплывается, мутное, жалкое тоже; и Стив переспрашивает еще пару раз, зовет по имени, а Баки не может, просто не может ничего ответить - что он мог бы сказать?
О чем вообще говорить.
И Стив прижимает его к себе, обнимает, решительно, крепко, покачивается еле заметно из стороны в сторону, закрыть пытается, - думает, что сможет, как всегда, и Баки любит его за это, как же он его любит.
Но не говорит.
Так ничего и не говорит до утра, и с рыданиями совладать не удается еще долго, да он и не пытается, потому что Стив говорит - ничего страшного; Стив говорит - это пройдет; Стив говорит - ты справишься.
Стив говорит - не стесняйся, плачь.
Цепляясь за ворот его футболки, совсем не замечая того, Баки прячет лицо на его плече, в голове только одна мысль, больная, страшная, жестокая.
“Обещаю”.
Он помнит, - стоя на крыше, вместе со Стивом провожая взглядом вертолет, уносящий с собой Романофф на очередное задание, Баки не просто помнит, а знает о том, что внутри него; и, наверное, любой летательный аппарат будет служить спусковым крючком до конца его дней.
И, наверное, в этом нет ничего плохого.
- Я любил его, - Баки засовывает руки в карманы, пинает подвернувшийся мелкий камешек, не отрывает взгляд от уменьшающейся точки на ясном небе. - Я так любил его, Стив.
Стив кивает; дует холодный ветер.
Он помнит, и это все упрощает.
стив, говард/баки, 1100 слов, война.
#???? Стив иногда думает, каково было бы это.Стив иногда думает, каково было бы это - путешествовать по Европе в мирное время? Он с легкостью может представить себе вереницу городов, десятки деревень, яркие столицы, местные музеи и собственные не существующие пока наброски с натуры; сейчас Европа для него - для них всех - больше похожа на огромную серую тень, уродливо заляпанную кое-где черными пятнами. Они вычищают, стирают эти пятна так усердно, как только могут.
Они снова где-то у черта на рогах.
Снова бар, похожий на остальные как две капли воды, как будто каждый очередной бармен - брат-близнец предыдущего; люди здесь так отчаянно веселы, щеголяя перед молоденькими девчонками военной формой или парочкой шрамов, - люди здесь делают вид, что за обшарпанными стенами и дверью с дряхлым засовом не происходит ничего особенного.
Люди делают вид, что победа у них в кармане, что это лишь вопрос времени, и Стив верит в это всем сердцем.
Все равно почему-то сидит один.
За его спиной большой круглый стол, коммандос выпал лишний вечер веселья, пусть их, думает Стив, мы избавили мир от еще одной вражеской базы, почему бы и нет, каждый заслуживает отдых. Баки совсем рядом, как всегда - за той же барной стойкой, на расстоянии двух стульев, спиной к Стиву, лицом к Говарду; Стив не любит подслушивать личные разговоры.
И все равно остается на месте.
- Не надо делать из меня ребенка, - Стив слышит раздраженный тон Баки добрых десять минут кряду; Говард напротив покачивает в пальцах бокал и выглядит таким же, как всегда, самым уверенным и расслабленным человеком в помещении. Стив впервые думает, что, может быть, это не совсем так. - К чертям собачьим твои наставления, Старк, я не мальчишка уже, слишком давно - нет.
- Конечно, - Говард приглаживает усы двумя пальцами, быстрый, нервный жест; Стив смотрит искоса, старается быть настолько незаметным, насколько возможно, теперь это удается ему гораздо сложнее. - А еще ты снайпер, а не смертник. Тебе лицо опять разукрасили, Барнс.
- Если бы я был только снайпером, - Баки выхватывает у Говарда стакан, Стив удивляется тому, как это у него выходит - живо, походя, привычно, так не ведут себя с бывшим начальством, пусть даже волею судеб столкнувшись с ним на войне; опустошает залпом, - если бы больше ничего не мог и не делал. Знаешь, кем бы я был сейчас? - он наклоняется к Говарду, так же живо и резко, ладонью упирается в стойку, и, кажется, понижает голос, но у Стива с некоторых пор чертовски хороший слух. - Мертвецом.
- Я обойдусь без лишних игрушек от Гидры, - через насмешку в тоне Говарда прорывается серьезность. - Пусть их не будет, все эти разработки, не страшно, я сделаю лучше. Но и вот этого, - он указывает пальцем, почти касаясь лица Баки, Стив точно знает, на что показывает Старк, Баки с утра обзавелся свежим порезом через скулу, десятком ссадин и растяжением запястья, - тоже не будет.
- Врешь, - моментально заключает Баки, подрываясь с места; он уходит, бросив напоследок: - Не обойдешься.
Стива он даже не замечает.
Говард крутит в пальцах следующий стакан, смотрит неотрывно куда-то поверх бутылок на полках бара, отправляется следом через десять минут; Стиву огромного труда стоит усидеть на месте еще немного, в нем желание последовать за Баки - поговорить с ним - слишком сильно, Баки явно зол и расстроен, но Стив знает, в такие моменты его не стоит трогать сразу, нужно дать время, Стив знает, потому что такой же и сам. Это желание подпитывается с другой стороны, самым банальным любопытством; в подслушанном разговоре слишком многое осталось скрытым, Стив чувствует такие вещи редко, но всегда - метко, и что, вообще, может быть скрыто между Баки и Говардом?
Стив не может увязать их рядом даже в одном предложении, даже мысленно, просто в своей голове.
Впервые Стив понимает это так четко; он чувствует, что об этом стоит спросить у Баки, пусть даже рискуя показаться глупцом.
Стив не знает, зачем ему это.
В палатке коммандос - пусто, в палатке Стива - тоже, и ноги сами несут его дальше, к самолетам, туда, где есть один, - Баки ходит к нему часто, и всегда в одиночестве, он рассказывал, что провел с “этим чудом” слишком много времени, - душой к нему прикипел, Стив, понимаешь, как старого друга навещать; Стив видит их издалека даже в сумерках. Две фигуры, два силуэта, он точно знает, чьих именно, - Баки делает шаг вперед, явно доказывает что-то, машет рукой, словно воздух разрубает, очень знакомый жест, и Стив останавливается.
Говард делает шаг навстречу тоже, протягивает руку, притягивая Баки за воротник; целует.
Целует - это Стив тоже видит прекрасно.
Целует.
Стиву кажется, что из него одним ударом вышибли дух.
Целует.
И это так очевидно, - все встает на свои места так легко, играючи, словно только этого момента не хватало, чтобы Стив наконец понял, увидел, осознал, в конце концов, и он думает про путаные рассказы Баки о ежевечерних свиданиях еще до призыва, и про то, как увидел однажды Баки, прикрывающего за собой полог палатки Старка, и про разговор в баре, и про то, что на зажигалке Баки, которую тот вечно таскает с собой - да не смотри ты так, Стив, какая разница, что на ней, хоть удобнее спичек - эмблема компании Говарда.
Они все целуются, - Говард толкает Баки к корпусу самолета, тот хватает его за шею сзади, пальцами другой руки цепляется за плечо; Стив думает, что, наверное, он понимает.
Наверное, все-таки, нет.
Он постарается - позже; сейчас Стив разворачивается и уходит, никем не замеченный, и он слишком растерян, чтобы понимать хоть кого-то.
Уже потом он решает, что злился все-таки больше на себя, чем на Баки, - тот не поделился с ним, не рассказал ничего, не рассказывает и теперь, но все-таки - думает Стив - все-таки это только его право, что обсуждать, а что держать при себе; к себе самому у Стива всегда больше претензий.
Как он мог не понять раньше?
И, конечно, для всех вокруг ничего не меняется, Говард все так же встречает Стива вместе с Филлипсом для обсуждений нового плана, бодрый, полный энергии, неизвестно откуда берущейся в нем, - даже Стив устает иногда, Старк же, кажется, вовсе такой способностью не обладает; Баки все так же задирист и немного замкнут, Стив не спрашивает его ни о чем, и неожиданно много сил уходит на то, чтобы молчать.
Через три дня Стив просит - практически требует, это работает подозрительно часто - о том, чтобы им дали пару уроков управления самолетом; если не каждому, то им с Баки точно, и Монти стоило бы, он говорил об этом когда-то сам. Это работает и теперь, со Стивом соглашаются, и их с Фэлсвортом обучает улыбчивый парень из бывших сослуживцев Дугана, справляться со штурвалом не так-то просто, как Стиву казалось.
Говард учит Баки сам, - вызывается, и кто бы смог возразить.
Стиву не хочется думать об этом, но он видит Баки после первого урока, - чуть ли не впервые после альпийской фабрики широкая, совсем не кривая улыбка, чужая летная куртка наброшена поверх формы, - и чувствует кроме искренней радости что-то еще.
Стиву не хочется думать о том, что он вообще способен на ревность.
Он не имеет права.
Баки смеется, когда Говард хлопает его по плечу.
баки, говард, 800 слов. что-то про идиллию.
### - ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка...- ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка, - Старк наворачивает круги по комнате, пепел с зажатой в кулаке сигареты то и дело падает на пол, он тычет пальцем в чертежи, которые Баки со своего места все равно не может рассмотреть, болтает без остановки уже битых полчаса, - нет, океан, конечно, не перелетит, не сразу, но при должном рассмотрении…
Баки полулежит на кровати, не сводя со Старка глаз, расстегнутая рубашка, спущенные на бедра брюки, взъерошенные волосы без капли дурацкого геля, Баки сейчас - как кривое зеркало на аттракционах, то, что ставят у самого выхода, очень правдоподобное, - практически полное отражение Говарда, только моложе, расслабленнее, довольнее; Старк закопался в свои мечтания по самые уши, и от бесконечно сквозящего сквозь всю его речь “ах, как я умен” уже начинает, если по-честному, гудеть голова, но Баки и не думает прерывать его.
Баки смотрит.
Обожает смотреть, - на сверкающие светлые глаза, искривленные в постоянной усмешке губы, тонкое лицо, размашистые движения рук, длинные пальцы, полуобнаженное тело; Говард весь - как свечка, у которой огонь тянется к ветру, вытягивается, дрожит, ярко горит, быстро сгорает - того и гляди, погаснет, раньше Баки так и думал, раньше ему хотелось прикрыть Говарда чем-то от ветра, да хоть собой закрыть, но, - он не такой. Он просто не такой, ему это не нужно, и, может от этого Баки здесь так хорошо.
Может, от чего-то другого.
Он даже не задумывается, просто смотрит; не собирается подходить ближе, попытался однажды заткнуть Старка на полуслове, потому что, - невозможно ведь, горящий, красивый, пылкий, увлеченный, он просто напрашивался, но, - поцелуй вышел смазанным тогда, Говард в запале толкнул его в плечо, махнул рукой, подожди, мол, не сейчас, дослушай, - и Баки теперь не спорит, слушает, Говарда слушать всегда интересно. Не как старшего товарища, или учителя, или умудренного опытом парня, или ходячую энциклопедию; как человека, не заслушаться словами которого попросту не получится.
- ...так представь, - “представь”, говорит Говард, говорит не Баки, скорее - себе, или воображаемой толпе, что перед ним, она всегда как будто бы где-то рядом, только и ждет, чтобы повернуться, обратить внимание на Говарда Старка, постоянное яркое впечатление, постоянно направленные на него софиты, Баки думает, что Говард иначе просто не смог бы, - город. Целый город, дороги, магистрали, которые всегда будут свободными, потому что машины - высоко в воздухе. Начать с одной, потом десяток, ну а за ними, сам знаешь, спрос рождает предложение, Кейнс не врет…
- Подожди, подожди, - Баки усмехается, машет руками, валится на бок, подтягивая к себе пачку крепких “Филип Моррис”. - Тот Кейнс, который, вроде, перед кризисом сказал, что кризиса никогда не будет?
- Очень смешно, - Говард закатывает глаза, останавливается даже, замирает посреди комнаты, смотрит наконец на Баки, а не сквозь; тот, прикурив, кидает ему пачку, и Говард закуривает, вдавив в пепельницу старый позабытый окурок. - Я тоже много чего говорил десять лет назад. Хотя, конечно, я и десять лет назад не был идиотом, но не об этом речь, - он взмахивает листами чертежей почти воинственно, Баки немедленно пробирает на смех, он ничего не может с собой поделать; хохочет, падая спиной на смятые - черные, с претензией - простыни.
- Ты иногда, - Баки давится смехом, пока Говард хмурится, зажимая губами сигарету, скрещивает на груди руки; Баки вскидывает голову, тянет шею, - так серьезен. Когда не надо. Ну правда, Старк - целый город летучих автомобилей? Ветром-то не сдует?
- Вот поэтому, - Говард швыряет листы на стол, обвиняюще указывает на Баки пальцем; он обижен, но как раз в этом серьезности мало, - поэтому, Барнс, ты все еще механик, совсем недавно - младший. Ни черта не умеешь мыслить масштабно.
- Ага, - легко соглашается Баки, одним движением поднимается на ноги, подлетает к Говарду, тянет за руку на себя, обратно на кровать, так, что он падает сверху, едва успевая отставить ладонь с сигаретой в сторону, - я очень, - Баки, искоса поглядывая на Старка, долго затягивается, так, что втягиваются щеки; дым уже едва ли не стоит в воздухе, и Баки тушит окурок прямо в собственном бокале на тумбочке, - очень приземленный.
Говард улыбается тут же - широко, довольно, он не любитель строить из себя обиженного; приподнимается, отправляя свою сигарету в тот же бокал с многострадальным отличным виски.
- Приземленный, - с удовольствием повторяет Баки, обхватывает Старка поперек спины, рывком переворачивает их обоих, нависает сверху, оперевшись на локти. - Очень, знаешь, люблю думать только о том, что происходит прямо сейчас.
- По тебе заметно, - усмехается, кивает Говард, встречая его взгляд; в такие минуты Баки думает, что в этом есть своя романтика. В такие минуты он разрывается - Старка хочется трогать, на него хочется смотреть, трахаться с ним тоже хочется, вообще - все хочется, даже слушать очередную лекцию о машинах, которые когда-нибудь обязательно полетят. - Так что, - продолжает Говард, тут же спуская широким движением ладони по спине Баки, добираясь до поясницы, пальцы запуская за пояс брюк, - будет наконец происходить что-нибудь интересное?
- Самодовольная, - Баки резко склоняется, целует Старка, пока тот не сказал что-нибудь еще; короткими поцелуями, одним, вторым, третьим, - самодовольная, - не дает вставить и слова, - ты скотина, - четвертый, пятый, - Говард Старк.
- Как ни странно, - хмыкнув, Говард опускает ладони ниже, сжимает, Баки тут же выгибается, прижимаясь к нему вплотную, лбом упирается в плечо, прикусывает кожу у основания шеи, - именно таким я всем нравлюсь.
Он всегда это говорит.
я поплясала у нее в комментариях и наивно решила, что этого хватит, но эта коварная женщина отказывается писать сама, и ночной разговор привел нас к развитию темы.ну и меня привел - понятно к чему.
это первая, но не последняя зарисовка на этот счет. все плохо. все хорошо, конечно, но все плохо.
но господи, какие же они. баки барнс, говард старк, что-то вроде 1300 слов, ночь после посиделок в баре по возвращении с фабрики гидры. оправданий нет. у меня полседьмого утра, смеетесь, что ли, ничего у меня уже нет.
#? Стив наконец засыпает.
Прослушать или скачать Comedoz Время бесплатно на Простоплеер
Стив наконец засыпает, его не уговорить было, - глаза уже смыкались, и говорил медленнее, и зевал через слово, но упрямо боролся со сном, продолжал рассказывать, продолжал спрашивать, и Баки так хотелось прикрикнуть, несерьезно почти, совсем как раньше, мол, - плевать мне, какой ты суперсолдат, мы не спали толком несколько суток, и ты вымотался, Стив, видно ведь; только Баки сам еле держится на ногах, и разве что может потихоньку прекращать полусвязную уже болтовню до тех пор, пока дыхание Стива не выравнивается.
Баки мог бы остаться рядом, не в первый же раз, но в голову снова бьет осознание - теперь все иначе. Перед ним тот же Стив, Баки знает, форма не сильно влияет на содержание, и все-таки - никакой нужды больше в совместных ночлежках, незачем, попросту незачем.
Холодно.
На воздухе - еще холоднее; Баки ежится машинально, задвигает за собой полог, задирает голову, щурится, - ночное небо почти черное, без единой звезды, и где-то неподалеку стрекочут насекомые, и вокруг тишина, и лагерь кажется мирным, словно и не война вовсе, а поход какой-нибудь, Баки чертову прорву времени не бывал в походах, дурацких этих, школьных еще, с общим костром и страшилками на всю ночь. А теперь у него нож за поясом, и руки автоматически сжимаются в кулаки, и тишина - не радует больше, давно уже нет.
Тишина - предвестник скорой бури.
Но пока даже отголосков не слышно, зато слышны шаги и хруст веток под чужими ботинками; Баки оборачивается, привычно, резко, вглядывается.
Говард.
Не изменился за эти бесконечные месяцы - ни капли; даже в военном антураже умудряется выглядеть королем мира, и Баки думает, что все по-старому, снова Старк перед ним во всей красе, только взгляд какой-то загнанный, и Баки напротив - от прически одно название, куртка съехала и заляпана чем-то, ссадины на лице, и что-то в этом мире никогда не меняется.
Не должно просто.
Баки шагает навстречу первым.
Старк - обнимает.
И Говард, думает Баки, господи, Говард, Баки с утра еще знал, что он здесь, где-то неподалеку, в лагере, но что толку было его искать, - что сказать-то ему было, - прошлое остается в прошлом, они говорили друг с другом об этом не раз, разговоры казались отвлеченными и совсем не про них, только жизнь - забавная штука, жестокая, Баки тысячу раз убедился; и Говард усмехается до последнего, так, как только он умеет, кривовато и несерьезно, будто ничего важного не происходит прямо здесь и сейчас, Баки почти верит этой усмешке, но Говард обнимает его.
В недавних объятиях Стива Баки терялся, плыл, задыхался почти, не то уцепить по привычке пытаясь, не то уцепиться; в объятиях Говарда Баки попросту отшибает мозги, и это самое лучшее чувство на свете. Такого не было раньше, хотя прикосновений - сотни, тысячи, миллионы, Баки привык к ним очень быстро еще в конце сорок первого, но раньше было - не так; хватка у Старка крепкая, он прижимает ближе, ладонью вжимается в спину, другой - в затылок, и Баки прижимается сам, в голове - ни единой мысли, а десятью часами позже он со странным весельем подумает, что этот первый раз многим лучше, чем их первый поцелуй или первый секс.
Это тоже - иначе.
Как вернуться домой; Баки впервые за долгие часы, прошедшие после прибытия в лагерь, чувствует это.
Он вернулся.
Он выдыхает.
- У меня палатка класса люкс, - сообщает Говард то ли через минуту, то ли через бесконечность, и Баки фыркает, отстраняясь:
- Кончай заливать.
- Субординация, - Говард весело огрызается, знакомо, совсем привычно, но, смерив Баки внимательным взглядом, вздыхает, машет рукой, энергичный, как всегда, Старк заряжается от солнца, луны, земли, неба, Баки всегда знал это, - хотя какая уж теперь. Спать пойдем, - добавляет он, прищурившись; это не вопрос, и Баки не отвечает.
Просто идет рядом.
Палатка в самом деле больше, чем у Стива или полковника, но не все ли равно; Говард ныряет в спальный мешок, в чем был, и Баки медлит секунду, прежде чем стащить куртку, рубашку, не заботясь об аккуратности, только не сегодня, не сейчас, - ложится рядом, холодной кожей к горячему боку, Говард обнимает за плечи, хорошо, господи, как же хо-ро-шо.
Говард внешне спокоен, - как всегда с ним бывает, эта уверенность в себе и в мире, невозможная, редкая, ни у кого больше Баки такой не встречал, - но Баки чувствует чужую внутреннюю дрожь так же хорошо, как свою; ладонь Старка то соскальзывает к локтю, пальцами по левой руке проезжается, - то поднимается к виску, зарывается в волосы, и Говард ерошит их, еле заметно, запутывается пальцами, это тоже привычно, год назад он все хохотал, что Баки похож на довольного котяру, а Баки ухмылялся только - похож, да, не отнять; Баки ухмыляется и сейчас, и впервые с, боже, впервые с высадки в Англии ему не нужно ничего, кроме.
Со Стивом, наверное, было бы не хуже, он сейчас тоже спокоен снаружи, тоже рвется вечно куда-то внутри, торопится, спешит, развивает деятельность; в Стиве тоже есть эта внутренняя сила, но он - все тот же Роджерс, все тот же мальчишка, не совладал еще с собой, не научился, Баки видит, Стив нуждается в том, чтобы стояли за его плечом, не меньше, чем раньше, только вот прямо сейчас у Баки нет на это никаких сил, а Говард - Говард просто есть.
Как хорошо отстроенный дом.
Стоит - и не сдвинешь, и ураганы не страшны, домик Дороти улетел только в сказке.
На сказку жизнь похожа меньше всего.
- Расскажешь? - Говард нарушает тишину впервые; Баки отнимает у него сигарету, жмурится, крепче прижимается к боку, ластится совсем по-животному, по-кошачьи, да плевать, Говард - это тепло.
- Нет. Не могу сейчас, - Баки затягивается, долго, медленно, со вкусом, настоящее блаженство после всего, что было, и сигареты у Старка хорошие, наверняка не поленился привезти с собой запас, очень в его духе. - Может, потом, - Баки продолжает неожиданно даже для себя; Стиву он сказал только “не могу”, а тот не настаивал больше. - Потом, наверное, ты меня не заткнешь.
Глаза давно привыкли к полумраку, и Баки ловит боковым зрением, как Говард поворачивает голову, всматривается, рассмотреть пытается непонятно что, выхватывает сигарету прямо из губ, кивает очень серьезно:
- Обращайся.
Может быть, думает Баки.
Это вряд ли, думает он.
Сон липкий и мутный, Баки забывает его, даже не успевая проснуться толком, - что-то темное, вязкое, назойливое, прилипает к руке и затылку, утаскивает за собой не то в ночь, не то в пропасть, и Баки больно, может быть, его бьют, может быть, он падает с большой высоты, может быть, он кричит, - он не знает; просыпается резко, рывком пытается сесть, распахивает глаза, трет их тут же ладонью жестко и быстро, ощущение, словно он все еще в путах, и руки затянуты веревками, и что-то давит на виски. Но в палатку через щель полога уже пробивается ранний солнечный свет, и Говард - сидит, скрестив ноги, уместив на колене тетрадь, карандаш скрипит по бумаге, губа закушена, за серьезной работой Старк так часто напоминает ребенка, Баки знает это.
Он - знает.
Говард реален, все вокруг реально; веревки слетают, кошмар отлипает, если только продолжать смотреть.
Баки смотрит - хмуро, осоловело, сонно, напряженно еще; и Говард чувствует взгляд, поднимает голову.
- Порядок, - говорит Баки, предупреждая вопрос; голос хриплый со сна и звучит чертовски неубедительно даже на его непритязательный вкус, но Старк не ставит ему это в упрек, он вообще никогда за такое не упрекает. Только, ухмыльнувшись, прячет куда-то тетрадь, подбирается ближе, нажимает на грудь, заставляя упасть обратно, на спину, ложится рядом.
- Даже спать без меня нормально не можешь, - тянет он, и это лучшее, что можно было услышать.
- Самодовольная ты скотина, - бормочет Баки, укладываясь поудобнее; Говард перекидывает через него руку, притягивая снова, широким жестом гладит по спине, и Баки, лбом утыкаясь ему в плечо, успокаивается совсем, не видит - знает, что Старк улыбается:
- Штраф за прямое оскорбление начальства, Барнс.
Баки смеется почти неслышно.
Жить можно.
Определенно - можно жить.
баки барнс, говард старк, 1600 слов, начало, казалось бы. но началось все гораздо раньше.
#?? Младший механик никак не желает устаканиваться в голове.Младший механик никак не желает устаканиваться в голове, занимает, вроде бы, прочное место, не то чтобы важное, просто - свое, а все равно ничего не поймешь; Баки Барнсу двадцать четыре, - двадцать три? или двадцать пять? - он младше-то Говарда лет на пять, не больше, а воспринимается то ровесником, то совсем еще мальчишкой. Реагирует по-разному, смотрит тоже по-разному, и черт его разберет, от чего зависит.
Давненько Говард его не видел.
По ночам никто в здравом уме не работает, а Говард - умный парень, он не работает тоже, у него отгремела очередная удачная презентация, публика в восторге, заказчики - тем более, по расфуфыренной девице в каждой руке, сигаретный дым, взрывы хохота со всех сторон, время переваливает за полночь, и едва ли не впервые в жизни Говард вдруг ловит себя на мысли, что все это - пустое. Нет, весело, здорово, прекрасно, и вы такой молодец, и вы просто гений, и какой же это успех, давайте еще по бокалу, но - не то.
Не то.
Говард, утаскивая со стола бурбон, думает о работе, и о неоконченном чертеже, и о Чарли снова думает, - Чарли уже далеко, и в ангаре совсем другие машины, вокруг них крутятся механики, и Барнс среди них, а Говард почти и не заглядывал с тех пор. И ведь тысячу раз всем вокруг говорил, что не бывает среди механизмов одного самого лучшего, если уж возишься - так возись с любым своим детищем, машины не любят фаворитизма; только все остальные были и девочками, и детками, и красавицами, и малышками, - и был Чарли.
И Барнс, рядом где-то, на периферии, постоянно.
В ангаре, как и должно быть, полная темнота, Говард приносит лунный свет, неожиданно яркий, вместе с собой, распахивая дверь; шагает внутрь нетвердо, пьяный уже, сам понимает - снова пьяный, как весь последний месяц, - думает поначалу, что нет никого, да и кому здесь быть во втором часу ночи, в конце-то концов, тут лишь бы на ящик с инструментами ненароком не натолкнуться. А потом - Говард жмурится, привыкая к полумраку, не прикрывает дверь - раздается вдруг чужой резкий вздох, такой внезапный, что Говард вздрагивает, прежде чем повернуться и увидеть Баки.
Барнс сидит, скрестив ноги, прямо на бетоне, на том месте, где когда-то стоял Чарли, Говард понимает это, узнает безошибочно; потасканные рабочие штаны, рубашка навыпуск, взъерошенный весь, лицо какое-то перекошенное, странно, на самом деле, думает Говард, - странно, он же помнит, на работе Барнс плевать хотел, как он выглядит, как и все плевать хотели, конечно, комбинезон, перчатки - и вперед, перед кем красоваться, - но стоило закончиться рабочему дню, как младший механик менялся мгновенно, переодевался, перед зеркалом заляпанным вертелся - Говард видел, и ребята подшучивали - и всегда был весь такой франт, хоть сейчас на свидание или парадную фотографию. А сейчас Баки будто побитый, только на теле ни следа, и смотрит, словно Говард не к себе в ангар пришел, а к Барнсу домой заявился без приглашения; ну и ладно, думает Говард, прикладываясь к бутылке, - ни единого звука, подходит молча, садится рядом, вплотную почти, вытягивает ноги, бурбон отдает, сигару вытаскивает из кармана - подаренная, новая, привезенная издалека. Барнс все принимает молча, совершенно как должное, запрокидывает голову, делая глоток, отдает бутылку обратно, зажимает сигару зубами, и весь такой несчастный, можно подумать, что-то серьезное стряслось.
Говард не любит о серьезном думать - вот хоть убей.
Ему и спрашивать обычно ничего не хочется у людей с угрюмыми лицами; обычно он говорит - выйди, улыбнись и зайди обратно. Но тут - другое; Говард щелкает крышкой зажигалки, своей, личной, с эмблемой “Старк Индастриз”, - Барнс склоняет голову, прикуривая, откидывается на локтях.
- Жена из дома выгнала? - интересуется Говард небрежно, поднимая бровь, не то чтобы ему было очень смешно, насмешка выходит автоматической, по жизни уже прилипла; Баки пожимает плечами, морщится, как от зубной боли, не огрызается уже даже на слова про жену, привычка.
- Поссорились. Он добровольцем опять собрался, идиот, - он снова отбирает у Говарда бутылку, несколько быстрых глотков, сигару снова в зубы, отвечает совсем нехотя. - Еще в прошлом году рвался, когда в Англию только начинали перебрасывать. И теперь опять. И я говорю - Стив, придурок, а сам думаю, - Барнс отдает бурбон и сигару, рукой машет, как будто отгоняет все от себя, но говорить все равно продолжает, садится прямо, - думаю, господи, идиот, на днях морозы наступят, ты вообще зиму очередную переживешь?
Барнс говорит торопливо, тоскливо, горько, - горечь как на языке у Говарда от слишком поспешного глотка и выпитого накануне вина, правая половина лица совсем скрыта темнотой; какой же ты красивый, вдруг думает Говард, выпуская целое облако дыма.
Говард привык между делом дразнить его, не думая даже, просто чтобы сблотнуть, Говард любит смотреть на то, что приятно глазу - смазливый, опять приоделся, эй, красавчик, хоть сейчас в Голливуд, а?
Но ведь красивый, правда.
Вот здесь Говард чувствует себя куда лучше, чем на вечеринке, что продолжилась и после его ухода, - уютнее даже, странное ощущение, непривычное несколько, Говард любит, когда на него смотрят, и аплодисменты, и завистливые вздохи, и все это внимание к себе, а как же, пусть восхищаются, есть ведь чем; но сейчас он в огромном темном ангаре, и рядом только лучший младший механик компании, бутылка да сигара, которую Барнс вдруг тушит, вжимая в бетон.
- Ты чего тут делаешь-то со своим бурбоном? - спрашивает он, едва повернув голову, ухмыляется краем губ, широко взмахивает рукой, обозначая пустое место, где они сидят. - Дружок твой уже на фронт отбыл, с кем теперь целоваться будешь? - ехидничает явно, косится, вроде как в норму приходит после ссоры с женушкой, ну конечно, а Говард даже ухом не ведет - усмехается только, щурится, оживляется разом, спросил, так пусть получит:
- Да хоть с тобой.
И не соврал ведь.
А Барнс напрягается весь, - чувствуется, - разворачивается резко, открывает было рот, - ну все, думает Говард, сейчас будет отповедь, - но молчит, смотрит только, не растерянно совсем, просто очень внимательно. Молчит, а потом облизывает губы, медленно, Говард взгляд оторвать не может, и, как известно, молчание - знак согласия, была не была, - целует, качнувшись вперед, еле успев отставить бутылку, рукой задевает забытую сигару, она катится по полу в сторону, - целует, хватая за плечо, Говард напорист, он с женщинами обычно ласков, они это обожают, но Барнс меньше всего похож на девицу, и он сам - раздражен, весь сплошная злость как будто, отвечает сразу, языком толкается в рот, не касается поначалу, и словно дотронуться боится, в отличие от Говарда, - словно решить никак не может, продолжать или оттолкнуть, и плечо под ладонью Говарда подрагивает, это как знак; Барнс неуверенный - умелый, конечно, Говарду оторваться невозможно, еще бы, наверняка звезда у себя там в Бруклине, но неуверенный все равно, ничего у него с мужчинами еще не было, не могло быть.
Даже со Стивом этим, наверное, - понимает вдруг Говард, не ловит даже мысль, она пролетает отдаленно, а Баки, может, решает для себя что-то, или это все бурбон, но он кусает губу Говарда, ощутимо, больно, до крови почти, протягивает руку, толкает на спину, нависает, и Говард смеется ему в губы - ну ничего себе, вот ведь дает, - отрывается с неохотой:
- Может, с Роджерсом своим лучше попробуешь? - сам не знает, почему, но в первый и последний раз спрашивает, это точно, а Барнс только насмешливо округляет глаза, пихает в плечо, почти ложится сверху:
- Чушь какая, Старк, ну, - целует в подбородок, в шею, осмелел совсем, освоился, усмехается - губы касаются кожи, у Говарда окончательно крышу сносит как-то внезапно, аж в ушах закладывает, потолок, кажется, кружится, то ли выпил лишнего, то ли это все Барнс. - Он же друг. Лучший.
А я - не лучший, конечно, - думает Говард, обхватывая Барнса ладонями за голову, притягивая к себе, поцелуи невозможные какие-то, - слава богу, и не напрашивался.
Говард позволяет вести - интересно же, насколько далеко Барнс вообще зайдет в этом своем порыве, а у того на лице будто написано, что остановится только под страхом смерти, и расслабляется очень медленно, почти незаметно, но с каждой секундой, - запрокидывает шею, подставляясь под поцелуи, чуть ли не выпихивает Говарда из тесного смокинга, рубашку комкает, и реагирует - с ума можно сойти - на каждое прикосновение, хоть пальцем едва коснись, дрожит уже, прижимается, совсем ложится сверху. Трутся друг об друга, смешно даже думать, как пацаны нелепые, ткань через ткань, да и пусть так, так - хорошо, по-всякому - хорошо, Говарду давно уже так не было, одни женщины в последнее время, случайные, полузнакомые, с ними иначе все; и Баки - да, расслабляется в конце концов совсем, Говард чувствует, - улыбается в губы впервые за всю ночь, замирает вдруг, затихает, руки Говарда на пряжке его ремня, но он останавливается, хотя, черт побери, совсем не останавливаться хочется.
Но.
Но - Говард уже опасается спугнуть, не боялся, когда целовал, - так, желание полувнятное, поймать реакцию, спровоцировать даже, не словом, а делом ответить, - а теперь опасается, и теперь ко всем прочим желаниям добавляются еще; успокоить, напряжение убрать, улыбнуться заставить, и чтобы глаза снова сияли, у Баки же - почти всегда. И плевать, в общем-то, на расстегнутые уже рубашки, на оторванную от собственной пуговицу, и на жаркое дыхание, которым Барнс обдает ключицу, упираясь лбом в плечо, и на четкое осознание, что ничего больше сегодня не будет.
Неважно.
Не в последний раз.
- Думал, драться полезешь, - фыркнув, почти честно признается Говард, потягивается, опускает руку, пальцы путаются в чужих волосах, мягкие такие, расслабленно, пьяно думает он - мягкие, черт; они молчат минут пять, прежде чем Барнс выпрямляется, поднимаясь с колен.
- Спасибо, - говорит он.
Да.
Не в последний.
баки барнс, стив роджерс, говард старк, 1000 слов. пост!зс.
#??? Он помнит, и это все усложняет.Он помнит, и это все усложняет.
Он помнит, - воспоминания мечутся где-то на окраине памяти, смутные, неоформившиеся, хохочущие призраки в смокингах, красивые глаза, идеальная осанка, щегольские тонкие усы, “положи уже отвертку и иди сюда”; а потом - Чарли, и это как щелчок переключателя.
Как спусковой крючок.
Или - как выстрел.
У Тони Старка его глаза, и Баки не может остановиться, в его голове слишком много информации, которая вылезает наружу случайно, не тогда, когда хотелось бы ему самому, - не тогда, когда хотелось бы Стиву. Она просто вылезает, вырывается, выплескивается сплошным потоком, и Баки не может остановиться, рассказывая о Чарли.
Потому что он рассказывает о Говарде.
Он убил Говарда во сне, потому что этот способ был наиболее быстрым и логичным.
Или не только поэтому.
Он помнит, - свою винтовку, отличную от других; чужую зажигалку в своем кармане, которую теперь никогда уже не найти; неприлично дорогие сигары и бутылки с отпечатанной поверх этикетки эмблемой Старк Индастриз, - мне нравится видеть свое имя на чем-то хорошем, Барнс, не смешно; презентации и почти детский восторг, разговоры о войне и почти стариковское брюзжание.
Множество мелочей, которые складываются в картинку, и от нее хочется убежать, - как всегда хочется убежать от того, что в голове.
Невозможно.
Помнить все это - невозможно; хуже, чем воспоминания о семье, от которых остается только светлая грусть. Хуже, чем воспоминания о Стиве, потому что Стив - вот он, здесь, рядом, ладонь протяни, лежит на кровати, перекинув руку поперек живота, и они целовались два часа назад - как всегда, как в последний раз.
И они живы оба.
...и у Говарда непривычно алеют щеки, не от смущения, конечно, ему это слово все равно не знакомо, - от гнева, от злости, Говард чертовски зол, и Баки не может ничего с этим сделать, знает же - прав.
- Они просят меня, и я отказываю, они угрожают - и я отказываю, понимаешь ты? - Старк устоять не может на месте, вышагивает из стороны в сторону по ангару, недовольный, заведенный весь, руками размахивает, доказать пытается, да было бы что доказывать. - Потому что есть вещи хуже смерти, и есть какой-то предел жестокости, и я никогда не делаю того, чего не хочу, и никто не должен - понимаешь?
- Да, - говорит Баки; руки скрещены на груди, подбородок задран, Баки устал спорить с ним о войне, которая маячит уже прямо перед носом, и об отправлении в Лондон, которое состоится меньше, чем через неделю. Баки просто устал и не хочет об этом говорить. - Да, понимаю. Зачем ты опять?
К чему?
И Говард замолкает, затыкается резко, в этом он так не похож на Стива; тот не отступается ни перед чем, когда стоит на своем, напирает, давит, столько характера в таком хрупком теле. А Говард умеет все-таки отступать, когда нужно, вот и сейчас, - замирает вдруг, подходит ближе, вплотную почти, смотрит, как душу вынимает, взгляд слишком пронзительный, но Баки уютно даже так.
Баки спокойно даже сейчас; это же Говард.
Говард все понимает куда лучше остальных.
- Просто пообещай мне, - не говорит - практически выдыхает Старк, у него резко садится голос, - ты вернешься. Ты будешь убивать, люди вокруг будут как собаки дохнуть, ты знаешь это, но ты вернешься. Что бы ни случилось, ты понял? - Баки молчит, челюсть напрягает так, что, кажется, хрустнет; Говард кладет руку ему на плечо. - Живым, и здоровым, и мозги, черт тебя подери, сохранишь, и то, что здесь, - он поднимает вторую руку, пальцем упирается в грудь слева, слишком сильно, давит, давит, - вернешься, ты понял, Барнс? Ты этого стоишь.
Ты этого стоишь, говорит Говард.
Больше, чем кто-либо еще, говорит он.
И Баки бы посмеяться, им обоим - похохотать бы над собой, такие взрослые и такие глупые, кто вообще дает всерьез обещания, отправляясь на фронт; но Баки только ловит взгляд, делает вдох - глубокий, такой же выдох, они ругались добрых полчаса, пора уже успокоиться.
Пора уже.
- Обещаю, - серьезно кивает он.
На улице уже совсем темно…
Он помнит.
- Баки, что? - у Стива теплые, как всегда руки, взгляд этот вопросительный, ищущий, беспокойный, но Баки даже не замечает, ему хочется сжаться в комок, раствориться к чертям, провалиться сквозь эту кровать куда-нибудь в ночь, убежать, спрятаться; кошмары, ставшие редкими, теперь еще болезненнее, и Говард появляется в них очень редко.
Совсем как сегодня.
Совсем как сегодня со своей горячностью, со своим пылом, со своим “пообещай мне”, - пообещай, господи, как, что с этим делать? - и Баки воет, протяжно, на одной ноте, руку прижимает ко рту, вжимает ладонь, но вырывается все равно, хрипло, жалко, и слезы по щекам, смотреть невозможно, ничего перед глазами не разобрать, расплывается, мутное, жалкое тоже; и Стив переспрашивает еще пару раз, зовет по имени, а Баки не может, просто не может ничего ответить - что он мог бы сказать?
О чем вообще говорить.
И Стив прижимает его к себе, обнимает, решительно, крепко, покачивается еле заметно из стороны в сторону, закрыть пытается, - думает, что сможет, как всегда, и Баки любит его за это, как же он его любит.
Но не говорит.
Так ничего и не говорит до утра, и с рыданиями совладать не удается еще долго, да он и не пытается, потому что Стив говорит - ничего страшного; Стив говорит - это пройдет; Стив говорит - ты справишься.
Стив говорит - не стесняйся, плачь.
Цепляясь за ворот его футболки, совсем не замечая того, Баки прячет лицо на его плече, в голове только одна мысль, больная, страшная, жестокая.
“Обещаю”.
Он помнит, - стоя на крыше, вместе со Стивом провожая взглядом вертолет, уносящий с собой Романофф на очередное задание, Баки не просто помнит, а знает о том, что внутри него; и, наверное, любой летательный аппарат будет служить спусковым крючком до конца его дней.
И, наверное, в этом нет ничего плохого.
- Я любил его, - Баки засовывает руки в карманы, пинает подвернувшийся мелкий камешек, не отрывает взгляд от уменьшающейся точки на ясном небе. - Я так любил его, Стив.
Стив кивает; дует холодный ветер.
Он помнит, и это все упрощает.
стив, говард/баки, 1100 слов, война.
#???? Стив иногда думает, каково было бы это.Стив иногда думает, каково было бы это - путешествовать по Европе в мирное время? Он с легкостью может представить себе вереницу городов, десятки деревень, яркие столицы, местные музеи и собственные не существующие пока наброски с натуры; сейчас Европа для него - для них всех - больше похожа на огромную серую тень, уродливо заляпанную кое-где черными пятнами. Они вычищают, стирают эти пятна так усердно, как только могут.
Они снова где-то у черта на рогах.
Снова бар, похожий на остальные как две капли воды, как будто каждый очередной бармен - брат-близнец предыдущего; люди здесь так отчаянно веселы, щеголяя перед молоденькими девчонками военной формой или парочкой шрамов, - люди здесь делают вид, что за обшарпанными стенами и дверью с дряхлым засовом не происходит ничего особенного.
Люди делают вид, что победа у них в кармане, что это лишь вопрос времени, и Стив верит в это всем сердцем.
Все равно почему-то сидит один.
За его спиной большой круглый стол, коммандос выпал лишний вечер веселья, пусть их, думает Стив, мы избавили мир от еще одной вражеской базы, почему бы и нет, каждый заслуживает отдых. Баки совсем рядом, как всегда - за той же барной стойкой, на расстоянии двух стульев, спиной к Стиву, лицом к Говарду; Стив не любит подслушивать личные разговоры.
И все равно остается на месте.
- Не надо делать из меня ребенка, - Стив слышит раздраженный тон Баки добрых десять минут кряду; Говард напротив покачивает в пальцах бокал и выглядит таким же, как всегда, самым уверенным и расслабленным человеком в помещении. Стив впервые думает, что, может быть, это не совсем так. - К чертям собачьим твои наставления, Старк, я не мальчишка уже, слишком давно - нет.
- Конечно, - Говард приглаживает усы двумя пальцами, быстрый, нервный жест; Стив смотрит искоса, старается быть настолько незаметным, насколько возможно, теперь это удается ему гораздо сложнее. - А еще ты снайпер, а не смертник. Тебе лицо опять разукрасили, Барнс.
- Если бы я был только снайпером, - Баки выхватывает у Говарда стакан, Стив удивляется тому, как это у него выходит - живо, походя, привычно, так не ведут себя с бывшим начальством, пусть даже волею судеб столкнувшись с ним на войне; опустошает залпом, - если бы больше ничего не мог и не делал. Знаешь, кем бы я был сейчас? - он наклоняется к Говарду, так же живо и резко, ладонью упирается в стойку, и, кажется, понижает голос, но у Стива с некоторых пор чертовски хороший слух. - Мертвецом.
- Я обойдусь без лишних игрушек от Гидры, - через насмешку в тоне Говарда прорывается серьезность. - Пусть их не будет, все эти разработки, не страшно, я сделаю лучше. Но и вот этого, - он указывает пальцем, почти касаясь лица Баки, Стив точно знает, на что показывает Старк, Баки с утра обзавелся свежим порезом через скулу, десятком ссадин и растяжением запястья, - тоже не будет.
- Врешь, - моментально заключает Баки, подрываясь с места; он уходит, бросив напоследок: - Не обойдешься.
Стива он даже не замечает.
Говард крутит в пальцах следующий стакан, смотрит неотрывно куда-то поверх бутылок на полках бара, отправляется следом через десять минут; Стиву огромного труда стоит усидеть на месте еще немного, в нем желание последовать за Баки - поговорить с ним - слишком сильно, Баки явно зол и расстроен, но Стив знает, в такие моменты его не стоит трогать сразу, нужно дать время, Стив знает, потому что такой же и сам. Это желание подпитывается с другой стороны, самым банальным любопытством; в подслушанном разговоре слишком многое осталось скрытым, Стив чувствует такие вещи редко, но всегда - метко, и что, вообще, может быть скрыто между Баки и Говардом?
Стив не может увязать их рядом даже в одном предложении, даже мысленно, просто в своей голове.
Впервые Стив понимает это так четко; он чувствует, что об этом стоит спросить у Баки, пусть даже рискуя показаться глупцом.
Стив не знает, зачем ему это.
В палатке коммандос - пусто, в палатке Стива - тоже, и ноги сами несут его дальше, к самолетам, туда, где есть один, - Баки ходит к нему часто, и всегда в одиночестве, он рассказывал, что провел с “этим чудом” слишком много времени, - душой к нему прикипел, Стив, понимаешь, как старого друга навещать; Стив видит их издалека даже в сумерках. Две фигуры, два силуэта, он точно знает, чьих именно, - Баки делает шаг вперед, явно доказывает что-то, машет рукой, словно воздух разрубает, очень знакомый жест, и Стив останавливается.
Говард делает шаг навстречу тоже, протягивает руку, притягивая Баки за воротник; целует.
Целует - это Стив тоже видит прекрасно.
Целует.
Стиву кажется, что из него одним ударом вышибли дух.
Целует.
И это так очевидно, - все встает на свои места так легко, играючи, словно только этого момента не хватало, чтобы Стив наконец понял, увидел, осознал, в конце концов, и он думает про путаные рассказы Баки о ежевечерних свиданиях еще до призыва, и про то, как увидел однажды Баки, прикрывающего за собой полог палатки Старка, и про разговор в баре, и про то, что на зажигалке Баки, которую тот вечно таскает с собой - да не смотри ты так, Стив, какая разница, что на ней, хоть удобнее спичек - эмблема компании Говарда.
Они все целуются, - Говард толкает Баки к корпусу самолета, тот хватает его за шею сзади, пальцами другой руки цепляется за плечо; Стив думает, что, наверное, он понимает.
Наверное, все-таки, нет.
Он постарается - позже; сейчас Стив разворачивается и уходит, никем не замеченный, и он слишком растерян, чтобы понимать хоть кого-то.
Уже потом он решает, что злился все-таки больше на себя, чем на Баки, - тот не поделился с ним, не рассказал ничего, не рассказывает и теперь, но все-таки - думает Стив - все-таки это только его право, что обсуждать, а что держать при себе; к себе самому у Стива всегда больше претензий.
Как он мог не понять раньше?
И, конечно, для всех вокруг ничего не меняется, Говард все так же встречает Стива вместе с Филлипсом для обсуждений нового плана, бодрый, полный энергии, неизвестно откуда берущейся в нем, - даже Стив устает иногда, Старк же, кажется, вовсе такой способностью не обладает; Баки все так же задирист и немного замкнут, Стив не спрашивает его ни о чем, и неожиданно много сил уходит на то, чтобы молчать.
Через три дня Стив просит - практически требует, это работает подозрительно часто - о том, чтобы им дали пару уроков управления самолетом; если не каждому, то им с Баки точно, и Монти стоило бы, он говорил об этом когда-то сам. Это работает и теперь, со Стивом соглашаются, и их с Фэлсвортом обучает улыбчивый парень из бывших сослуживцев Дугана, справляться со штурвалом не так-то просто, как Стиву казалось.
Говард учит Баки сам, - вызывается, и кто бы смог возразить.
Стиву не хочется думать об этом, но он видит Баки после первого урока, - чуть ли не впервые после альпийской фабрики широкая, совсем не кривая улыбка, чужая летная куртка наброшена поверх формы, - и чувствует кроме искренней радости что-то еще.
Стиву не хочется думать о том, что он вообще способен на ревность.
Он не имеет права.
Баки смеется, когда Говард хлопает его по плечу.
баки, говард, 800 слов. что-то про идиллию.
### - ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка...- ...и вот эта девочка, подумай только, вот эта детка, - Старк наворачивает круги по комнате, пепел с зажатой в кулаке сигареты то и дело падает на пол, он тычет пальцем в чертежи, которые Баки со своего места все равно не может рассмотреть, болтает без остановки уже битых полчаса, - нет, океан, конечно, не перелетит, не сразу, но при должном рассмотрении…
Баки полулежит на кровати, не сводя со Старка глаз, расстегнутая рубашка, спущенные на бедра брюки, взъерошенные волосы без капли дурацкого геля, Баки сейчас - как кривое зеркало на аттракционах, то, что ставят у самого выхода, очень правдоподобное, - практически полное отражение Говарда, только моложе, расслабленнее, довольнее; Старк закопался в свои мечтания по самые уши, и от бесконечно сквозящего сквозь всю его речь “ах, как я умен” уже начинает, если по-честному, гудеть голова, но Баки и не думает прерывать его.
Баки смотрит.
Обожает смотреть, - на сверкающие светлые глаза, искривленные в постоянной усмешке губы, тонкое лицо, размашистые движения рук, длинные пальцы, полуобнаженное тело; Говард весь - как свечка, у которой огонь тянется к ветру, вытягивается, дрожит, ярко горит, быстро сгорает - того и гляди, погаснет, раньше Баки так и думал, раньше ему хотелось прикрыть Говарда чем-то от ветра, да хоть собой закрыть, но, - он не такой. Он просто не такой, ему это не нужно, и, может от этого Баки здесь так хорошо.
Может, от чего-то другого.
Он даже не задумывается, просто смотрит; не собирается подходить ближе, попытался однажды заткнуть Старка на полуслове, потому что, - невозможно ведь, горящий, красивый, пылкий, увлеченный, он просто напрашивался, но, - поцелуй вышел смазанным тогда, Говард в запале толкнул его в плечо, махнул рукой, подожди, мол, не сейчас, дослушай, - и Баки теперь не спорит, слушает, Говарда слушать всегда интересно. Не как старшего товарища, или учителя, или умудренного опытом парня, или ходячую энциклопедию; как человека, не заслушаться словами которого попросту не получится.
- ...так представь, - “представь”, говорит Говард, говорит не Баки, скорее - себе, или воображаемой толпе, что перед ним, она всегда как будто бы где-то рядом, только и ждет, чтобы повернуться, обратить внимание на Говарда Старка, постоянное яркое впечатление, постоянно направленные на него софиты, Баки думает, что Говард иначе просто не смог бы, - город. Целый город, дороги, магистрали, которые всегда будут свободными, потому что машины - высоко в воздухе. Начать с одной, потом десяток, ну а за ними, сам знаешь, спрос рождает предложение, Кейнс не врет…
- Подожди, подожди, - Баки усмехается, машет руками, валится на бок, подтягивая к себе пачку крепких “Филип Моррис”. - Тот Кейнс, который, вроде, перед кризисом сказал, что кризиса никогда не будет?
- Очень смешно, - Говард закатывает глаза, останавливается даже, замирает посреди комнаты, смотрит наконец на Баки, а не сквозь; тот, прикурив, кидает ему пачку, и Говард закуривает, вдавив в пепельницу старый позабытый окурок. - Я тоже много чего говорил десять лет назад. Хотя, конечно, я и десять лет назад не был идиотом, но не об этом речь, - он взмахивает листами чертежей почти воинственно, Баки немедленно пробирает на смех, он ничего не может с собой поделать; хохочет, падая спиной на смятые - черные, с претензией - простыни.
- Ты иногда, - Баки давится смехом, пока Говард хмурится, зажимая губами сигарету, скрещивает на груди руки; Баки вскидывает голову, тянет шею, - так серьезен. Когда не надо. Ну правда, Старк - целый город летучих автомобилей? Ветром-то не сдует?
- Вот поэтому, - Говард швыряет листы на стол, обвиняюще указывает на Баки пальцем; он обижен, но как раз в этом серьезности мало, - поэтому, Барнс, ты все еще механик, совсем недавно - младший. Ни черта не умеешь мыслить масштабно.
- Ага, - легко соглашается Баки, одним движением поднимается на ноги, подлетает к Говарду, тянет за руку на себя, обратно на кровать, так, что он падает сверху, едва успевая отставить ладонь с сигаретой в сторону, - я очень, - Баки, искоса поглядывая на Старка, долго затягивается, так, что втягиваются щеки; дым уже едва ли не стоит в воздухе, и Баки тушит окурок прямо в собственном бокале на тумбочке, - очень приземленный.
Говард улыбается тут же - широко, довольно, он не любитель строить из себя обиженного; приподнимается, отправляя свою сигарету в тот же бокал с многострадальным отличным виски.
- Приземленный, - с удовольствием повторяет Баки, обхватывает Старка поперек спины, рывком переворачивает их обоих, нависает сверху, оперевшись на локти. - Очень, знаешь, люблю думать только о том, что происходит прямо сейчас.
- По тебе заметно, - усмехается, кивает Говард, встречая его взгляд; в такие минуты Баки думает, что в этом есть своя романтика. В такие минуты он разрывается - Старка хочется трогать, на него хочется смотреть, трахаться с ним тоже хочется, вообще - все хочется, даже слушать очередную лекцию о машинах, которые когда-нибудь обязательно полетят. - Так что, - продолжает Говард, тут же спуская широким движением ладони по спине Баки, добираясь до поясницы, пальцы запуская за пояс брюк, - будет наконец происходить что-нибудь интересное?
- Самодовольная, - Баки резко склоняется, целует Старка, пока тот не сказал что-нибудь еще; короткими поцелуями, одним, вторым, третьим, - самодовольная, - не дает вставить и слова, - ты скотина, - четвертый, пятый, - Говард Старк.
- Как ни странно, - хмыкнув, Говард опускает ладони ниже, сжимает, Баки тут же выгибается, прижимаясь к нему вплотную, лбом упирается в плечо, прикусывает кожу у основания шеи, - именно таким я всем нравлюсь.
Он всегда это говорит.
@темы: графомания, ДНИЩЕ, winter captain, Я НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ВЫШЛО
-
-
22.06.2014 в 07:06И описание Стива - верное, но такое любовное, и объятие, объятия, понимание с полуслова, шутки, вот сейчас, первый раз...
Я вам очень благодарна, очень!
И за песню спасибо)
-
-
22.06.2014 в 08:42ненавижу вас обеих. и тебя, и Аду.
вы же меня сломали
-
-
22.06.2014 в 09:04-
-
22.06.2014 в 09:18а песню наконец нашла, куда впихнуть
Marretjen, ха. ха.
Red Sally,
-
-
22.06.2014 в 09:24а вы что смеётесь.
я же сломанная.
я же теперь в ближайшее время ничего кроме тлена вообще не напишу
господи, господи, говард
-
-
22.06.2014 в 09:50говард вот, знаете, да
-
-
22.06.2014 в 09:53-
-
22.06.2014 в 09:55но от этого не менее прекрасно
-
-
22.06.2014 в 11:47Вы так пишете, Вы такое пишете, что вообще не отпускает. Спасибо
-
-
22.06.2014 в 15:19Sapfira23, мне тоже первые пару строк плотбанни у ады было непривычно, но потом. ПОТОМ ГОРИМ.
Diniyara, спасибо вам!
-
-
22.06.2014 в 15:25-
-
22.06.2014 в 16:47-
-
24.06.2014 в 00:53спасибо.
как уснуть теперь.
что увидеть.
-
-
24.06.2014 в 01:17-
-
24.06.2014 в 01:36Какой Говард хороший, живой, реагирующий, отзывающийся.
Какой Баки решительный, обиженный, напряженный, умный и дурной одновременно.
Какие тут крепкие уже отношения
тут простите, была ночь и меня слегка унесло
Я вас люблю и жду еще
-
-
24.06.2014 в 01:38-
-
24.06.2014 в 01:40Ms. Ada, вот просто счастлива, если попадаю в то, что вам виделось
-
-
24.06.2014 в 01:42секс тоже, но пока страшно, все сразу, можно, но тяжело, слишком много всего - Стив, Говард, война эта проклятая. Но все будет, Говард - он кроме войны, он вопреки войне, в противовес, и когда Говард есть причем здесь война вообще, или глупости Стива, Говард - это другое, особенное какое-то. А теперь еще - важное.
дааа. просто - да. а все из-за вас!
-
-
24.06.2014 в 01:57И смерть от его руки. Вот просто сердце разрывается.
-
-
24.06.2014 в 04:21-
-
24.06.2014 в 04:21-
-
24.06.2014 в 04:38я как-то и не думала искать этот пейринг на дайри, так что сейчас как варенья объелась. автор, вы замечательны.
-
-
24.06.2014 в 06:24-
-
24.06.2014 в 06:53-
-
24.06.2014 в 14:30Sapfira23, да, вы знаете, продолжаю
cocaLoca, я бы тоже не думала - но это Ms. Ada все )) спасибо большое
Ни-Аптерос, Diniyara,
-
-
24.06.2014 в 14:56любимый мой пейринг времен войны.
спасибо вам еще раз!
-
-
27.06.2014 в 00:07-
-
27.06.2014 в 00:14-
-
27.06.2014 в 00:15-
-
27.06.2014 в 00:33Но не говорит.
Когда-нибудь я напишу о том, как Вы прекрасны. Это будет широкий развернутый пост с кучей доказательств и цитат. Когда смогу нормально дышать и не умирать от каждого Вашего текста. Никогда наверное.
Поэтому, я просто буду Вами восхищаться
Я так любил его, Стив.
Он помнит, и это все упрощает.